— Я знал, что вы выиграете! Мальчики, родные мои… Я знал, что ты забьешь этот решающий гол! Я не ошибся в тебе!

Это все, что он успел сказать, потому что восторженные болельщики подняли Чека на плечи и, громко выражая свой восторг, пронесли через все поле до самых деревьев, где игроки сложили свою одежду. Несли и других победителей: Манджаро, Жемчужинку, Игнася и Паука. Герои зеленого поля высоко плыли над морем голов. Манюсь широко развел руки, приветствуя радостной улыбкой глядящих на него мальчишек.

Это был большой праздник для ребят с Голубятни. Несмотря на все насмешки и на обидное прозвище «шпингалеты», они обыграли непобедимых до этого «фазанов». Об этом матче долго еще будут толковать маленькие футболисты с Воли, и ни один из игроков «Сиренки» не забудет этого матча.

Манюсь на плечах своих поклонников приближался к купе деревьев.

Неожиданно его сияющая физиономия помрачнела. Опершись спиной о ствол огромного клена, стоял Королевич и, щурясь, смотрел на триумфальное шествие. Манюсь сразу понял, что Королевич поджидает именно его.

Освободившись от напористых мальчишек, он сам направился к Вавжусяку. Тот, склонившись к нему, шепнул:

— Сказал?

— Нет. Я же поклялся.

— Не врешь?

— Даю слово. А что ты хотел?

— Ничего… Посадили Хромого Генека, этого самого, из Маримонта.

— Какого Генека?

— Ну… этого, у кого был грузовик… Ромек тебя ищет. Берегись! Если он тебя зацапает, Кости переломает…

Манюсь побледнел. С минуту он удивленно смотрел на Королевича, потом повернулся, схватил с земли свою одежду, свернул ее и помчался в густые заросли, тянущиеся вдоль теннисных кортов. Позади себя он услышал голос Стефанека:

— Чек, Чек, подожди!

Но он даже не повернулся и только еще глубже нырнул в прохладную гущу привядшей листвы.

Выглядывая из своего убежища, Манюсь следил за шумной толпой, устремившейся по главной аллее к воротам стадиона. Вот промелькнула соломенная шляпа пана Сосенки. Потом на момент возникла стройная фигура Стефанека. Рядом с ним он разглядел Жемчужинку и узкую стриженую голову Паука. Однако вскоре все они скрылись из глаз, невидимые за густыми ветвями каштанов.

Ребята шли, вероятно, к Слонецкому: отец Кшися пригласил всю команду к себе на обед. Будут толковать о матче, обсуждать каждый момент у ворот, каждый удар по мячу, а Манюся не будет с ними. Он не может пойти с товарищами, потому что ежеминутно, где бы он ни был, его подстерегает злобная физиономия Ромека Вавжусяка. Ромек думает, что это он, Манюсь, навел милицию на след Хромого Генека. Нет, Манюсь не хочет встречаться с Вавжусяком. Ведь теперь расправа будет еще злее.

Парк опустел. Только на светлой траве футбольного поля несколько мальчишек, завзятых энтузиастов футбола, еще гоняли тряпичный мяч. На аллеях, посыпанных желтым висленским песком, легли кружевные, легкие тени. По Мысливецкой пролетали троллейбусы, на нагретом асфальте посвистывали шины велосипедов.

Манюсь выбрался из зарослей и в раздумье остановился посреди пустой аллеи. Потом бесцельно медленно зашагал по направлению к главным воротам. Песок тихонько поскрипывал под его старыми тапочками.

На Лазенковской улице, проходя мимо теннисных кортов, Манюсь вспомнил, что когда-то проходил здесь с Рыжим Милеком. Это идея! Сейчас он отправится к товарищу, а вечером они снова будут вместе продавать газеты.

Манюсь еще издалека разглядел покрытые пылью кусты сирени и маленькое оконце, глядящее на залитую солнцем улицу.

Толкнув скрипучую калитку, он прошел небольшой палисадник и постучался в облупленные двери.

— Кто там? — донесся из глубины домика старческий, дребезжащий голос.

— Это я, Манюсь! — крикнул он почти весело и, не дожидаясь разрешения, вошел в сени.

Дверь в маленькую комнату была открыта. В глубине, у стола, сидел дедушка Милека и возился со старыми разобранными часами. При виде Манюся он поднял морщинистое лицо.

— Милек дома? — спросил Манюсь.

Дед жалостно покачал головой.

— Эх, какой там Милек!.. — проговорил он.

— А где же он?

— Милек построил себе плот и удрал из дому, — ответил старик почти безразлично. — Уже третий день, как его нету.

Манюсь удивленно свистнул.

— Ну и дела!..

— Да, да… Нет уже Милека. Сказал, что поплывет на Мадагаскар или еще куда-то. Начитался этих книжек, и помутилось у него в голове. На Мадагаскар! — коротко хохотнул дед и натужно закашлялся.

— На Мадагаскар? — прошептал Манюсь.

— Какой там Мадагаскар! — возмутился старик. — Милиция схватит его где-нибудь под Модлином. Срам только один.

— А если его не поймают? — задумчиво спросил мальчик.

— Тогда утонет. Плавать ведь он не умеет. Говорит, что Колумб тоже не умел плавать, а открыл Америку. Ох, уж эти ребята!..

«Вот так ситуация!» — подумал Манюсь.

— А далеко этот Мадагаскар? — спросил он вдруг.

— Э, парень, это где-то за Африкой… Да я и не знаю даже… А ты для чего спрашиваешь?

Манюсь усмехнулся:

— Жаль, что он не подождал меня, поплыли бы вместе… А он не написал вам?

— Какое там! Я ходил уже в милицию. По радио его разыскивают.

— По радио! — прошептал Манюсь.

«Прославился Милек, — подумал он. — Все заговорят о нем. Через каждые несколько часов по радио будут объявлять: «Пропал без вести мальчик лет тринадцати, рыжий, худенький… Отплыл от Черняковской пристани на плоту и до сих пор не вернулся… Отправился на Мадагаскар. Людей, знающих что-либо о его местонахождении, просят сообщить в ближайший комиссариат».

— Ох, эти ребята, эти ребята! — снова пробормотал дед и склонился над разобранными часами, мастеря что-то худыми, желтыми, как пергамент, пальцами.

Манюсь кашлянул.

— Ну, извините тогда, — пробормотал он и медленно вышел из дома.

На улице его обдало зноем. От усталости, голода и жары у мальчика кружилась голова. Ему показалось, что улица плавится в лучах палящего солнца, асфальт мостовой струится, как река, покрытая мелкими волнами. Мальчик облокотился о проволочную сетку чахлого садика и потной ладонью протер лоб и глаза. Все вокруг стало на свое место, однако чувство слабости и опустошенности не проходило.

Бредя вдоль улицы, Манюсь увидел на углу большой киоск, у которого мужчины в белых расстегнутых рубашках пили пиво. Густая рыжеватая пена стекала с кружек. От одного ее вида мальчику стало приятно и прохладно.

Он облизнул запекшиеся губы и высыпал из кармана мелочь. Быстро подсчитал. Набиралось больше двух злотых.

Манюсь жадно припал к кружке. Пена стекала по подбородку на грудь, приятно холодя разгоряченное тело. Казалось, в него вливаются новые силы. По потной спине Манюся пробежала мелкая холодная дрожь. Мальчик вытер рукавом губы, сплюнул и побрел дальше, к Висле.

В зеленом ивняке шелестел теплый ветер. Песок был сыпучий и мягкий, как бархат. Манюсь улегся в тени, закинул руки за голову и, прищурив глаза, следил за игрой солнечных зайчиков, прыгавших на воде. Гребешки волн то отливали золотом, как чешуя большой бронзовой рыбы, то вспыхивали мелкими искорками. Вода тихонько плескалась у низкого берега и уходила в нагретый песок. Тени лозняка скользили по ее поверхности, как гоняющиеся друг за другом змейки.

Далеко на том берегу в фиолетовой дымке тонула пристань. Белые треугольники парусов, точно кусочки нарезанного картона, лениво плыли по воде. Изредка показывалась лодка, напоминая опустившуюся на озаренную солнцем воду большую стрекозу.

Река плавно несла свою медную воду вниз, к мостам. Кое-где мутные воронки бороздили ее гладкую поверхность. Там запрокидывалась синяя грива волны и мелкими искорками рассыпалась по водной глади А река сонно и плавно продолжала свой бег. «Эта река унесла и Рыжего Милека, — думал Манюсь. — Может быть, он уже далеко-далеко… там, где река впадает в море. Почему же он не пришел ко мне, не сказал, что собирается в путь? Почему не подождал? Теперь, когда «Сиренка» обыграла «Ураган», мы могли бы поплыть вместе. Было бы веселее. А я избавился бы от Вавжусяка. Никто бы нас не разыскал, пускай бы радио хоть десять раз сообщало об исчезновении двух мальчиков. Эх, Милек, Милек, что ж ты не подождал товарища!»