Роман поднялся на борт. В кают-компании было необычно холодно. Он дотронулся до камелька. Печка давно остыла. И тут он услышал голос вахтенного:

— Топить нечем, Роман Николаевич.

Засекин, стармех, Роман и Рюха по льду Морского канала шли в Угольную гавань. Кочегар тащил за собою сколоченные из досок сани. На них пустые мешки, приготовленные под уголь.

Дорожка, протоптанная в снегу, выписывала причудливую кривую. Вдалеке изредка тарахтел пулемет. Застрекочет, замолчит, и снова станет очень тихо. Немцы еще молчали, но Роман знал, что они обязательно начнут обстрел Угольной гавани, как делали ежедневно, всегда в разное время.

Шли молча. О чем говорить? Кажется, переговорили обо всем. Немцы, конец войны, хлеб, топливо. Жизненные интересы сузились до предела.

— Отдохнем, — попросил механик. — Помедленнее надо. — Он уселся на сани.

Засекин недовольно проворчал:

— Так никогда не дойдем, — но, взглянув на сгорбленную спину стармеха, участливо спросил: — Что с вами, дед? Совсем идти не можете? Тогда возвращайтесь.

— Нет. Отдохну, и пойдем. Возвращайтесь! Мы на полдороге.

Он посидел еще минут пять. Потом тяжело поднялся.

— Пошли.

Заскрипел снег под ногами. Скрип-скрип. Темень. Ни огонька кругом. Луна сегодня закрыта тучами.

— Кончится когда-нибудь это? — с тоской спросил Рюха.

— Кончится, — отозвался Роман.

— Только доживем ли?

Никто не ответил кочегару. Да и кто знал? Механик снова начал отставать. Роман замедлил шаг.

— Что-то мне нехорошо, Роман Николаевич, — сказал стармех, останавливаясь. — Вы идите, а я останусь здесь. На обратном пути заберете меня.

— Замерзнете.

— Я тепло одет. Вот так.

Стармех сел прямо в снег.

— Так не пойдет. Замерзнете.

Роман посмотрел вокруг. На каменной дамбе канала по густому черному пятну угадывалось строение. «Пост карантинной службы», — вспомнил Роман.

— Вставайте, Ростислав Владимирович. Подождете нас на пикете. Там теплее. Ветра нет. Вставайте.

Механик встал и, поддерживаемый с двух сторон, пошел за Романом. Они остановились у кирпичной будки заброшенного пикета.

— Идите, ребята. Мне уже лучше. Мотор что-то прихватило. Надо же в такой момент… Я все время чувствовал себя прилично, — огорченно проговорил стармех.

Засекин скинул полушубок, остался в ватнике.

— Возьмите, дед.

Механик благодарно кивнул.

— Никуда не уходите отсюда, — сказал на прощание Роман. — Мы скоро вернемся.

Через двадцать минут дошли до Угольной. Поднялись со льда на стенку. Черным, огромным крабом из темноты возникло основание портального крана. Ветер подул сильнее, мел по земле снегом.

— Встретимся здесь через час. — Роман показал на кран.

Он взял мешок и кирку. Мысль о механике не давала покоя. Не случилось бы чего. А как поступить иначе? Тащить больного сюда бессмысленно.

Роман споткнулся о бугор и обрадовался. Наверное, уголь. Он присел на корточки, начал долбить киркой. Скоро он увидел, что откопал сломанную шестерню какой-то машины. Роман с раздражением отбросил ее ногой, прислушался. В отдалении как будто стучал дятел. Знакомый звук. Это люди искали уголь. Роман двинулся вперед.

Около небольшого холмика копошились три закутанные в платки фигуры. Роман подошел ближе. Девушки. Тут же стояли сани и валялись мешки. Роман поздоровался.

— Откуда вы, девушки?

— С триста седьмого. Стационар. Знаете? — отозвалась одна, бросая ломик. — Вы тут не располагайтесь. Это наше место. Мы нашли. Да не думайте, что для себя собираем. Для больных. Пар чтобы поддерживать в каютах.

— Пусть собирает, — сказала другая, по самые глаза завязанная платком. — Тоже ведь замерзают люди. Вы с парохода?

Роман спросил, много ли их пришло в Угольную с триста седьмого.

— Все, кто еще может работать. Человек двадцать.

— Уж ладно, — усмехнулся Роман. — Пойду добывать свой уголь. Прощайте.

Он шел и думал о встретившихся ему девушках. Вот, значит, откуда они. С триста седьмого.

В конце января в порту произошло чудо. Большое пассажирское судно, стоявшее законсервированным в ковше против острова, ожило. Это было невероятно! Заработали генераторы, внутри появился электрический свет, забулькала в батареях отопления горячая вода. На камбузе в больших эмалированных котлах варилась похлебка…

Когда человек входил в вестибюль, он попадал в удивительный мир прошлого. Ослепительно светили лампы, было тепло, тихо, ноги шли по мягкой ковровой дорожке. В каютах — красивая мебель, койки застелены чистым бельем, можно принять душ. А потом давали поесть. Если и не совсем досыта, то значительно больше, чем человек получал на берегу. И это — когда вокруг стояли корпуса обмерзших пароходов, когда весь город был погружен во тьму и люди мертвыми падали на улицах!.. Пароходство сделало невозможное — ввело строжайшую экономию продовольствия, обратилось за помощью к городу и открыло этот стационар — лечебный и питательный пункт для ослабевших моряков.

Больные начали прибывать сразу. Измученные, обтянутые кожей скелеты, распухшие от голода, изнуренные цингой. Они редко приходили сами. Чаще их привозили на саночках родственники или друзья. Упавших на улицах приносили на носилках. На судне они оживали.

Но стационар отапливался углем. Где взять топливо? И команда, которая еще могла двигаться, отправлялась с мешками в Угольную гавань собирать примерзшие куски угля, оставшиеся после тысяч тонн топлива, еще так недавно горами лежавшего на всех причалах гавани. Это судно под номером 307 поддерживали своею кровью, своею жизнью…

Подойдя к району, где когда-то высились горы антрацита, Роман увидел еще нескольких человек с ломами. Они долбили слежавшийся снег. Роман не остановился. Он прошел еще метров сто к западу и, облюбовав место, принялся разбивать снежную корку. К счастью, он нашел уголь, перемешанный со льдом. Угля было мало. Видимо, здесь уже раньше побывали люди. Но Роман не прекратил работы. Хоть немного есть.

— Роман Николаевич! — окликнул его кто-то шепотом.

Роман оглянулся. В темноте он не сразу разглядел человека, но тот подошел ближе, и капитан узнал Засекина.

— Роман Николаевич, — повторил матрос так же тихо. — Бросайте. Пойдем со мной. Я там такие залежи обнаружил! Через полчаса наберем полные мешки и айда обратно к деду.

Роман поднялся и пошел вслед за матросом. Тот вел его в отдаленный конец гавани, где раньше стояла деревянная контора угольного района. Ее давно разобрали на дрова.

«Никогда здесь угля не бывало. Всегда на причалах лежал», — удивленно подумал Роман.

Засекин возбужденно и радостно шептал Роману на ухо:

— Теперь мы топливом обеспечены. Только ни слова никому. Опять запрячем, снегом забросаем. Ни один черт не отыщет. Понимаете, случайно нашел. Провалился в воронку. Матерюсь, хочу вылезти, цепляюсь за края, и вдруг в руках куски. Уголь! Я — разрывать. Уголь. Почему он тут оказался? Фокус какой-то. Наверное, приготовили для отопления конторы, а снаряд прямо в кучу угодил. Вдавил его, потом снегом замело. Там мешков двадцать будет.

Около воронки работал Рюха. Он уже набрал один мешок. Теперь кочегар бросал куски во второй. Рюха даже не обернулся, когда подошли Роман и Засекин. Все бросал и бросал, яростно, торопливо, как бы боясь опоздать, не успеть.

— Вот! — гордо показал на воронку Засекин.

Роман принялся за работу. Разгребал снег, доставал куски угля, очищал, бросал в мешок. Он заполнил его быстро. Жадность охватила Романа. Он запихивал кусок за куском в уже переполненный углем мешок. Когда стало видно, что он не завяжется, Роман устало отер лоб и выбросил верхний слой. Вдвоем с Рюхой они пытались завязать мешок. Тянули его, встряхивали. Угля было слишком много. Пришлось отсыпать еще.

— Много останется, — с сожалением проговорил Роман. — Надо хорошо засыпать яму снегом. Чтобы никто не нашел.

Он был возбужден, не чувствовал усталости и хотел только одного — насыпать, насыпать, насыпать мешки, привезти побольше угля на «Айвар».