В любом случае слово священника — поддержанное и санкционированное местными властями — было законом. Как бы вы или ваша семья ни молили, если было дано определение «падшая» или же предполагалось, что вы на грани падения, вам суждено было стать «магги». Некоторые девушки неизбежно попадали туда потому, что их невзлюбили или они не вписались в среду. Угроза «Прачечной» была главной формой запугивания. По какой бы причине, официальной или неофициальной, девушки ни оказались там, их пребывание в монастыре характеризуется фразой типичной садистки матери Бернадетты (актриса Тина Келлегер) из программы Би-би-си «Грешницы»[3] — драмы, основанной на жизни «Прачечной Магдалины» в 1960 году. А именно, «здесь тебе не праздник», с добавлением «ты потеряла свои права, когда пала». Когда юная «магдалина» кричала во время родов, та же монахиня говорит ей: «Если ты умрешь, то это то, что ты заслужила». Многие из прачек попали в монастырь прямо из сиротских домов, которые сами по себе были не лучше концлагеря с его избиениями и полуголодным существованием.
Мария Норрис Кронин рассказала журналисту Брайену Мак-Дональду из «Irish Inderendent»[4], как была разрушена ее жизнь, «когда она и семь ее братьев и сестер были отправлены в сиротский дом в 1940 году из-за того, что вдовствующая мать начала встречаться с мужчиной». Братьев поместили в приют в Трайли у Христианских Братьев, а она с сестрами попала в руки сестер милосердия (какова ирония!) в приюте Сент-Иосиф в Килларни в Керри. Марии было всего двенадцать, когда начался этот кошмар. «Моя мать очень нас любила, и этого не должно было случиться. Мы были бедны, но не беднее, чем наши соседи, и любимы», — сказала Мария. Травма из-за разлуки с родными оказалась сильным ударом для нее: вскоре после помещения в приют она стала страдать от ночного недержания и немедленно была подвергнута особо жестокому обращению со стороны одной из «сестер милосердия». Мария рассказывает о том, какую реакцию вызвала ее болезнь у садистки, на чье попечение она попала:
«Сестра Лауренс обычно била меня за то, что я мочилась в постель. Она также заставляла меня нести мокрый матрас на голове, через пожарный выход, через весь двор в бойлерную, где его можно было высушить. Когда я шла, дети кричали хором «Мари Кронин намочила матрас…».
«Сестра Лауренс часто дожидалась пятницы, чтобы избить меня. Мы обычно мылись по пятницам, и она приходила специально тогда, когда я была мокрой, потому что удары по мокрому телу больнее. Но я никогда не плакала, и одна простая монахиня («простая» — значит поступившая в монастырь без приданого), которая хорошо ко мне относилась, обычно говорила мне: «Заплачь», потому что тогда избиение прекращалось»[5].
Даже самый маленький проступок вызывал гнев монахинь: уронить ложку или слишком долго надевать носки — все заканчивалось побоями. Двух самых хорошеньких девушек остригли наголо: наказание за «тщеславие» — хотя вряд ли они были виноваты в том, что такими родились, — этот факт ясно показывает страх и ненависть монахинь к сексуальности, а также, как ни парадоксально, ревность к привлекательности девушек. (Даже их собственная вера должна была подсказать им — если Бог сделал девушек привлекательными, кто они такие, чтобы портить его работу?) Монахини подавляли свою собственную женственность столь яростно, что неизбежно должны были уничтожать ее и в других. Фактически мучение из-за двойственного отношения к сексуальности, которая лежат в основе многих проблем исторической Церкви, докатилось и до нашего времени.
Исчезающие игрушки
Мария, которой сейчас за шестьдесят, по-прежнему испытывает гнев по отношению к властям, которые не сумели прекратить жестокость, свойственную десяткам подобных учреждений в Ирландии, а также в Шотландии и США. Она вспоминает, что происходило, когда приезжали инспектора для проверки условий жизни сирот:
«Монахини всегда были предупреждены монахинями из других приютов телефонным звонком. Нам выдавалась новая одежда, на кровати выкладывались новые игрушки, оловянные тарелки убирали и на стол ставили хорошую посуду. Еда тоже становилась другой. Но как только инспектор покидал приют, все возвращалось, и еда снова становилась отвратительной. Монахини обычно пекли хлеб и готовили мясо сразу на неделю, и они были ужасными»[6].
(Не стоит и говорить о том, что сами монахини не питались одинаковой едой с воспитанницами.)
Несколько случаев ярко иллюстрируют преднамеренный характер жестокого обращения, которому подвергались дети, вверенные попечению монахинь. Можно возразить, что 40-е годы были временами, когда бить детей не считалось предосудительным, но факт: дать детям кукол, чистую одежду и хорошую еду — просвет в черных тучах, — а затем отобрать их, как только удалились инспектора, не оставляет никаких сомнений в преднамеренной жестокости. Вершилось великое зло — не ошибка — и не одной или двумя садистками (которые, увы, всегда найдутся в большой группе людей). Жестокость носила институционный характер, и единственный вывод, который из этого следует, что Церковь не обращала внимания на это намеренно, а, может быть, даже молчаливо поощряла.
Страдания Марии продолжались и после того, как она покинула приют по достижении шестнадцати лет: она устроилась прислугой в доме сестры одной из монахинь, но на нее поступила жалоба, когда она дважды сходила с молодым человеком в кино. В результате ее подвергли принудительному медицинскому осмотру, и, несмотря на то, что доктор подтвердил ее девственность, она была приговорена к трехгодичному пребыванию в «Прачечной Магдалины». Выйдя оттуда, она отправилась в Англию, потому что другая женщина, испытавшая то же самое в другом заведении, которым управляли сестры милосердия, уговорила ее публично выступить с разоблачениями, — сейчас эти сестры отвечают на неприятные вопросы в полиции.
Царство террора
Рабский многочасовой труд в монастырской прачечной — и при нормальных обстоятельствах работа в прачечной достаточно тяжела[7] — усугублялся тем, что помимо тяжелого физического труда он сопровождался духовной пыткой, даже если «магги» была на сносях. По прачечной беспрерывно сновали монахини, читая молитвы, на которые каждая «магдалина» должна была откликаться в традиционном стиле. Если этого не происходило или если прачка нарушала одно из бесчисленных правил заведения, то следовало жесточайшее наказание: порка ремнем или розгами, разнообразные пытки, включая ожоги паром или горячим утюгом, лишение еды и бесконечные унижения. Одним из самых тяжких преступлений считалось проявление неуважения к монахине, которое усматривалось даже в отсутствии поклона при встрече в коридоре. Система была построена так, чтобы выжать все возможное из человека путем рабского труда, чтобы привить девушкам сознание своей ничтожности, воспитать ненависть к самой себе, что часто усиливалось сексуальным насилием со стороны священников, которые были их исповедниками. Вместе с тем, они могли писать письма семье, но, как показало расследование, проведенное в 90-х годах, очень немногие из этих писем были отправлены. Часто монахини тайно уничтожали их или подвергали настоящей пытке родственников, заявляя, что их «магги» умерла или переведена в отдаленный монастырь. А иногда наоборот — и это было для них гораздо легче — сообщали «магги», что семья уехала, например в Америку, намеренно не сообщив ей об этом.
Вообразите себе, какое воздействие могло оказать такое сообщение на молодую женщину, которая питается отвратительной скудной пищей, живет в условиях строжайшей дисциплины, постоянно подвергается насилию и, наконец, узнает, что и собственная семья ее бросила. Ад в монастырских стенах, и вдруг оказывается, что и за стенами пустота, нигде нет ни капли человеческой теплоты и бежать некуда. Девушек намеренно ломали, как это делалось в гитлеровских и сталинских лагерях.
