В книге «Заговор вокруг Иисуса» Эльмар Грубер, в частности, подчёркивает выборочный характер использования Вильсоном описаний головы-идола в показаниях тамплиеров. Это свидетельствует о том, что Вильсон намеренно опускал в тексте целые абзацы, не совпадающие с описанием Плащаницы.

Каррер-Бриггс не согласен с Вильсоном в том, что Плащаница и мандилион – одна и та же реликвия, признавая, что она попала в Константинополь неким таинственным путём. Он считает, что всегда было известно, что на ткани изображена фигура в полный рост. Это делает объект поклонения тамплиеров ещё более таинственным.

Столь же загадочным для нас остаётся то непомерно большое место, которое уделяется в специальной литературе о Плащанице деревянной панели (доске) с написанным на ней изображением головы мужчины. Эта панель, найденная в 1940-е гг., была скрыта под обшивкой потолка небольшого старинного коттеджа в Темплкомбе, что в Девоне. Поскольку Темплкомб, как указывает само его название, некогда был владением тамплиеров, а изображение отдалённо напоминает лик на Плащанице (на панели тоже изображён бородатый человек с длинными волосами), находка была воспринята как аргумент в пользу гипотезы о «голове-идоле», основанный на предположении, что это – копия, сделанная тамплиерами непосредственно с Плащаницы. Однако никаких свидетельств того, что панель принадлежала именно им, нет. Остаётся только гадать, почему она была спрятана подобным образом, но её вряд ли могли спрятать там тамплиеры, поскольку коттедж был построен несколько веков спустя после того, как рыцари Храма были лишены всех своих владений в этих краях. Кроме того, лицо на панели совершенно не похоже на Лик на Плащанице: глаза изображённого широко раскрыты, рот чуть приоткрыт. На изображении нет никаких следов крови, которые непременно были бы неотъемлемой частью образа, если бы его копировали непосредственно с Плащаницы. Цвета и общий колорит изображения – естественные, свежие, без характерного коричнево-ржавого тона, свойственного реликвии. На наш взгляд, эта панель – лучшее «доказательство», которое Каррер-Бриггс, Вильсон и иже с ними могут привести в поддержку своей гипотезы о том, что Плащаница якобы некогда находилась в руках тамплиеров.

Однако было бы неоправданной поспешностью отрицать всякую связь между Лирейской плащаницей и тамплиерами. Эта связь, в совокупности с другими свидетельствами, указывает на существование некоего реального заговора, в котором участвовали люди, владевшие Плащаницей в XIV и XV вв. Наши собственные исследования установили, что существовали некие тёмные секреты, ассоциируемые с теми, чьим интересам служили поддельные копии Плащаницы.

Член BSTS Ноэль Каррер-Бриггс, видный знаток генеалогии, автор ряда исследований и книг, совершенно случайно указал нам верный путь своей книгой «Плащаница и Святой Грааль» (1987), в ходе работы над которой он провёл специальное исследование. Его особенно увлекала идея о том, что между Плащаницей и романами о Граале, возникшими в конце XII – начале XIII в., могла существовать некая связь. Он пришёл к выводу, что Плащаница – это и есть легендарный Святой Грааль (или, точнее говоря, Грааль – это особый реликварий, в котором хранилась Плащаница).[61]

Каррер-Бриггс пишет, что романы о Граале возникли в эпоху, когда жители Западной Европы только начинали устанавливать связи с Византийской империей. Слухи о несметных сокровищах Константинополя воспринимались как свежая новость. Исследователь отмечает также, что в первых романах о Граале нет описаний самой реликвии, и в качестве неё могло выступать всё, что угодно. Однако в наиболее устойчивых версиях легенды Грааль – это особая чаша, которую благословил Иисус во время Тайной вечери и в которой хранилась Его Кровь. Впоследствии Иосиф Аримафейский привёз её в Европу, точнее – в Англию. Каррер-Бриггс считает, что ранние романы о Граале действительно описывают Плащаницу, в которой «хранились» кровь и пот, впитавшиеся в ткань. Позднейшие поэты сочли, что Грааль – это нечто вроде чаши или другой аналогичный сосуд… Так, по мнению учёного, и возник этот великий миф. Однако нет никаких достоверных свидетельств того, что ткань уже существовала в период создания самых ранних легенд о Граале. Будучи знатоком генеалогии, Каррер-Бриггс чувствует себя более уверенно, когда стремится показать прямые связи между французскими крестоносцами, участвовавшими в захвате Константинополя, и позднейшей историей Плащаницы, и события, которые косвенно намекают на истинную цель создания закулисной структуры, которую Каррер-Бриггс называет «плащаничной мафией» (термин, на наш взгляд, более уместный в отношении энтузиастов исследований Плащаницы в наши дни (см. главу 9).

Семейства, причастные к этой «мафии», представляли цвет французской аристократии, по большей части – из Бургундии и Шампани, и, как и следовало ожидать, в их числе были и сеньоры де Шарне. Этот род известен и как Мон-Сен-Жан, по названию деревушки неподалёку от Шарне. Кроме того, в «плащаничную мафию» того времени входил и род Верги, на представительнице которого был женат Жоффруа, и ещё два близкородственных рода из Шампани – Жуанвиль и Бриен.

В начале XIII в. дом Бриен был обладателем титула короля Иерусалимского – титула, который, по утверждению Приората Сиона, указывает, что его носители принадлежат к династии Меровингов и являются прямыми потомками Иисуса Христа и Марии Магдалины. В ту пору носительницей этого титула была Анна де Лузиньян, супруга Людовика, герцога Савойского. Кроме герцогов Савойских, Каррер-Бриггс также включает в свою «плащаничную мафию» семейства де ля Роше, Куртене, Монферрат и д'Анжу (герцогов Анжуйских).

Он установил, что:

● Два рода, бывших владельцами Плащаницы (или реликвии, считающейся ею) – де Шарне и герцоги Савойские, – а также семейства де ля Роше и Верги, на представительницах которых были женаты де Шарне, имели давние и прочные связи задолго до того, как была обнаружена Лирейская плащаница. Наиболее существенным здесь является тот факт, что де Шарне были связаны с Савойским домом, чьей собственностью много веков была Плащаница. (Представляется более вероятным, что Маргарет де Шарне на самом деле не продала реликвию герцогам Савойским. Она, видимо, просто отдала её им, чтобы сохранить святыню в семье.)

Частота перекрёстных браков у представителей этих двух родов была весьма высокой даже по тем временам. Маргарет де Шарне и оба её супруга были прямыми потомками Гильома де Верги (её собственного прадеда). Она и её второй муж, Гумберт де ля Роше-Вильесексель, были прямыми потомками Отто де ля Роше (о котором мы поговорим несколько ниже). А дед и бабка (по материнской линии) её первого супруга, Жана де Боффремона, были прямыми потомками Жана де Жуанвиля, ещё одной видной фигуры в этой сложной закулисной игре.

В те дни упрочение династических связей посредством брака было обычным явлением, но среди этих родов такие браки были необычайно, можно сказать, аномально частыми, что указывает на некую общую династическую цель.

● Эти же семейства имели тесные связи с правящей верхушкой тамплиеров, особенно в последние, самые драматичные годы официального существования ордена. Так, например, Жоффруа де Шарне был не только племянником пре-цептора (настоятеля) тамплиеров в Нормандии, но и троюродным братом предшественника Жака де Моле на посту великого магистра тамплиеров – Гильома де Боже[62], принадлежавшего к роду Мон-Сен-Жан. (Точнее говоря, между ними был ещё один великий магистр, возглавлявший орден совсем недолго[63].) Тамплиера Жоффруа де Шарне официально принял в орден Амори де ля Роше, магистр тамплиеров Франции, происходивший из того же рода, что и второй супруг Маргарет де Шарне.[64]

Шампань и Бургундия, исстари будучи приютом ордена, всегда охотно принимали у себя тамплиеров, но тесные связи между этими родами и верхушкой тамплиеров сразу бросаются в глаза.