Конечно, Андропов знал, что срочно .готовится к выходу последний том мемуаров Брежнева, которому его окружение отводило роль политического завещания. В нем он неплохо отзывался об Андропове, подчеркивая его ’’скромность”, человечность и выдающиеся способности руководителя. Однако самые теплые слова генсек, или те, кто писал за него, приберегли для Черненко. Его он характеризует как человека, способного убедить других и найти правильные организационные формы, непреклонного борца, прислушивающегося к мнению своих товарищей и безжалостного к себе. Брежнев забыл только добавить, как когда-то писал в своем завещании о Бухарине Ленин, что Черненко — любимец партии, но он не оставлял сомнений в том, что Черненко — его любимец, что он хотел бы видеть его своим наследником. Но по какой-то причине выход задерживается, а работавшие в типографии рассказывают, что указание задержать выпуск получено с Лубянки. Последний том мемуаров Брежнева увидит свет в январе будущего года, когда слова его уже мало кого буцут интересовать. А пока КГБ опять прибегает к своему проверенному оружию — дискредитации.

После посещения Брежневым театра в Москве почти никто не говорит о пьесе, зато без конца рассказывают, как вел себя на спектакле генсек.

Разве можно доверять мнению такого впавшего в старческий маразм человека? Разве можно принимать всерьез его выбор наследника? — Таков был подтекст всех разговоров.

И хотя спустя короткое время Горбачев назовет этот период застойным, когда все шло не так, как надо, он молчит вместе со всеми. Он еще не ’’гласный”. Он безмолствует.

О Черненко, которого уже считали без пяти минут ’’генсеком”, стали говорить меньше. Газеты меньше упоминают его имя, меньше внимания уделяют ему телекамеры. И опять, как это всегда бывает, когда неизвестно, что происходит ”на верхах”, информацию подменяют слухи. Доверительно сообщают тем, кому надо, что на ближайшем пленуме Брежнев подаст в отставку и что вместо него генсеком станет Андропов.

Шеф КГБ в эти решающие дни в курсе всех телефонных переговоров, которые ведут между собой члены Политбюро. Из Восьмого Главного Управления ГБ, в функции которого входит охрана и обслуживание правительственных коммуникаций, к нему регулярно поступают стенограммы разговоров членов Политбюро. Все это помогает ему изменить соотношение сил. Вскоре на его сторону переходят Романов, Грйшин. К ним присоединяется Щербицкий. Колеблются Громыко и Устинов. С одной стороны, они не хотят обидеть Брежнева, но, с другой стороны, они не верят в компетентность Черненко. В одном лагере с генсеком и Черненко остаются Пельше и Тихонов. Но за этой четверкой весь огромный партийный аппарат, который несмотря на разногласия по отдельным вопросам един в одном — сохранении привилегий, спокойствия и незыблемости своего положения, которое принесло ему правление Брежнева.

Уже одно то, что Андропов в борьбе за власть должен был опираться не на них, а на аппарат КГБ, делало его опасной фигурой в их глазах.

Весной 1982 года один за другим умирают секретари ЦК Таджикистана, Татарского и Якутского обкомов, председатель Совета Министров Грузии — все они сторонники Брежнева. Не исключено, что это стечение обстоятельств. Но в Советском Союзе не мало политических деятелей исчезает со сцены и тогда, когда это требуется обстоятельствами. Так вдруг умер ничем не болевший секретарь ЦК и член Политбюро Кулаков, которого считали вероятным наследником Брежнева. О том, что министр обороны маршал Гречко умер не своей смертью, во всеуслышание заявила его жена. Неожиданно погиб в загадочной автомобильной катастрофе быстро выдвинувшийся первый секретарь ЦК Белоруссии, кандидат в члены Политбюро Машеров.

Все эти кремлевские тайны раскрыть мог бы только один человек — Андропов. А он как раз и предпочитал много не говорить, а наносить удары молча. Его расчет на то, что ’’кремлевские хохлы” обессилят друг друга, полностью оправдался. Кириленко, пытавшийся остановить Черненко, терпит очередную неудачу. Его сторонника, председателя ВЦСПС Шибаева снимают. Чтобы окончательно привлечь Кириленко на свою сторону, Андропов прибегает к своему излюбленному оружию. Распространяется слух, что сын Кириленко попросил убежища за границей. Теперь Кириленко держится в Политбюро только благодаря милости Андропова и его группы. Но и им он нужен. И, наконец, окончательно разбитый, смертельно обиженный Брежневым и люто ненавидящий Черненко Кириленко решает перестать бороться за пост генсека и обещает свой голос Андропову.

Напряжение нарастает в преддверии майского пленума ЦК, на котором Черненко должны официально быть переданы полномочия Суслова.

У Андропова нет другого выхода, как дать открытый бой на заседании Политбюро накануне ленинских торжеств. В какой-то момент в ходе бурного заседания ему кажется, что все проиграно и ему не удастся не только перейти в секретариат ЦК, но его снимут и с его поста в КГБ.

Черненко ведет подсчет голосов. Явно не хватало так некстати заболевшего старика Пельше.

Пожалуй, никогда еще не ждали с таким нетерпением те пять тысяч партийных чиновников, которые заполнили Кремлевский Дворец Съездов начала торжественного заседания, посвященного 112-летию со дня рождения Ленина. Все знают, что доклад, который им предстоит выслушать, скучен и вряд ли будет многим отличаться от прошлогоднего. Главное, что их интересует, это то, в каком порядке будут заняты места в президиуме.

Стрелка приближается в пяти часам. Первым в дверях показывается председательствующий на такого рода торжествах Гришин. Зал замирает. За Гришиным появляется знакомая увешанная звездами Героя фигура генсека. В который раз слухи о его смерти оказались преждевременными. Рядом с Брежневым усаживается Черненко. Затем появляются Тихонов, Андропов и Устинов. Партаппаратчикам ясно, что председатель КГБ передвинулся на четвертое место. Теперь все ждут, кто же выступит с речью. В наступившей тишине Гришин объявляет:

— Слово предоставляется товарищу Андропову, — и по залу проносится удивленный гул. То, что доклад поручили делать Андропову означало, что теперь он официально претендент на пост генсека.

Что же произошло на предшествующем ленинским торжествам заседании Политбюро? В последнюю минуту, когда казалось, что голоса разделятся поровну, Черненко повернулся в сторону Громыко и выжидательно посмотрел на него. Загадочный, как сфинкс, министр иностранных дел, не моргнув, неожиданно для всех проголосовал за Андропова. Не зря шеф КГБ так часто наведывался в здание на Смоленской площади. Он знал, что Громыко приезд на Лубянку считает ниже своего достоинства. Для Андропова в политической игре такие мелочи, как достоинство, самолюбие — не существовали. Он мог бы не пойти, а ползти в Каноссу, если бы это нужно было для достижения его цели.

Информация, которую получал Громыко из уст председателя КГБ, представляла для него немалую ценность. В свою очередь Андропов, сидя, как прилежный ученик, в кабинете человека, уже при Сталине бывшего послом в США и Англии, тем самым показывал, что мнение этого человека является для него весьма важным. Их отношения стали напоминать дружбу, конечно, в кремлевском ее понимании. Голос Громыко оказался решающим.

Свой доклад Андропов начал так же, как и тот, что произнес 18 лет назад в этом зале по тому же самому поводу. Тогда его речь перемежалась ссылками на ’’нашего дорогого Никиту Сергеевича”. Теперь он пытается уверить слушателей в том, что ’’советский народ тесно сплочен вокруг своей родной партии, ее ЦК во главе с выдающимся ленинцем Леонидом Ильичом Брежневым и уверенно идет по пути коммунистического строительства”.

В книге речей Андропова, изданной в 1983 году, упоминаний имени Хрущева нет. Прошло бы еще немного времени, и исчезло бы с ее страниц и имя Брежнева. Великий приспособленец Андропов попросту забыл бы о ’’выдающемся ленинце”, чьи ’’самоотверженные усилия... снискали широкое признание и всенародную благодарность”...

Речь 1982 года была так же скучна, так же лишена блеска и оригинальности, как и речь 1964 года. Ни та, ни другая не отмечена печатью индивидуальности. Это образец серого, ’’бесполого” стиля советского руководителя брежневской школы. Если в тридцатые и даже сороковые годы речи членов Политбюро еще можно было отличить одну от другой, то теперь этого нет и в помине. Ни читать, ни слушать эти речи нельзя. Они не призваны информировать, а служат ритуальным целям. Главное в них — славословия в адрес очередного бога-вождя, сдобренные