Хотя внешне это выглядело как чистый оппортунизм, все-таки в поведении брежневского руководства была и своя логика. Оно переноси-

ло холодную войну на периферию Запада, натравливало одну африканскую страну на другую. Для возникших из „холодной” войны „горячих” войн требовалось оружие, которое Москва готова была охотно предоставить, что неизбежно ставило эти страны в зависимость от советских поставщиков оружия. Хотя Советский Союз и получал от продажи оружия прибыль, на благосостоянии советских граждан это не сказывалось, так как громадные средства тратились на новые военные авантюры — войну в Афганистане, Анголе, Эфиопии, Мозамбике, Камбодже, на поддержку режимов во Вьетнаме, на Кубе, в Лаосе, Никарагуа и множеств других мест. Символом второй половины XX века стал советский колониализм, истощавший и без того изнуренную непосильным бременем военных расходов страну.

Г. Киссинджер считал, что не следует интерпретировать действия кремлевских руководителей как часть тщательно подготовленного, разработанного плана, каждая деталь которого неотвратимо вытекает из предыдущей. Конечно, не было графика захвата стран мира.Но план все-таки был, и не надо заниматься архивными изысканиями, чтобы обнаружить его.

В 1971 году с трибуны XXIV съезда партии Брежнев произносит: „Мы хотим заверить наших соратников — коммунистов мира! Наша партия всегда будет идти в одном тесном боевом ряду с вами. Полное торжество социализма во всех странах неизбежно. И за это торжество мы будем бороться, не жалея сил”.

Поддержка освободительных, а иными словами, подрывных движений ставится во главу угла.

...Старинный Морозовский особняк на проспекте Калинина в Москве в тот день напоминал вооруженную крепость. Подъехал черный ЗИЛ, из него быстро вышел и тут же исчез в здании человек, в котором можно было узнать председателя КГБ.

Заняв место за столом президиума, он кивнул сидевшему рядом Цвигуну. Дескать, можно начинать. Тот, поприветствовав собравшихся, большинство которых составляли приехавшие сюда по приглашению иностранцы, дал слово французскому представителю. И в то же мгновение в зале погас свет и раздалось предупреждение не зажигать огня и не закуривать. Почти каждый оратор выступает в темноте. Лица шестисот находящихся в зале иностранцев должны остаться неизвестными.

На этом заседании исполкома, созданного КГБ террористического интернационала, скрывавшегося под именем международной ассоциации революционеров-радикалов, было принято несколько весьма любопытных документов, из которых, если отбросить словесную шелуху, можно было сделать вывод, что отныне в расчетах советского руководства коммунистические партии отступают на задний план. Главная роль

в борьбе за власть теперь отводится террористам.

А поскольку ими руководил КГБ, он и становился основной силой, способной вырвать ту или иную страну из системы капитализма.

В то лето в Москве гостил французский Мюзик-Холл. Много говорилось о дружеских связях с заграницей и на приемах в том же самом Морозовском особняке, где помещается Союз Советских Обществ дружбы с зарубежными странами. И никто не подозревал, что в этом самом зале, где поднимаются тосты за мир и дружбу, заседали те, кому поручено убить и мир, и дружбу.

Проходит несколько лет и партийный идеолог Борис Пономарев выступает с теоретическим обоснованием подрывных действий за пределами социалистической империи. Мир для него поле битвы, где уже давно развернулись сражения третьей мировой войны.

Эта война началась почти сразу же, как только в Реймсе и Потсдаме были подписаны акты о капитуляции Германии, а на борту ’’Миссури” — Японии.

Люди привыкли считать войной грохот артиллерийских снарядов, бомбежки, вой сирен, атаки пехоты, лавину идущих танков.

В 1945 году это все закончилось, но не закончилась война. Она приняла другие формы.

В октябре 1979 года Борис Пономарев об этом говорил так: ’’Идет неумолимый процесс смены отживших реакционных режимов прогрессивным, все чаще с социалистической ориентацией”. Он, конечно, умалчивал, что за кулисами происходящих событий стоит КГБ и направляемые им подрывные силы.

Вторжение в Афганистан было одним из сражений в этой необъявленной третьей мировой войне тоталитаризма против свободы и демократии.

Трагедия в том, что тоталитарный режим по своей природе, несомненно, более приспособлен к войне, чем демократия. В стране, где все граждане привыкли подчиняться приказу, где нет оппозиции, свободной прессы, мобилизовать армию и отправить ее в бой легче, чем в демократической стране, где сразу же найдутся влиятельные силы, ставящие под сомнение правильность действий правительства.

...Мощные транспортные самолеты АН-12 и АН-22 с опознавательными знаками советских военно-воздушных сил шли к Кабульскому аэродрому. В ночь с 25 на 26 декабря их приземлилось 150. Это были части 4-й и 105-й воздушно-десантных дивизий. Они представляли собой авангард начавшегося вторжения. Остальные силы, насчитывавшие свыше 80 тысяч солдат, двигались по новым шоссе, для этого и построенным с „братской” советской помощью. В своем багаже оккупанты везли и ново-

го правителя — Бабрака Кармаля. Десантники еще продолжали высаживаться в аэропорту афганской столицы, а специальная группа уже устремилась к президентскому дворцу.

В этот момент, так же как за 15 лет до того, во время вторжения в Чехословакию, московское радио начинает передавать сообщение о том, что советские войска по просьбе правительства Афганистана прибыли в страну.

Между тем группа полковника Байренова достигла президентского дворца. Непроницаемая зимняя ночь окутывала все вокруг. Преодолев сопротивление охраны, специальный отряд КГБ ворвался в зал на втором этаже, где находился президент со своей любовницей. Оба были убиты на месте.

Повар Талебов услышал стрельбу, находясь на кухне. Выглянув наружу и увидев солдат в советской форме, он понял, что происходит. Не теряя времени, он, пользуясь знанием дворца, выскользнул из него и скрылся в темноте. Вместе с ним исчезло и несколько офицеров. Благодаря им и стало известно о том, что произошло в рождественскую ночь с президентом страны, якобы пригласившим на помощь советские войска.

Председателя КГБ такие мелочи мало интересовали.

Еще со времен Венгрии он понял, что после того, как уляжется первая волна возмущения , ничего не последует. Перед ним лежала статья из ’’Нью-Йорк Таймс”, в которой писалось: ’’Десять лет тому назад любая коммунистическая победа рассматривалась бы как явное поражение США. Теперь большинство американцев считает, что мир более сложен”. Что считают американцы, большинство которых не смогло бы найти Афганистан на карте, ’’Нью-Йорк Таймс” знать не могла. Да и концепция ’’более сложного мира” не для большинства. Оно смотрит на вещи проще и трезвее. Раз коммунисты добиваются своего — значит, они сильны, а неспособные им помешать — слабы. Причем когда это повторяется на протяжении десятилетий, это приучает людей к безразличию и пассивности. Состояние беспомощности становится перманентным. Рождается формула ’’лучше быть красным, чем мертвым”. О том, что можно не быть красным и остаться живым, думают все меньше и меньше. Андропов еще раз в этом убедился вскоре после вторжения в Афганистан. Некогда бывший послом в Советском Союзе Д. Кеннан поспешил заявить, что ’’ввод ограниченного военного контингента в Афганистан явился вынужденной мерой советского правительства”, что ’’все это касается прежде всего двух стран — СССР и Афганистана”. Далее бывший посол уверял, что решение ввести войска „было нелегким”. Каким образом он пришел к такому выводу, остается загадкой. Однако любому мало-мальски сведущему в военных делах понятно, что план по захвату страны разрабатывается

заранее, что его постоянно пересматривают, внося необходимые изменения. А раз такой план разрабатывается, то делается это не из любви к игре в солдатики, а для того, чтобы в подходящий момент осуществить его с настоящими солдатами.

Вторжение готовилось давно, а когда пришло время осуществлять намеченный план, то оказалось, что Брежнев и Косыгин больны, так же, как и Кириленко и Пельше, а Суслов находится на операции. Теперь решающее слово оказалось за теми, кто находился в Москве: Андроповым, Гришиным, Тихоновым, Черненко, Устиновым и кандидатом в члены Политбюро Горбачевым, который через 10 лет назовет принятое тогда решение „нашим грехом”.