К созданию экономики, включающей все формы собственности, допускающей и владение частными лицами средствами производства, тем самым отвергая марксистскую догму, призвала и межрегиональная группа депутатов Верховного Совета. Входящий в нее депутат С. Станкевич, с которым я разговаривал в редакции „Аргументов и фактов” в ноябре 1989 года, выразил убеждение, что не все еще потеряно, и если проявить политическую смелость и волю и дать новый старт перестройке, можно найти выход. Но те, от кого ждали этих смелых шагов, на них решиться все никак не могли.
Как заметил Р. Перл, в Кремле „по-прежнему уповали на то, что Америка спасет своими деньгами перестройку. „Советский Союз на краю пропасти, — бьет тревогу Ельцин. — Если его не спасут, будет катастрофа”.
Такие призывы к помощи из-за границы, упование на нее как на единственное средство спасения, порождали неоправданные надежды и усиливали убеждение в собственной неполноценности, неспособности решить свои проблемы самостоятельно, а только с помощью иноземных варягов, убивали инициативу. Вопреки многолетнему утверждению зарубежных солидаристов о том, что „Запад нам не поможет и на него рассчитывать нечего”, в Советском Союзе только и было разговоров о том, что только „Запад нам поможет”. „Это опасное для национально-государственной жизни заблуждение рождается в недрах потребительской психологии”, — отмечает доктор философии Э. Володин.
Горбачев продолжает балансировать. Осенью 1989 года создается впечатление, что он не только опасается двигаться вперед по пути реформ, но и отступает перед давлением консерваторов, чувствующих крепнущую поддержку населения. Он никак не мог решить, как сказал один из депутатов Верховного Совета, остаться ли ему с партаппаратом или пойти вместе с народом. К этому времени в Верховном Совете происходит размежевание сил.
Образованная депутатами из разных краев страны Межрегиональная группа предлагает программу перехода к полной парламентской демократии, создание независимых профсоюзов, осуществление права на свободу слова и собраний. Всего два голоса не хватило межрегиональ-никам на заседании Верховного Совета 13 ноября, чтобы включить в повестку дня предстоящей сессии съезда народных депутатов вопрос об отмене статьи 6-й конституции, закрепляющей ведущую и руководящую роль КПСС.
Если бы Горбачев действительно стремился к последовательному и постоянному изменению системы, то теперь ему уже было на кого опереться. Теперь на пятом году перестройки ему незачем было искать опоры в дискредитированной партии. Разумеется, ликвидация, по венгерскому образцу, партии, за семьдесят с лишним лет вросшей в структуру общества, вызвала бы дополнительный хаос. Но и без устранения препятствующей проведению реформ партии о выходе из существующего хаоса нечего было и думать.
Однако привыкшие к предсказуемости завтрашнего дня и забывшие о непредсказуемости сталинских времен, когда утром неизвестно было, кто будет объявлен врагом в вечеру, массы далеки были от понимания этого. Происходящее многими воспринималось не как неизбежное следствие просыпающейся после многолетней спячки страны, а как пролог к анархии. Это одно из противоречий русского характера, не терпящего какого-либо порядка, отвергающего как чисто западный, основанный „на законности чисто формальной... и справедливости внешней”, легалистский подход к решению спорных проблем, и в то же время всячески стремящегося к порядку, к установлению твердой власти. „Анархии сколько угодно, и деспотизм — всегда”, — писал когда-то маркиз Гобино, предпочитавший деспотизму блуз деспотизм в расшитом мундире.
Возникший в это время объединенный фронт трудящихся России напоминал и о возможном деспотизме блуз и выражал чаяния жаждущих порядка. На его учредительном съезде 8—9 сентября 1989 г. в Свердловске была принята программа, явно враждебная экономическим реформам, выступающая против частной и кооперативной собственности и требующая освобождения общества от „социалистических миллионеров”, которых, как утверждают лидеры фронта, в стране было 100 тысяч и которые кутят в ресторанах, тогда как „дети рабочих не имеют даже молока”. Однако в той же программе фронта утверждалась необходимость „повышения готовности вооруженных сил, отпор нападкам на всеобщую воинскую повинность...”
По-видимому, руководители фронта никакой связи между молоком и пушками не усматривали. По-прежнему используя марксистскую фразеологию, ныне избегаемую советской прессой, они объявляют перестройку выдумкой буржуазии, находя главных врагов в так называемых либералах, которые, как писал в „Правде” лидер фронта В. Ярин, „представляют интересы новой буржуазии, карабкающейся к власти’’.
Представителем ее в руководстве был назван А. Яковлев. В июне его подвергли резкой криике. Показателем влияния фронта служит то, что несколькими месяцами позднее на собрании в московском доме партийного просвещения не побоялись открыто выступить с резкими нападками и на самого генсека.
В то же время демонстрируя свою враждебность либеральным силам, и Московское, и Ленинградское отделения фронта потребовали проведения выборов депутатов не по территориальным округам, где либералы пользуются влиянием, а на предприятиях, что, по сути дела, было призывом к корпоративной системе, получившей свое наиболее полное воплощение в корпоративном государстве Муссолини, экономическая структура которого строилась на подчиненных ему корпорациях-синдикатах, представляющих различные профессии.
Такая организация отводит синдикатам роль посредника между входящими в них и государством, мотивируя это тем, что большинство людей политически мало образовано и их интересы лучше выражают организации, имеющие прямое отношение к их профессиям, т. е. тому, что трудящихся действительно интересует и что они знают лучше всего. Теперь эксперименты Муссолини в Италии в 20—30-х годах призывали повторить в Советском Союзе конца 80-х годов. При этом не вспоминали, что, объявив политическое представительство при корпоратизме излишним, дуче затем как ни в чем не бывало заявил: „Мы контролируем политические силы, мы контролируем моральные силы, контролируем экономические силы”, что свидетельствовало о полнейшей политизации созданного им государства и что, превращая в фикцию закон об автономии синдикатов, показывало, что в тоталитарном государстве ничто не может быть исключено из-под контроля государства. Однажды определивший фашизм „как организованную, концентрированную, авторитарную демократию на национальной основе”, дуче в конце концов провозгласил, что „все в государстве, ничего вне государства, ничего против государства!”
Призывы к корпоративности в Советском Союзе неизбежно вели к повторению кредо итальнского дуче. В них звучала и тоска по своему дуче.
Требования фронта о наведении порядка находят поддержку и в партии. В Ленинграде явно с одобрения местных партийных властей проводятся митинги под лозунгами: „Не дадим ударить перестройкой по коммунизму!”; ,ДК и Политбюро — к ответу!”; „Нет — антиленинизму!” Единственными арестованными оказались представители Демократического Союза, собиравшие подписи в поддержку бастующих воркутинских шахтеров и поднявшие плакат с надписью: „Краткий курс — правильный курс?”
Глава ленинградской парторганизации Б. Гидаспов доказывает в „Советской России”, что демократии и гласности слишком много, а порядка и организованности нет, что руководство партии пренебрегает интересами социализма, в то время как народ обманывают сказками о „народном капитализме, неограниченной демократии и беспартийной гласности”.
Ленинградская партийная организация всегда была трудным орешком для властей. Еще во времена Зиновьева она соперничала с Москвой, „большой деревней”, как презрительно называли питерцы первопрестольную. В известной степени это отражало извечное соперничество между двумя столицами. В то же время подчеркивая свое особое положение как организации города, где началась революция, ленинградские большевики требовали к себе особого отношения. Киров представлял настолько большую опасность для Сталина, что он приказал его убить. Ждановский террор 1937—39 года, который правильнее назвать жда-новско-щербаковским, поскольку одним из его вдохновителей был добродушный на вид толстяк в очках, вскоре возглавивший московскую парторганизацию, А. Щербаков, вызывавший к себе еще большую, если можно себе представить такое, ненависть, чем Жданов, уничтожил всех сколько-нибудь значительных явных и возможных противников „кремлевского горца” и завершился выдвижением на руководящие посты ждановских людей.
