„Мы черт знает что делаем... Мы называем кулаком подлинного середняка, совершенно законно желающего быть зажиточным!” — восклицает тогдашний глава правительства Рыков. „Мы давим и тесним капиталистические элементы деревни, доводя их до разорения”, — отвечает Сталин.
Все это началось в тот год, когда Сталин пожаловал в Сибирь. Спец-поезд несся по зауральским просторам, а телеграф выстукивал директивы: отказывающихся сдавать хлеб — в тюрьму. Направить на поиски спрятанного зерна бедняков. Давать им за это 25 процентов найденного.
„Линия Сталина — смертельная опасность для революции”, — хватается за голову Бухарин, не понимая, что главное для Сталина — власть.
Частник, зажиточный крестьянин мешают установлению единоличной, неограниченной власти, и потому он решает их уничтожить. Этот пример не останется незамеченным его преемниками. Они учатся на нем. Вывод ясен: если для захвата власти можно пожертвовать жизнями миллионов, то какое имеет значение жизнь одного?
Опять,как и за десять лет до того, в 1918 году, советская власть натравливает одних деревенских жителей на других. Вот тут ей и становятся необходимы такие, как Черненко. Его не отягощенный образованием мозг легко воспринимает приказы. Он расправляется со всеми, на кого ему указывает его партия. Она теперь его новый хозяин. Ведь это благодаря ей он получил возможность распоряжаться жизнями тех, от кого еще недавно зависел.
Не сохранилось описаний того, как вел себя он в годы „уничтожения кулака как класса”. Но вряд ли его „деятельность” отличалась от поведения тех, кто врывался в дома, выгонял их обитателей с насиженных мест, отбирал все, „доводя их до разорения”, посылая на верную гибель. И он был среди тех, кто не считался ни с чем. Его последующая партийная карьера подтверждает это. Будь он мягок, прояви отзывчивость — карьера бы не состоялась.
Им движет не только то, во что он теперь уверовал так же, как прежде верил тому, чему его учили в приходской школе. Им движет еще и ненависть. Она распространяется не только на тех, кого его партия называет „классовым врагом”, но и на его личных врагов, кому он завидует что в чем-то преуспели они больше его. Сила стоящей за ним партии дает ему возможность свести счеты со всеми, с кем свести их мечталось давно. Лозунги, рассчитанные не на понимание, а на бездумное их усвоение в соединении с ненавистью, зарядили малограмотного батрака из Большой Теси той энергией, которая потом движет им долгие годы.
МАТРОС АНДРОПОВ СХОДИТ НА БЕРЕГ
Проплавав какое-то время на речном пароходе, Андропов оставляет матросскую службу.
Следующим этапом явилось получение образования. Выбор его падает на речной техникум, куда принимают после семилетки.
Окончив техникум, Андропов его не покидает, а остается в нем секретарем комсомольской организации. Должность эта платная, и выборы на нее — простая формальность. Собранию всегда предлагается кандидат, уже одобренный партийным и вышестоящим комсомольским начальством. Через некоторое время его назначают комсоргом Рыбинской судоверфи им. Володарского. Было ему тогда 22—23 года.
К этому возрасту комсомольцы редко остаются девственниками, если только не страдают каким-либо физическим недостатком. Кроме того, партийная мораль в те годы еще не успела обрасти коркой ханжества. Комсомолки в „синих чулках” никогда не ходили, а тогда тем более. Ведь у всех еще свежи были в памяти партийные выступления против брака и семьи, как ячейки буржуазного быта, которую следует разрушить. Это на них, на партийные директивы, ссылался герой Зощенко, когда разъяснял своей подруге, что не следует быть особенно придирчивой, когда „многие ученые и партийные люди отрицают любовь”.
Выйти замуж или, как говорили тогда, „сойтись", труда не составляло, а разойтись — и того проще.
Однако о том, что у Андропова и Черненко были жены, узнают только в день их похорон.
...Шел 1936 год. Сталин решил объявить миру, что отныне в СССР — „самая демократическая конституция”. По всей стране люди повторяли, что это действительно так, что нет никого на свете счастливее их, живущих под лучезарным солнцем сталинской конституции, что нет другой страны в мире, где так „свободно дышит человек”.
Чтобы это утверждение не осталось голословным академик Стру-милин провел исследование, результаты которого были обнародованы в мае того же года „Правдой”. В среднем месячное потребление продовольствия на человека по стране в минувшем году составило: хлеба и круп — 21,8 кг., картофеля — 15,9 кг., молока и молочных продуктов — 4,07 кг. Струмилина эти цифры приводят в такой восторг, что он высказывает убеждение, что такому количеству хлеба, которое потребляют советские рабочие,„позавидовали бы, вероятно, многие рабочие в странах фашизма”.
Однако русский зарубежный исследователь Н.А. Базили публикует в это же время иные данные. Они свидетельствуют о том, что в 1913 году месячная зарплата позволяла русскому рабочему купить 333 кг. черного хлеба, 21 кг. масла, 53 кг. мяса, 83 кг. сахара. В год сталинской конституции, почти через двадцать лет после революции «русский рабочий на своей месячный заработок мог приобрести: 241 кг. черного хлеба, 13 кг. масла, 19 кг. мяса, 56 кг. сахара.
Академик Струмилин мог и не знать о вышедшей за рубежом книге, но ему наверняка были известны цифры, дающие представление о питании батрака Саратовской губернии в конце века. Тогда батрак потреблял в год 419,3 кг. черного хлеба, а не струмилиновские 261,6 кг. Кроме того,батрак еще имел 133 кг. сала. Струмилин ,о сале не упоминает.
Академику трудно было бы спорить с этими цифрами. Ведь привел их в своем исследовании не кто иной, как Ленин. Потому он просто умолчал о них.
Умолчание, сокрытие фактов, выворачивание их наизнанку — становится обычным делом. Перекраивается история, пример чему подает вышедший „Краткий курс истории ВКП(б)’.’ Ложь выдается за правду.
Никто не знает, что широко разрекламированные достижения сталинских пятилеток — очередная потемкинская деревня. План ни одной из них не был выполнен. Так, намеченная на вторую пятилетку добыча угля в 250 миллионов тонн, несмотря на весь шум, поднятый вокруг стахановского „рекорда”, была достигнута только в 50-е годы. Советский экономист Г. Хазин подсчитал, что в 1928 — 1941 годах реальный доход страны возрос не в 5,5 раза, как утверждали опубликованные в газетах статистические данные, а всего на 50%, а производительность труда увеличилась не в 4,3 раза, а только на 36%.
К этому времени Черненко, отслужив в пограничных частях, избрал свой путь. Он становится партийным пропагандистом. Это значит, что он усвоил необходимый набор лозунгов и цитат и мог более или менее легко прочитать вслух передовицу „Правды”. Ораторским искусством он не обладал, да это от него и не требовалось. Времена умных, образованных пропагандистов миновали. Теперь они не должны были выделяться своей грамотностью из общей массы. Ученость и грамотность были признаны опасными, так как могли привести к самостоятельности мышления. Такие были не нужны. Требовались те, кто умел держать нос по ветру и без колебаний сегодня клеймить того, кого превозносил вчера.
Он разъезжает по огромному Красноярскому краю и призывает к уничтожению всего, что мешает его партии строить социализм. Он обрушивается на религию и призывает к разрушению церквей. Он хочет, чтобы все забыли веру в Бога, как забыл ее он, крещенный в православном храме. Теперь у него есть только один бог — Сталин. Ему он молится, ему он служит. Теперь все должны молиться и служить только ему, Сталину, требует Черненко, которому даже и во сне еще не снится, что когда-нибудь он станет его преемником.
В этой атмосфере всеобщей лжи и лицемерия начинает свое восхождение к власти новое поколение партийных работников. Ему предстояло занять места, которые должны были быть освобождены в ближайшие дни и месяцы. Приближался 1937 год.
В парке Горького не так давно прошел первый карнавал, а на Красной площади парад физкультурников. Плыл на льдине Папанин. Совершали перелеты Чкалов и Громов. Вышел фильм „Светлый путь”, в котором жизнь ткачихи напоминает сказочную жизнь кинозвезд, некогда заставившую увлечься кино юного Андропова. Самой популярной мелодией была залетевшая из Франции песенка „Все хорошо прекрасная маркиза”. „Все хорошо” — несся с патефонных пластинок хрипловатый басок Утесова. „Все хорошо” — подпевал многомиллионный хор предназначенных к уничтожению.
