Аббатиса Рената сердито посматривала на монахинь, собравшихся для молитвы в западном приделе церкви. В дверь вошли несколько опоздавших. Большая их часть ухаживала за больными и престарелыми, поэтому они приходили позже и оставались на хорах, отделенных от центрального нефа кованой решеткой, сплетенной из железных роз и лилий. В решетке было окошечко, которое открывалось снаружи во время евхаристии, чтобы передать сестрам освященную облатку.

Когда под сумрачными сводами церкви раздались первые звуки латинских песнопений, взгляд аббатисы приметил молодую монахиню, сидевшую с отсутствующим видом и скорее механически, нежели осмысленно шевелившую губами. «У нее какое-то странное, рассеянное лицо, — подумала аббатиса. — Ее мысли явно не сосредоточены на молитве». Аббатиса прищурилась, чтобы повнимательнее разглядеть монахиню. Это была сестра Катарина, дочь рыцаря фон Бора, который владел обедневшим поместьем недалеко от Лейпцига. Катарина жила в монастыре с пяти лет. После смерти матери отец отдал ее на воспитание в Брену, а потом ее переправили в Гримму, где она прошла послушание и дала вечный обет. Как считала аббатиса, ей было года двадцать два. Тугая белая повязка и черное покрывало почти полностью скрывали лицо юной дочери рыцаря, но все равно можно было разглядеть ее правильные черты и нежную белую кожу. Короче говоря, молодая монахиня была очень красива. Высокие скулы указывали на то, что среди ее предков были славяне, а влажно блестевшие, чуть раскосые глаза свидетельствовали об уме и прозорливости.

Пристально рассматривая монахиню, аббатиса задумалась о том, почему Катарина фон Бора за все годы, проведенные в монастыре, ни разу не претендовала ни на какую должность в этих стенах. В прилежании и уме ей не откажешь. И на послушание жаловаться не приходилось. В отличие от многих других женщин, которые порой выказывали недовольство или ссорились между собой, Катарина всегда была тиха и незаметна. На нее трудно было повлиять, но и сама она никогда не пыталась навязать другим сестрам свое мнение. Несмотря на все эти положительные качества, аббатиса поостереглась бы считать Катарину образцовой монахиней. По всей видимости, монастырская жизнь представлялась ей чередой повседневных обязанностей и обетов, которые она исполняла только потому, что не видела никаких причин им противиться. Но в последние недели в ее поведении наметились перемены. Часто перед началом какого-то дела Катарина надолго углублялась в молитву, словно добивалась ответа от своей совести, стоит ли ей вообще браться за это. Чем дольше аббатиса думала о Катарине, тем отчетливее становился облик этой своевольной монахини. «Эта Катарина что-то скрывает, — думала старуха. — По лицу видно — ей наплевать на молитву. Неужто это она принесла ересь в монастырь?»

После службы ближайшая помощница аббатисы напомнила ей о предстоящих переговорах с главным капитулом в Сито. Ей надо было подсчитать все поступления в монастырь и представить отчет тому аббату, который нес за это ответственность и который отправлялся во Францию, чтобы обсудить их использование. Аббатиса очень скоро отослала помощницу прочь, потому что сейчас ее занимали гораздо более важные вещи. Ей необходимо было поговорить с сестрой Катариной и выявить источник ереси, пока не разразятся события, с которыми она не в силах будет справиться. Аббатиса быстро встала со своего резного кресла и поспешила по алтарным ступеням к сводчатой галерее.

— Подойди перемолвиться словечком, дочь моя! — запыхавшись, крикнула она, заметив Катарину фон Бора, которая направлялась по лестнице к трапезной.

— Что вам угодно, матушка? — Молодая монахиня, улыбаясь, склонила голову, выражая полную покорность. Но аббатисе почудились в ее голосе насмешливые нотки.

Рената решительно начала разговор.

— Я позвала вас, ибо тревожусь о вашем духовном здоровье, сестра Катарина, — произнесла она скорее строго, нежели озабоченно. — Когда вы в последний раз были на исповеди?

— Отец Стефан прибыл только вчера вечером, матушка, — отвечала Катарина, явно уклоняясь от прямого ответа. Она уже не улыбалась, и глаза ее холодно смотрели на аббатису. — Вы ведь сами разрешили ему удалиться в келью, потому что сестра Хильдегард больна. Разве вы забыли?

«Катарина хитра, — рассерженно подумала аббатиса, — хитра и коварна, ведь она отвечает мне, но не говорит того, что я хочу услышать». Теперь она более чем когда-либо была уверена, что находится на верном пути.

— Вы были сегодня рассеянны в церкви, дочь моя. Да-да, не спорьте! Я наблюдала за вами и за другими сестрами.

Катарина фон Бора нахмурилась. Она была удивлена. Но если аббатиса Рената втайне надеялась смутить молодую монахиню, то она жестоко ошибалась. Катарина даже не пыталась оправдываться, она твердым голосом ответила:

— Простите, матушка, но если вы столь пристально следили за мной, то, конечно же, были не в состоянии уделять молитве то внимание, которого она требует. Мне от всей души жаль вас!

Сестра Рената задохнулась от возмущения. Катарина воспользовалась ее же собственным оружием. Что же это такое? Как посмела эта девчонка так с ней разговаривать?!

— Вы знаете о памфлете, который сегодня утром обнаружен в монастыре, дочь моя? — крикнула аббатиса дрожащим голосом. — Отвечайте! Вы читали сочинения этого человека?

Катарина фон Бора побледнела. Под взглядом настоятельницы ее уверенность, которую она демонстрировала всего лишь несколько мгновений назад, растаяла, как снег под лучами зимнего солнца. Внезапно ее охватил страх, причем страх смертельный. Да, она изучала труды доктора Мартина Лютера, хотя знала, что ее за это накажут. Уже несколько месяцев она вместе с несколькими сестрами тайно читала его сочинения, провезенные в монастырь одним торговцем, регулярно доставлявшим сюда рыбу.

Катарине, никогда не знавшей родительской ласки, монастырь заменил семью. Но эти труды, которые она по ночам читала тайком при свете одинокой свечи, раскрыли перед нею совершенно иной мир. Она узнала, что Господь не требует насильственного служения. И не только формулами молитвы могла женщина послужить Господу. «Что с нами произойдет, — задумалась Катарина, — если благочестивые дела, которыми мы здесь заняты, не обеспечат нам путь на небо, потому что мы не знаем основ веры?»

— Итак, вам нечего мне ответить? — Пронзительный голос аббатисы оторвал Катарину от ее мыслей. Старая женщина окинула ее горестным взором. — Тогда ступайте сейчас в трапезную, да позаботьтесь об украшении алтарных покровов к Пасхе.

Катарина фон Бора молча склонила голову и, уже проходя по галерее, почувствовала, что ее всю трясет. Под ее просторным монашеским одеянием зашуршал листок бумаги. Какое счастье, что аббатиса не заметила этого!

Надо бежать отсюда, в страхе подумала Катарина и ускорила шаг. Но разве бегство имеет какой-то смысл? В соседнем княжестве беглая монахиня сразу попала на эшафот. Но даже если ей удастся незаметно покинуть Нимбшен — куда податься нищей монахине? И вдруг ей пришла в голову идея: не найдется ли в монастыре еще кого-нибудь из монахинь, кто поддержит ее в этом тяжелом решении? Она надумала спросить совета у сестры Лены, которая заведовала лечебницей и была ее дальней родственницей по отцовской линии. Если кто в монастыре мог выслушать ее и не выдать, так это сестра Лена.

Во время своих вылазок в окрестности Айзенаха Мартин обнаружил ужасные вещи. Он заходил в деревни, дома и дворы в которых были полностью сожжены, торчали лишь обугленные балки, напоминавшие кости гигантских животных. За окнами было темно и пусто. Мартин глазам своим не верил. В прошедшие недели он время от времени замечал на горизонте столбы дыма, но ни управляющий замка, ни Маттес ничего не могли ему толком объяснить.

Добравшись до какой-то кузницы, он спешился, привязал лошадь к столбу и прислушался к ударам молота. В безутешной тишине разграбленного селения это были единственные звуки жизни.

Дом был почти невредим. К нему примыкал обмазанный глиной сарай, передняя стена которого состояла из грубо отесанных досок Маленький дворик весь в глубоких лужах, вел к самой кузнице, где пылал огонь. Возле огня перед наковальней стоял широкоплечий человек. Он что было силы колотил молотом по раскаленной подкове.