Но торговец индульгенциями, которого все уже поднимали на смех, и его господин были между тем не единственными, кто с озабоченностью и неудовольствием наблюдал за распространением бунтовских листовок Когда однажды вечером ревизор торгового дома Фуггеров встретился с Тетцелем в Магдебурге, чтобы посчитать выручку за зимние месяцы, то осыпал его градом упреков.
— За последнюю неделю вы собрали лишь пятую часть того, что собирали прежде, — заявил купец, темноволосый человек с аккуратно подстриженной бородкой, одетый даже с некоторым изяществом. Он укоризненно посмотрел на монаха. — Надеюсь, епископ Альбрехт знает, кому вы обязаны этими убытками?
Не дожидаясь ответа, он знаком велел своему слуге, стоявшему наготове с кувшином вина, налить ему бокал вина, при этом Тетцелю он даже и не подумал предложить угощение. — Мой господин, Якоб Фуггер, крайне недоволен вами, — произнес он после некоторой паузы. — Уверяю вас, он пойдет на самые решительные меры, если не получит назад свои деньги. Что вы станете объяснять тогда в Риме? А, Тетцель?
Доминиканец сжал кулаки. Глаза его загорелись прямо-таки кровожадным огнем.
— Не беспокойтесь… Вы получите свои деньги! — выдавил он запинаясь. Впервые в жизни ему трудно было выговаривать слова, они уже не слетали с его губ с прежней легкостью. — Этот еретик будет проклят за то, что набрался наглости натравливать людей на Святейшего Отца и проповедовать против его слова!
— Ах вот как? — Ревизор одним глотком осушил кубок. Он вытер рот рукавом камзола и вынул из-под конторской книги мятый листок бумаги. — Вы действительно столь наивны, что не слышите, какие речи ведут люди на улицах и площадях епископства? Вот, пожалуйста, читайте: «Если бы Папа узнал о злоупотреблениях продавцов индульгенций, он предпочел бы, чтобы сожгли собор Святого Петра, превратив его в пепел, нежели строили его из кожи, мяса и костей своей паствы»[6]. — Полным неприязни взглядом он посмотрел на Тетцеля. — Всеобщая любовь к вам постепенно превращается в свою противоположность, брат мой!
Тетцель медленно покачал головой. Он снова вполне владел собой, ибо голос его звучал теперь совершенно невозмутимо:
— Люди успокоятся, как только мы покончим с этим бунтарем. Кто он такой, этот самый Мартин Лютер?
— Жалкий монах, который дурачит Дом Фуггеров, а заодно и весь христианский мир, — наверное, так можно ответить на ваш вопрос? — с издевкой сказал ревизор. Он в сердцах захлопнул толстую конторскую книгу: убогие красные циферки кололи ему глаза. Этот звук словно некий укор прокатился под сводами торговой конторы.
— Изолгавшийся еретик, отступник, которого я отправлю на костер! — кипя злобой, желчно прошипел Тетцель. — Епископ Альбрехт по моему совету отправил в Рим гонца, который передаст так называемые тезисы самому Папе. Он уже на пути в Вечный город.
Тетцель произнес эти слова, и у него словно отлегло от сердца. Он вновь заговорил спокойно и уверенно:
— Не пройдет и года, как в Виттенберге запылает костер инквизиции, и я буду тому свидетелем!
— Если вам это удастся, я лично передам вам в руки факел, чтобы поджечь хворост, — ровным голосом произнес ревизор и быстро вышел из комнаты.
Георг Спалатин с нетерпением ждал той минуты, когда Мартин закончит свою лекцию и последний студент покинет аудиторию виттенбергской Лейкореи. Потом он с грохотом захлопнул дверь и с мрачным видом подошел к человеку в профессорской мантии.
— Как вы посмели? — загремел голос секретаря. — Почему о своем послании архиепископу вы не поставили в известность его светлость курфюрста?
Мартин вздрогнул. Ему еще никогда не приходилось видеть, чтобы Спалатин терял самообладание. Тем больше был он поражен, когда тайный советник курфюрста грозно встал перед ним и застучал кулаком по кафедре. Опустив глаза, Мартин заметил, что Спалатин положил перед ним какое-то письмо со сломанной гербовой печатью.
— Я вовсе не хотел его скомпрометировать, — с замиранием сердца сказал Мартин, неотрывно глядя на кроваво-красный герб. — Но, согласитесь, ведь хорошо, что я не посвятил в это курфюрста. Теперь наш господин в любой ситуации может со спокойным сердцем клятвенно утверждать, что не знал ни о моих тезисах, ни о моей критике архиепископа. То же самое относится и к моему приору, и главе ордена…
Спалатин страдальчески закатил глаза.
— Ваш протест, отправленный Альбрехту Майнцскому, его светлость как-нибудь переживет, доктор Лютер. В конце концов, курфюрст сам был против того, чтобы усиливать власть своих врагов за счет Саксонии. Ведь именно поэтому он не допустил Тетцеля в свои земли. Но что делать с вашей критикой Рима? Вы вообще представляете себе, сколь ужасно все это для княжества Саксонского? — Секретарь откинул голову и горько рассмеялся. — Причем проклятие Папы навлекает на себя не кто иной, как прославленный магистр теологии!
Мартин принялся поспешно собирать книги, намереваясь покинуть зал, — у него не было ни времени, ни желания спорить с секретарем. Но едва он спустился с возвышения, Спалатин преградил ему дорогу и схватил за рукав.
— Нет, вы останетесь и выслушаете меня! — прошипел он.
По-прежнему держа Мартина за рукав, Спалатин подвел его обратно к кафедре, где все также лежало письмо с красной печатью.
— Вас требует к себе Рим, — тихо произнес он, пока Мартин, не веря глазам своим, быстро просматривал содержание письма, поступившего в канцелярию курфюрста. — Вот теперь у вас начались неприятности, о которых я вас предупреждал. Ватикан грозится отлучить вас от Церкви!
— Но я верно служу нашей святой Церкви. И я не верю, что Папа мог издать такое предписание. Наверное, он даже еще и не читал моих тезисов!
Спалатин невольно улыбнулся, видя огорченное лицо Мартина. «Как упрямый мальчишка», — промелькнуло у него в голове. Безусловно, доктор Лютер был крупным ученым, он был талантливым оратором, студенты во время лекций и прихожане во время проповеди ловили каждое его слово. Но по сути дела он вел себя как школяр, который написал неплохой трактатик и теперь удручен тем, что отец не хочет оценить этот трактатик по достоинству. Спалатин никогда не пытался разузнать что-либо о прошлом Мартина, о его потаенных желаниях и мечтах. Теперь он пожалел об этом — этот монах явно заинтересовал его. А вдруг все это его христианское рвение лишь ширма, а за маской упорства и убежденности таится нечто совсем другое?
— Поостерегитесь, брат Мартинус, — наконец произнес Спалатин серьезным тоном. Он положил руку Мартину на плечо и пристально посмотрел на него. — Главное — не пишите больше ни слова, пока я не найду способ загладить это дело.
Мартин вдруг весь сжался, теперь он смотрел на Спалатина с самым несчастным видом. Щеки его пылали от возбуждения, когда он объявил секретарю, что комментарии и разъяснения к девяноста пяти тезисам, которые он недавно написал, уже напечатаны и стали достоянием людей.
— Господи помилуй! — в ужасе вскричал Спалатин. — Одному небу ведомо, сможем ли мы с курфюрстом хоть как-то помочь вам теперь! — Секретарь повернулся и ринулся прочь, словно за ним гнался нечистый.
Мартин, как громом пораженный, смотрел ему вслед. «Он правильно сделал, что не показывался рядом со мной на людях. С этого дня будет опасно находиться вблизи человека, который навлек на себя гнев Папы», — пронеслось у него в голове.
Когда Мартин вышел из здания университета и направился домой, в монастырь, он вдруг заметил какого-то юношу, который, казалось, поджидал его. Незнакомец неподвижно стоял под эркером островерхого дома с фигурным фронтоном, окна которого со стеклянными дисками в свинцовой оправе просто сияли. Мартин вздохнул. «Вот еще один студент, который хочет обсудить со мной мои тезисы», — устало подумал он. Двое всадников проскакали мимо него к восточным воротам.
— Доктор Лютер!
Незнакомец отделился от стены, выйдя из тени эркера. Мартин бросил на него быстрый взгляд. Несмотря на нарастающую усталость, которая все больше притупляла его внимание, Мартин отметил необычайную худобу юноши. Он был среднего роста, а на узких плечах болтался теплый кафтан из грубого сукна. Внимательные глаза юноши горели янтарным огнем, но держался он настолько робко, что Мартин невольно улыбнулся. Конечно, таким вот юнцам, как этот студент, надо сделать над собой большое усилие, чтобы подойти к нему вот так, у всех на виду.
