Но отдохнуть мне спокойно не дали: если провалившись в недолгий сон, я вздрогнула от истошного вопля над самым, как показалось, ухом и суматошно вскочила. Что? Где? Чего ж так орать среди ночи?! Убили кого? Укусили? Загрызли? Я завертела головой, запоздало сообразив, что кричали не рядом, а откуда-то сбоку и чуть ниже, а потом вздрогнула от второго пронзительного крика, в котором прорезался настоящий ужас, и, похолодев от нехорошего предчувствия, помчалась к оставленному лагерю. Потому что кричать в этом месте могли только две женщины, и одна из них этого явно не делала.
Еще издалека до меня донеслись звуки кипящей на берегу схватки, звон железа, испуганное всхрапывание лошадей, шум нешуточного сражения и отборная ругань на нескольких языках, искусно костерящая проклятую ночь, красивую заводь и коварно напавших мерзавцев, у которых хватило ума подобраться к сонным гостям под самое утро и, бесшумно удавив караульных, начать потихоньку вырезать остальных. Пока кто-то не вскрикнул от прикосновения к горлу холодного ножа и не перебудил остальных.
Демоны Иира!! Да они ж мне весь караван перережут!!
Я глухо выругалась и, обогнув очередной цветущий куст, вылетела на небольшую поляну. Но не успела и шагу ступить, как навстречу из плотных зарослей выметнулась приземистая фигурка в коротких полотняных штанах, разодранной белой рубахе, на которой не хватало правого рукава, с круглыми от страха, пронзительно синими глазами удивительной чистоты, но с искаженным ужасом личиком. Всего лишь мальчишка, в панике бегущий сквозь темный лес в поисках спасения. Маленький, юркий и совершенно беззащитный. Он стремглав метнулся в мою сторону, похоже, даже не заметив. Но по пути зацепился за что-то, споткнулся и с коротким вскриком упал, нелепо задрав босые ноги. Подняться уже не успел — потревоженные кусты снова раздвинулись, пропуская неопрятно одетого бородатого мужика с окровавленным ножом, а потом с шелестом сомкнулись снова, отрезая нас троих от остального мира.
— Ах ты, щенок! — замахнулся преследователь, подцепляя беглеца за ворот широкой ладонью. — Я тебе покажу, как кусаться! Щас ты у меня…
Он был так увлечен, что сперва даже не заметил меня, стоящую буквально в пяти шагах. Мальчишка тоненько вскрикнул, зажмуриваясь, чтобы не видеть, как опускается в волосатой руке широкий нож, мужик осклабился, а я буквально вскипела от бешенства.
Да, я не убийца. Не люблю вида крови, не переношу шумных схваток в подворотнях и стараюсь не встревать в кровавые разборки до тех пор, пока они не коснутся лично меня. Но и тогда стремлюсь как можно быстрее скрыться, потому что хорошо понимаю, что недостаточно жестока для того, чтобы хладнокровно перерезать чью-то глотку. Даже если передо мной — закоренелый рецидивист и безжалостный убийца. Это не мое, это неправильно и плохо сочетается с нашим кодексом… да-да, даже у воров есть свой кодекс… однако сейчас, глядя в полные безумного страха глаза восьмилетнего мальчишки и его вероятного палача, у меня что-то заледенело внутри. Потому что страшнее нет на свете зверя, чем обуянный жаждой мести человек. Ужаснее нет существа, чем то, что способно с удовольствием ломать нежную детскую шею, наслаждаясь каждым мигом творимого изуверства и до конца всматриваясь в остекленевшие глаза умирающего ребенка. До тех пор, пока оттуда не уйдет всякая жизнь.
Кажется, я зарычала. Кажется, я просто прыгнула вперед, позабыв про висящие у пояса кинжалы, про то, что мужик был втрое шире меня и почти на голову выше; про свое нежелание вмешиваться и то, что я хотела до последнего оставаться в стороне. Обо всем сейчас позабыла, кроме того, что однажды такой же вот нелюдь едва не убил и меня, но из-за ринувшегося наперерез Мышонка позорно промазал. А удар, что должен был бы прийтись на мое горло, по самую рукоять вошел в грудь худенького парнишки, который не пожелал оставаться в безопасности и оттолкнул свою маленькую подружку в сторону. Каких-то десять лет назад…
Я с размаху ударила его раскрытой ладонью, на пальцах которой вдруг показались устрашающие по длине звериные когти, и с мстительным удовольствием проводила глазами отлетевшую голову: подонок… чтоб ему в Мире Теней никогда не найти покоя!
Обезглавленное тело секунду стояло, покачиваясь перед моими бешено сверкающими глазами, а затем плавно завалилось навзничь, пачкая свежую траву подозрительно темной кровью.
Мальчишка испуганно всхлипнул и затих, но я не дала ему времени опомниться — подхватила на руки и, крепко прижав, чтобы не показывать своего изменившегося лица, быстро понесла прочь, пока его не нашел кто-нибудь еще. Я даже не думала, что среди воинов есть хоть один ребенок! Но, видимо, купец взял с собой не только невестку, но и маленького внука, который каким-то чудом сумел удрать из охваченного схваткой лагеря. Да еще по пути укусил одного из нападающих, попытавшегося его перехватить.
— Мама… — прошептали у меня над ухом.
— Все хорошо, — быстро сказала я, возвращая руке нормальный вид и настороженно оглядываясь. — Мы найдем твою маму. Обещаю. А сейчас побудь здесь, пока я…
Ночной лес прорезал еще один пронзительный женский крик. Причем раздавался он откуда-то сбоку, а не сзади. Не из лагеря, а от близкой воды, куда несчастную женщину то ли приволокли за волосы, то ли сама убежала, да была настигнута.
— Мама! — заплакал мальчишка и до боли вцепился в мою ладонь, глядя снизу вверх огромными глазами. Я до скрипа сжала зубы и скинула с плеч теплый плащ, закутав его до самого подбородка, а затем властно подтолкнула к своему недолгому убежищу.
— Жди здесь и никуда не уходи, понял? Спрячься под кустом, накройся и сиди тихо, пока все не уляжется. Маму твою найду. Вернусь, как только смогу. Хорошо? Только чтоб как мышь мне!
Он быстро закивал, тщетно утирая градом катящиеся слезы, а я стрелой сорвалась с места, метнувшись на звук со всей возможной скоростью, искренне надеясь на то, что молодую женщину не убьют сразу, а постараются оставить на сладкое — развлекутся после того, как расправятся с остальными. Ведь Тарг сказал, что Зита довольно красива для худосочной ларусски, изящная, ладненькая, а значит, жадным до женского тела разбойникам должно хотеться насладиться беспомощной жертвой в тишине и покое. Снасильничать, правда, могут и сразу, но надеюсь, что успею нагнать их до этого.
На пологий берег я вылетела разъяренной фурией — всклокоченная, с развевающимися от бега волосами, в темноте похожими на злых черных змей. С люто горящими глазами и острыми когтями сразу на обеих руках. Да, я не убийца, это правда, но сейчас мне как никогда хотелось крови. Как никогда хотелось кого-нибудь убить, да не просто так, а убить страшно, холодно, без всякой жалости. И желание это было так сильно, что его не остановило ни мое собственное отражение, мельком проскочившее в воде, ни встречный ветер, жестоко выворачивающий веки, ни пятеро зло оскалившихся уродов, как раз закончивших резать одежду на потерявшей сознание девушке.
Одного я разорвала прямо на ходу, просто взмахнув руками и превратив его в кучу смердящих ошметков, потому что мои коготки, хоть и походили на рысиные, с легкостью прошивали любую броню. А у него, похотливого пса, даже кожаного фартука на себе не было. Остальные четверо мигом бросили обмякшую добычу и попятились в сторону леса, постепенно бледнея и покрываясь мелкими бисеринками пота — одинаково грязные, вывоженные в земле (похоже, ползли несколько сотен шагов, чтобы заранее не переполошить охрану), но уже далеко не такие бравые, как секунду назад. У двоих в руках мелькнули мечи, уже окрасившиеся чьей-то кровью, остальные взялись за пока еще чистые ножи. Судя по всему, ЭТИ ждали в засаде, но когда наткнулись на преследуемую подельниками женщину, решили обождать с нападением и обязательным грабежом. А вот теперь все вместе пятились от разъяренной ведьмы, которая только что у них на глазах разорвала не самого слабого приятеля.
— Ш-ш-то? — прошипела я, демонстративно приподнимая окровавленные, жутковато изменившиеся руки. — С-с-траш-шно? Небос-с-ь, девку за косу тас-с-кать было вес-с-село! А теперь вам не уйт-ти-и!
