Попасться кому-нибудь на глаза я не боялась: в наше время люди, хоть и верят в Двуединого, хоть и тянутся душою к небесам, но на деле редко когда отрывают взгляды от грешной земли. И редко когда утруждают себя поднять глаза выше перепачканной мостовой. Да и как их поднять, есть чуть зазеваешься, и кто-то мигом свиснет твой кошелек? Или споткнешься на ровном месте, завалившись самым нелепым образом под злорадный хохот соседей и вездесущей детворы? Нет, господа хорошие, большинство из вас не рискнут задирать голову на мимолетно проскочившую поверху тень. Даже среди белого дня. Даже ради такого счастья, как лицезрение стройной фигурки, затянутой в соблазнительно обтягивающий шелк. Пожалуй, лишь малые дети да городские сумасшедшие соизволят проводить меня изумленными взглядами. Ну, да их я не боялась, ведь кто в здравом уме поверит безумцу?

Бесшумно проскочив на знакомую крышу, я припала к черепице и чутко прислушалась. Тихо вроде? Никто не буянит? Не колотит в запертую дверь, требуя отчета и сатисфакции?

Действительно, тихо. Переведя дух, я спрыгнула вниз, молниеносно разделась, поспешно затолкала улики в дорожный мешок, умылась холодной водой, переплела косу, попутно выдергивая из волос прицепившиеся соломинки. Нацепила потрепанный плащ поверх пропыленного дорожного костюма и, рассовав по карманам все оставшиеся сбережения, на цыпочках выбралась в коридор.

— Доброе утро, дядюшка трактирщик, — присела я, наткнувшись на лестнице на озабоченного Дрыгу.

Тот окинул меня цепким взглядом, но почти сразу добродушно усмехнулся.

— Да полдень уже, красавица. Солнце давно встало. И долго же ты спала!

— Как, полдень?! Мамочки… но я… вчера я так испугалась, — поежилась я, жалобно оглядываясь в поисках перебравшего ночного «визитера». — Всю ночь опять не могла уснуть… а когда сумела, все какие-то ужасы снились… спасибо, что выручили, дядюшка! Не знаю, как бы выжила! Спасибо большое-пребольшое!

— Да что уж там… а ты куда нынче собралась?

— Семена купить матушке, — потупилась я. — Где ж еще набрать хорошие, как не на ярмарке?

— А не страшно одной-то?

— Страшно, — из моей груди вырвался долгий вздох. — Да больше некому в город идти — одна я у нее осталась. Вот и приходится… извините, я пойду, пока еще остались лавки. И так много времени прошло, наверняка почти все раскупили.

Я снова присела, вежливо подметя плащом грязный пол, и, зябко передернув плечами, проскользнула мимо.

— Эй! — догнал меня голос Дрыги. — Если заблудишься, ступай в ближайший трактир и скажи, что я за тебя поручился, слышишь? Доведут, куда надо. А до темноты не гуляй — народу лихого много понаехало. Как бы не обидели!

— Спасибо, дядюшка. Так и сделаю, — смиренно опустила я глаза, еще раз присела и торопливо ушла, стараясь пониже натянуть капюшон: проклятое полнолуние уже через два дня, время неумолимо бежит прочь. Значит, скоро опять начну метаться, как беременная кошка. Значит, у меня не сегодня-завтра наверняка снова начнут меняться глаза. Маска не поплывет, конечно, лицо я не потеряю. Ну, до конца не потеряю, хотя и могу в забытьи слегка поменять себе внешность. Но вот глаза — это мой рок. Они станут немного больше, пронзительнее, начнут привлекать ненужное внимание. Я уже успела подметить, когда смотрелась сегодня в воду — заблестели, гады, как у всамделишнего оборотня, заискрились, налились нездоровым светом. Да еще и белки начали темнеть, чего раньше никогда не случалось.

Убираться отсюда надо. Чем раньше, тем лучше. Только закончу с оборотнем и уйду. Демон с ними, с деньгами — не успела, так не успела, может, в ближайшем селе что-нибудь соображу. А вот уходить надо сегодня. В крайнем случае, завтра с рассветом, не то застряну надолго.

Мясные ряды я нашла быстро. Имеющихся денег как раз хватило на приличный кусок мяса и кое-какие травки, которыми со мной любезно поделился здешний лекарь-самоучка. Затем пришлось найти чистых тряпиц, чтобы протереть ими раны, немного крепкого вина, чтоб зараза не пристала, парное молоко, краюха хлеба… на все у меня ушло около полутора часов. Сбережения, конечно, подошли к концу, но когда один из многочисленных прохожих неосторожно задержался возле моей перегруженной фигурки, они слегка пополнились и позволили мне немного расслабиться.

Однако наглеть я не стала — получив гораздо больше того, на что сегодня рассчитывала, поспешила скрыться с места преступления, чтобы не засекла ни стража, ни местные старожилы, которые незаметно, но очень внимательно посматривают за тем, чтобы заезжие гастролеры не смели работать на их законной территории.

Моя выходка, к счастью, осталась незамеченной. Так что до нужного трактира удалось добраться без приключений. Однако, завидев впереди знакомые ворота, я неожиданно поняла, что на этом везение мое плавно закончилось: там уже толпилась приличная толпа зевак, мелькали алые мундиры городской стражи, а из-за высокого забора раздавались визгливые женские причитания, возмущенный ропот постояльцев, выгнанных из своих комнат на улицу, и уверенные голоса посторонних.

— Так. Кто обнаружил тело?

— Й-й-я… — проблеял смутно знакомый тенорок владельца постоялого двора.

— Где были между полуночью и ранним утром? Кто сюда приходил из посторонних? Кто проживал раньше? Ворота на ночь запирались? Почему не сообщили сразу?

— Я сообщил! Как выбили дверь, так и послал за вами! Но там оказался такой страх… такой ужас… от него же ничего не осталось!! Совсем ничего!!..

— Зверь был его? — сухо осведомился невидимый дознаватель.

— Д-да, господин Малерус. И подельников трое… уже двое: одного-то задрали вместе с хозяином… страсти-то какие… да только сбежали они, окаянные. Как рассвело, так, похоже, и сбежали. Матрена видела во дворе, когда ведро выносила…

— Сторос! Живр! Отправьте кого до ворот! Пусть предупредят! Этих расспросить, тело увезти! Да! И пришли сюда мага — пусть-ка выяснит, почему замок оказался открыт, если ключ этот Ригл так и не выпустил из рук! Заодно, предупреди наших и прочешите окрестные подвалы — вдруг он все еще рядом?

— Как же, рядом он… — буркнул какой-то разодетый толстяк. — Был бы рядом, им и разговаривать было бы не с кем — пожрал бы всех, да и был таков. Чего ему с нами церемониться?

— И то правда, — проворчал его сосед. — Слава Двуединому, что он сразу бежать бросился, а прибил только хозяина своего. Видать, не полный дурак, раз даже зверем сообразил, что внутри городских стен ему делать нечего.

— Да, конечно, — язвительно присоединился к беседе кто-то третий. — У таких зверей лишь одно на уме — брюхо набить, да глотку кому порвать, чтоб кровища лилась погорячее, да нутро звериное тешилось!

Толпа заволновалась, а кто-то самый умный рассудительно добавил:

— Нет, брат. Не думаю, что он совсем дурак, иначе имели бы мы сейчас полные трупов улицы. Думаю, затаился. Вряд ли ушел насовсем — больно мало народу померло. Наверняка сидит в каком-нибудь погребе и раны зализывает. А как ночь настанет, так и вылезет снова — кровушку нашу лакать, да злобу свою вымещать на невинных душах…

Я осторожно попятилась, лихорадочно размышляя и настороженно оглядываясь. Плохо. Очень плохо. Пока тут толчется стража, внутрь мне не пробраться. За ворота, может, и просочусь — служанкой там скажусь, или форму лица подправлю, заодно глупо похлопав ресничками перед вояками в мундирах. Если растают, пропустят после небольшого личного досмотра. А вот дальше что? В конюшни меня не пустят, громогласный капитан будет до упора торчать во дворе, пока не убедится, что злостных нарушителей спокойствия, выпустивших злобного зверя на свободу, среди постояльцев нет. Это пока он всех расспросит, пока внимательно осмотрит, пока клетку пощупает, чтобы вместе с магом (когда его еще приведут?) убедиться, что защита оказалась жестоко порушена… нет, не выйдет у меня мимо них проскользнуть. Разве что снова на крышу? Но эти, в мундирах, сегодня будут не в пример внимательнее, чем простые горожане, а слуховое окно все же расположено ближе к этой стороне двора, и смотреться я в нем буду с громадным мешком не слишком хорошо. Значит, тоже отпадает. Придется ждать.