– Вот об этом – как вы воевали и что это за машина – «ил» – в бою, надо будет летчикам рассказать. А как дела семейные?

Задал вопрос и сразу почувствовал неладное, так как Маслов поугрюмел, отвел потяжелевший взгляд вниз и в сторону, на скулах обозначились желваки от крепко стиснутых зубов.

Молчание затянулось… Мельник не торопил, давая возможность собеседнику собраться с мыслями и чувствами…

Маслов оперся локтями на широко расставленные ноги, сцепил пальцы в замок.

– Нет у меня семьи. В первый день немцы бомбили по жилому городку… Многих теперь нет…

– Извини, Илья Иванович.

Посидели молча, думая каждый о своем. Потом поговорили уже о второстепенных делах, и Маслов ушел устраиваться.

Мельник хотел написать письмо в Ростов, но только положил перед собою лист бумаги, как в дверь постучали.

– Товарищ комиссар! Младший лейтенант Осипов, разрешите по личному вопросу.

– Проходите, садитесь… Слушаю.

– Фрол Сергеевич! Я так понимаю, что дело теперь у нас пошло на лад. И скоро снова на фронт.

– Вероятно.

– Вот по этому поводу я и пришел. Фактически в одном полку я уже больше года. Все время у вас на виду. А в комсомоле три года.

Мельник начал догадываться о сути разговора.

– Ну и что?

– Вот я все это взвесил и хочу спросить у вас совета. В партию хочу вступать. А как вы считаете? Дошел я до нужной зрелости?

Мельник помолчал немного, а потом широко улыбнулся:

– Созрел, созрел, Матвей. Если решил, что как раз самое время, да и другим командирам-комсомольцам подскажем. Например, Шубову и Пошиванову.

– Спасибо. А совет постараюсь выполнить.

– Что же дальше? Оценку я тебе дал, на вопрос ответил. У кого думаешь рекомендации брать?

– Товарищ комиссар, хочу у вас одну попросить, вторую у капитана Русанова, может быть, у воентехника первого ранга Груздева. Но только правильно ли, ведь он мне подчинен как техник звена.

– Ну, это уж не так страшно. Наоборот, рекомендация подчиненного, который старше тебя по возрасту, званию и службе, в моем понимании очень много значит.

– Я поговорил с секретарем комсомольского бюро. Он считает, что рекомендацию комсомольская организация даст.

– Ну что ж, Матвей Яковлевич, вообще-то комиссару рекомендацию, наверное, не надо было писать, чтобы должность не давила на собрание. Но я на сей раз обойду это правило. Считай, что моя рекомендация уже у тебя есть.

– Спасибо, Фрол Сергеевич, за доверие. Можете не беспокоиться. Не подведу.

– Ладно. Что еще?

– Всё.

…Зима начала сдавать свои позиции. Аэродром раскис, и летать стало нельзя. Наконечный усадил весь полк за книжки, чертежи и схемы – началось переучивание на новый самолет.

Новый старший лейтенант Маслов, назначенный заместителем к командиру эскадрильи Горохову, быстро полюбился летчикам и техническому составу. Два боевых ордена на груди, ровное и уважительное отношение к людям, знания и опыт утвердили его авторитет. Он проводил занятия по новому самолету, передавая новым своим товарищам по полку все, что знал и умел.

Летчики жили одной семьей. Но в эскадрильях, звеньях и экипажах кое-где создалась сложная обстановка в служебных взаимоотношениях, потому что сержанты и лейтенанты оказались в подчиненности, иногда не соответствующей воинским званиям. В рабочее время об этих сложностях думать было некогда. Все занимались своими делами. Но после команды «отбой», когда люди оставались наедине с темнотой и своими мыслями, можно было долго слышать вздохи, скрипы кроватей. Мысли роились, сплетались в разные формулы и, наконец, угасали под общим философским выводом: «Ничего. Все образуется. Пока не все понятно, но старшие знают, что делают». На этом и засыпали. Спали крепко, без сновидений. Обычно молодые и сильные люди, уставшие и честно поработавшие, снов не видят или их не помнят.

Об отношении с подчиненными думал и Осипов: подчиненные оказались у него лейтенанты и техники самолетов, старшие по возрасту, по званию и по срокам службы. Возникли они в предвоенном году, когда нарком обороны ввел для выпускников летных школ вместо лейтенантских сержантские звания. Сложности «вообще» понимаются обычно просто, если они не касаются конкретного человека или определенной группы людей, находящихся в одном подразделении и решающих одну задачу. В реальных же взаимоотношениях все это иногда непросто. Вот и теперь, сержант Пошиванов, сделавший почти полсотни боевых вылетов, стал старшиной и командиром звена, а к нему рядовым летчиком, в подчиненные, назначили лейтенанта Ловкачева.

Ловкачев повоевать-таки не «успел». И теперь у него не было морального права управлять и командовать Пошивановым и звеном, потому что как летчик он был во много раз слабее проверенного огнем и каленым железом старшины. Но Ловкачев был вхож к заместителю командира полка майору Митрохину, начальнику штаба Сергееву, и те очень настаивали на другом решении вопроса. Однако командир и комиссар полка были неумолимы и согласились зачислить Ловкачева в полк только рядовым летчиком.

Да и у командира полка подполковника Наконечного и комиссара – капитана Мельника тоже возникали свои сложности: у них в подчинении оказались командиры старше их и по возрасту, и по службе.

…Наконец были изучены все премудрости по новому самолету, мотору, оборудованию. Сданы экзамены.

Полк по железной дороге перебазировался на новый аэродром, где его уже ждали пахнущие свежей краской штурмовики.

Летчикам, впервые в своей практике, предстояло летать с бетонного аэродрома. Весенняя распутица теперь была не страшна. Лишь бы не подводила погода.

Еще два дня ушло на изучение «живого самолета». Встретившись с «илом» наяву, Осипов убедился, что по схемам и цифрам он не таким представлял себе самолет. Его надо было охватить взглядом, походить вокруг и пощупать рукой, посидеть в кабине, поговорить с самим собой. Пушки, пулеметы, бомбы и реактивные снаряды – всего необычно много на одного летчика. Дюраль, сталь и стекло. И сталь и стекло – броня. Броня привычная и новая, прозрачная, вызывающая восхищение и недоверие.

Впервые закрыв над собой сдвижной фонарь кабины, Матвей почувствовал себя вначале танкистом, а потом крылатым рыцарем, закованным в латы.

Начались полеты. В первый летный день летчики и технический состав до последнего человека собрались на аэродроме.

Ведь кроме Маслова, еще никто не видел штурмовик в воздухе и поэтому не хотел пропустить этот волнующий момент – взлет и полет нового для полка самолета.

Самолеты, раскрашенные зелено-желтой камуфляжной рябью, весело поблескивали своими широкими крыльями на солнце и яркими пятнами выделялись на сером бетоне стоянки и монотонном грязно-сером фоне окружающей местности, создавая ощущение праздника и порождая чувство торжественной новизны.

…Командир полка сделал два показательных полета, а комэски – Русанов и Горохов – объяснили летчикам выполняемые ими этапы полета и их особенности.

После заруливания «ила» на стоянку Наконечный оставил на командирских полетах руководство полка и эскадрилий, а летчики и командиры звеньев были отправлены на подготовку техники и себя к полетам на следующий день.

Утром Осипов задержался у Мельника из-за рекомендации, шел на стоянку звена один. Торопился, но пришлось ему совершать подход дважды. Он отчетливо видел, что техник звена заметил командира, но никаких мер к построению людей не принял. Матвей замедлил шаг, давая себе и подчиненным время на принятие решения. Но как ни тормозил, а расстояние все же кончилось. Люди расчехляли самолеты, посматривая на своего младшего лейтенанта.

Ему стало ясно: сейчас нарушением устава проверяется его командирская воля. Решается вопрос: быть ли трениям между командиром и подчиненным в будущем.

Подойдя к технику звена и поздоровавшись с ним, Осипов спокойно и тихо сказал:

– Товарищ воентехник первого ранга, вам положено было построить звено и доложить. Вы это знаете. Давайте повторим начало рабочего дня.