Гленн зашевелился и повернулся на бок. Подойдя на цыпочках с другой стороны кровати, она убедилась, что он продолжает спать. Зато теперь у нее появилась возможность разглядывать его лицо сколько душе угодно.
Разве могла она забыть это любимое лицо, если лицо ее дочери, которую она назвала Ирен, его точная копия. Подарок судьбы, думала Джоанна каждый раз, когда приезжала в Бостон навестить дочь, росшую в семействе Адамсов. Родная тетка Джоанны, Софи, обожала девочку. Впрочем, ее муж Ник Адамс, голубоглазый и светловолосый, любил Ирен еще больше и всячески баловал ее, вопреки запретам матери. Дело в том, что трое мальчиков этой уже немолодой семейной пары уродились как на подбор с темно-каштановыми волосами и кареглазыми, в мать. Правда, мальчики теперь уже совсем взрослые. Старший сын давно живет от них отдельно. Но с ранних лет они осознали себя дядьями малышки, которая однажды появилась в их доме. Между собой они называли ее ангелом за светлые локоны и голубые глаза…
Какое счастье, думала Джоанна, глядя на спящего Гленна, что пятнадцать лет назад она не послушалась совета своего друга и покровителя Алессандро, рекомендовавшего ей избавиться от ребенка, как только прилетит в Америку. Переехав три года спустя в Штаты, он даже не спросил ее о ребенке, возможно из деликатности, как она тогда считала. А, скорее всего, он не сомневался, что Джоанна именно так и поступила. Она же не призналась ему в том, что в Бостоне благополучно живет и подрастает маленькая копия Гленна Холландса. Даже после того, как они с Алессандро сделали попытку жить вместе. Наверное, материнский инстинкт уберег ее от такого признания.
Ирен, с каждым годом становясь все больше похожей на своего отца и не только внешне, радовала Джоанну ровным доброжелательным характером, серьезным отношением ко всему, что ее окружало. Когда же обнаружилось, что дочь хорошо рисует, Джоанна вспомнила рассказ Гленна об альбоме, с которым он почти не расставался в детстве. На радостях она купила дочери все необходимое для занятий живописью. Девочка обрадовалась большому альбому с листами настоящего ватмана. И в следующий приезд Джоанны в Бостон ей продемонстрировали целую галерею портретов, в которой были представлены все члены семейства Адамсов. Юная художница поразила всех своим — очевидно, врожденным — даром: умением выделить и запечатлеть в карандашном рисунке отличительные особенности каждого из них.
Джоанна вздохнула, поправила одеяло, укрывавшее Гленна, и пошла на кухню приготовить себе чашку крепкого чая, чтобы не заснуть.
Гленн открыл глаза и перевернулся на спину. По еле уловимому запаху тонких духов понял, что находится не в своем гостиничном номере, и оглядел затемненную комнату. Источник света находился от него слева. Он повернул голову и замер — рядом с кроватью стояло огромное старинное кресло, в котором спала Джоанна! Боясь пошевельнуться, он стал вспоминать, каким образом он мог очутиться в ее спальне. Постепенно события прошлого дня восстановились в его памяти. Ай да Алессандро! Вот спасибо, удружил! Гленну и в голову не приходило, что в результате драки он окажется в спальне Джоанны. Вспомнив о драке, он осторожно потянулся всем телом. Болели только мышцы, сильные боли в животе прошли, даже слабости он не чувствовал. Было бы странно, если бы у него мышцы не болели, когда ему противостояли два телохранителя Страччи. Силы, конечно, были неравными, но им не удалось бы с ним так легко справиться, если бы несколько ударов не пришлись на уязвимое место, справа от солнечного сплетения. Гленн провел рукой по животу, где пересекались рубцы швов пятнадцатилетней давности. По словам врачей в Кейптауне, к которым он обратился после своего второго возвращения из Италии, у него там образовался нервный узел. Он-то и вызывал сильные боли и общую слабость, если на него оказывалось сильное физическое воздействие. Вероятно, его можно было бы удалить операционным путем. Но гарантии врачи не давали, и Гленн, погрузившись в работу, на многие годы забыл о своем физическом изъяне. Кто же мог предвидеть, что ему снова придется столкнуться с итальянскими бандитами? И где? В столице Соединенных Штатов!
Гленн украдкой посмотрел на Джоанну. Голова ее была откинута на спинку кресла, раскрытая книга небольшого формата, выскользнув из ослабевших пальцев, лежала на коленях, которые прикрывали полы длинного шелкового халата. Интересно, подумал Гленн, кто его раздевал, когда укладывал на эту кровать? Кажется, к нему приходил врач… В тот момент возврата сознания он был уверен, что его доставили в больницу.
Гленн перевернулся на живот, уперся подбородком в ладони и стал разглядывать Джоанну. Второй раз в жизни он видит ее спящей. Он попытался вспомнить ее лицо, каким оно было пятнадцать лет назад, когда она спала в его объятиях, утомленная любовью, и сравнить. Во сне она была больше похожа на ту, которая когда-то звалась Филиппой. Впечатление портили слегка опущенные уголки губ. Гленн запомнил прелестную особенность этих губ: каким бы строгим ни было ее лицо, губы всегда складывались так, словно она вот-вот улыбнется. А теперь у Джоанны усталый и как будто слегка обиженный вид.
Сердце Гленна защемило от внезапного приступа нежной жалости. Вероятно, он ошибался, когда решил, что эта женщина прожила без него пятнадцать лет счастливо. Чем дольше он смотрел на Джоанну, тем отдаленней и неразличимей становились черты юной Филиппы, сливаясь с тем прекрасным ликом, который он видел перед собой. Чувство, что эту женщину он знал всю свою жизнь, завладело Гленном настолько, что, скажи ему кто-нибудь сейчас, что больше десяти лет он прожил с другой женщиной, он бы очень удивился. Его настоящая жена, побледневшая от долгих ночных часов, проведенных без сна, спит сейчас в кресле, рядом с кроватью, на которой разлегся он, почти сорокалетний здоровый мужик. И этот мужик сильно истосковался по своей жене.
Гленн решительно встал с постели. Вначале надо было убрать книгу с ее колен. Взяв в руки изящный томик, он закрыл его и на обложке прочитал: «Вильям Шекспир. Сонеты». Гленн бережно положил книгу на низкий столик. Теперь оставалось самое главное — поднять Джоанну из глубокого кресла так, чтобы не разбудить и не испугать ее. Пригнувшись, Гленн переложил ее голову себе на плечо, потом осторожно просунул одну руку ей за спину, а вторую под колени и плавно поднял. Держать Джоанну на руках было удивительно приятно… Он ощутил на щеке ее дыхание, и бесконечная нежность заполнила его душу. Гленн закрыл глаза, прижимая к груди драгоценный груз, и остался недвижим. Ради минуты такого блаженства он готов был еще раз сразиться с бандитами, переплыть океан, слетать на Северный полюс или спуститься в кратер вулкана. Я знаю, что должен сделать для нее, думал Гленн. Я построю для нее яхту, каких еще не было на свете. Мысленно Гленн уже представил себе белоснежный парусник. На палубе стоит Джоанна, и ветер раздувает ее темные волосы…
— Сомневаюсь, что тебе полезно после вчерашнего поднимать такие тяжести, — услышал Гленн мелодичный голос и открыл глаза.
На свете нет зрелища прекраснее, чем лицо любящей женщины, и нет музыки слаще, чем звук любимого голоса, вспомнил он кем-то сказанные слова, под которыми он мог бы сейчас подписаться двумя руками. Лицо Джоанны порозовело, в ее сияющих глазах он прочитал радость и смущение. Губы ее, припухшие после сна, притягивали его неодолимо. Гленн склонил голову и нежно коснулся их своими губами. Тело Джоанны в его руках мгновенно отозвалось легкой дрожью.
Вспыхнувшее желание чуть не сбило с ног Гленна. Он опустился на постель, не выпуская из рук Джоанну. Она пыталась еще что-то сказать, но Гленн снова и снова закрывал ей рот поцелуем, опасаясь, как бы она не приказала ему оставить ее в покое. Полы шелкового халата разъехались, и он мог созерцать ее совершенное тело. Не в силах удержаться, он стал целовать набухшие розовые соски ее высокой груди, со временем ставшей еще прекраснее.
Почувствовав, что Джоанна, как и он, изнемогает от желания, Гленн освободил ее от халата, который скользнул к его ногам. Постепенно все, что мешало им познавать друг друга после долгой разлуки, исчезло. И тогда наступил момент истины, их тела слились с той же естественностью, с которой сливаются волны в океане, рождая гигантскую двойную волну. Подвластные мощной стихии страсти, тела их ритмично вздымались и опадали, отзываясь в крови огненной музыкой. Все громче звучала музыка, все упоительнее, темп ее нарастал, пока не прозвучал последний торжествующий аккорд. Тела их вынесло на берег, музыка отзвучала, сменившись тишиной покоя, которая оглушила их в первый момент. С радостным изумлением сообщников они смотрели друг на друга, разум еще отказывался принять то, что они совершили. Обессиленные лежали они на смятых простынях, наслаждаясь близостью и покоем. Джоанна провела ослабевшей рукой по влажному лбу Гленна.
