– Бисексуалка? Фетишистка? Занимается твоей обувью. А к тебе пристает?

– Конечно же нет, – рассмеялась Ася.

– Тогда оказываемые тебе знаки внимания – это своеобразная плата за кров и стол? – уточнил Саша.

– Ах, вот ты о чем, – перестала морщить высокий лоб Ася. – Дина умеет благодарить словами.

Дальнейшие Асины объяснения муж принял, но не понял, почему духовная близость, христианская любовь и неизбывная детскость должны выражаться таким экстравагантно-услужливым образом.

– Ну, может младшая сестра избавить старшую от каких-то хлопот? – билась с ним Ася. – Дина прекрасно знает, что я в состоянии привести в порядок свои туфли и нарвать ромашек. Она хочет порадовать, приятно удивить. Ей и в голову не приходит играть роль горничной. Да и мне она в этом качестве не видится. Она выражает любовь как умеет. Я забочусь о ней, она – обо мне. Человек делом демонстрирует доброе отношение. Запрещать ей пошло. Ты вслушайся: «Дина, прекрати менять букеты, а то люди думают, будто ты лесбиянка». По-моему, этим людям нужно заняться собой, а не ею.

– Тем не менее со стороны все выглядит… м-м-м… тревожно, – гнул свое упрямый Саша.

– Мы с ней на это все взираем изнутри, – не сдалась Ася. – Если честно, я тоже предпочла бы не защиту от дворняг, а нотную рукопись с посвящением мне, расчудесной. Но, увы, тяну только на то, что получаю.

– Жена, жена, с тобой даже банальной семейной разборкой не потешишься, – упрекнул Саша и отправился купаться.

Постепенно Дину стало покидать умиротворение первых двадцати дней загородной жизни. Она мрачнела, делалась все раздражительнее и грубее. Она перестала ежедневно мыть роскошные светлые волосы, Саше казалось, будто и расчесывать их тоже. Курила много.

– Грусть-тоска ее съедает, – отметил наконец вслух хозяин дачи.

– Да, похоже, долго она у нас не продержится, – согласилась Ася. – Наверное, по роялю соскучилась.

Вечером Дина плакала на крыльце, жаловалась на непонимание и одиночество.

– Скоро ты станешь знаменитой, – отвечала ей Ася, – вокруг тебя будет увиваться множество людей, из которых друзей наберется – замечательно, если двое-трое. Тогда и благословишь сегодняшнюю депрессию. Она по большому счету – покой перед рывком вперед и вверх.

Дина моментально преобразилась.

– Думаешь, у меня получится? – нетерпеливо спросила она.

– Тебе все удастся, – ласково подтвердила Ася.

Дина чмокнула ее в щеку и убежала греть воду для волос.

Даже Сашу, слышавшего разговор, убедил тон жены. Таким не сказки сказывают, а отчитываются о проделанной работе.

– Действительно способная девочка? – поинтересовался он.

– Представления не имею, я мало смыслю в музыке. Но я была у нее в общежитии, видела, что она злит консерваторских отличниц, слышала, как они упрекали ее в неумении сочинять на заданную тему и нежелании ладить с преподавателями. Еще критиковали за амбициозность, – спокойно поведала Ася. – По-моему, это признаки таланта. Бог знает, что из нее получится, хотя иногда я подозреваю, что творческий человек и для Творца – сюрприз.

– А по-моему, это признаки дурного воспитания и нежелания подчиняться дисциплине, – не согласился с женой Саша. – Встречаются и таланты с такими характерами, и бездарности.

Ася улыбнулась и пожала хрупкими плечами.

Веселости Дины хватило ненадолго. И однажды утром Саша обнаружил на кухонном столе записку, адресованную Асе. Удержаться он не смог – прочитал. В конце концов, потратил на близкое соседство со взбалмошной девицей почти весь свой отпуск. Дина нервным почерком сообщала, что влюбилась в Сашу с первого взгляда, клялась, что не выдала себя ни единым вздохом, умоляла о прощении этого святотатства по отношению к Асе, благодарила за лучший в ее скитальческой жизни отдых и просила не поминать лихом.

Тихо подошедшая босая Ася ознакомилась с эпистолой сбежавшей гостьи через плечо мужа. Он резко обернулся и принялся смущенно оправдываться. Но жена нежно тронула губами его горячую загорелую ключицу:

– Милый, не терзайся, она постоянно влюблена в недоступное, чужое. Не верит, не в состоянии поверить, будто существует хоть что-нибудь, предназначенное специально для нее. Ты считаешь пределом мечтаний девушки, два года спавшей на общежитском полу, дачу, летнее безделье и землянику со сливками вволю. А внутри Дины – двигатель, работающий от непонятости, неразделенности, от всего, что начинается с «не». Ей предложили заправиться здоровьем и счастьем, а она залила полный бак печали и теперь сможет еще какое-то время двигаться к своей цели.

В тот свежий июльский час Саша отчетливо понял, что Ася сама себе враг. Назови она Дину неблагодарной тварью, мелкой пакостницей – и он никогда не догадался бы, насколько был увлечен девушкой.

Через полгода от Дины пришло короткое письмо, в котором она расхваливала свою работу «в экспериментальном московском театре» и описывала себя, окрыленную, обновленную, любящую одного знаменитого мужчину и любимую другим, еще более знаменитым. Письмо заканчивалось бодрым сообщением, что ночует она пока в гримерной на сдвинутых стульях. Саша насупился, Ася расхохоталась.

После истории с Диной количество Асиных контактов с людьми заметно уменьшилось, да и качество их изменилось. Приближалась знаменитая зимняя гроза. Уже и предвестники ее появились. Но кто же тогда мог догадаться, что это – предвестники? Теперь Асю окружали типы, ничегошеньки собой не представлявшие, но упорно что-то творившие. Ни одной сколько-нибудь известной фамилии Саша не услышал и счел своим долгом предостеречь жену от бездарей и неудачников. «Это – заразное», – брезгливо сказал он. Ася кивнула и признала, что мэтров никогда в глаза не видела, но хочет выяснить на доступном материале…

– Что?! – сердито спросил муж.

Она непривычно для него задумалась перед ответом. Он даже подсказал, не обратив внимания на тронувшую ее рот и брови гримасу изумления этой торопливостью:

– Причины успеха или неуспеха выясняешь? В дешевую подделку под творческую лабораторию проникаешь? Оригинальничаешь и стараешься отличаться интересами от подруг?

На большее Сашиного воображения не хватило, и он посоветовал жене присмотреться к собственному мужу, не просто одаренному, но уже признанному архитектору, которого перестали будоражить новизной ощущений выставочные дипломы, даже международные.

– Мне надо понять, почему обычные люди не слишком жалуют людей творческих. Почему их считают ненормальными? Почему за пребывание до пенсии в нищей, скажем, инженерной должности общество готово человека жалеть, а, к примеру, малоизвестного артиста презирать?

– Кто вбил тебе в голову такую чушь? Почему ты ни слова не сказала о таланте? – закашлялся Саша. – И зачем, зачем тебе это?

– Не знаю, – призналась Ася, но растерянности в ее голосе не прозвучало.

Кажется, именно после этого разговора странненькая Сашина жена отправилась к приятельнице, адвокату Лике. И встретила там Виолетту. Та представилась живописцем. Ася недавно до полусмерти оскорбила тем же словом определившего себя мужчину, назвав его художником. Поэтому только кивнула, хотя Виолетта явно ждала подобного оскорбления и была настроена ответить на него. Не дождавшись, она взяла себя в руки и обрадовалась новой слушательнице сво его повествования, потому что неудобно было в сотый раз повторять его Лике, а повторить нестерпимо хотелось. По мученическому взгляду приятельницы Ася поняла, что рассказ неудержимо обрастает подробностями, картина пишется на глазах и скоро от натуры в ней останется лишь импульс к вдохновению Виолетты. Поэтому она самоотверженно отпустила хозяйку в кухню и приготовилась отделять зерна от плевел.

Виолетте не было и тридцати, но крайняя худоба, тусклая кожа и вызывающая неухоженность старили ее лет на десять. Зато говорила измученная женщина складно и темными глазами блестела страстно. Год назад в круизе по Волге она познакомилась с пожилой американкой. Старушке нравилось смотреть, как русское дарование этюдничает на палубе, и более тонкого ценителя ее творчества судьба Виолетте еще не подсовывала. Тогда же американка заказала ей картину – ночная набережная, строй фонарей… «Свет всех падает конусами вниз, а одного, среднего, почему-то бьет вверх, в черное небо. И тонкая полосочка заката прощается с дальней кромкой воды», – экс татически прошептала Виолетта. Иностранка взвизгнула от восторга. А Виолетту идея вогнала в транс зыбких видений, и выбралась она из него лишь на родном, надежно заасфальтированном берегу.