Когда Корбэ переехал в Калгари, он сказал журналистам, что даже не будет пытаться быть мной и сдержал своё слово. За 20 оставшихся игр в сезоне 1998-99 он набрал девять очков, а в 1999-00 ещё 14 в 48 встречах, после чего его обменяли в "Питтсбург".
Настоящим приобретением для "Флеймс" в этой сделке стал "опционный драфтпик", который они потратили на огромного (191см, 103кг) защитника Робина Регира. "Колорадо" выбрал его в первом раунде под 19-м общим номером в 1998-м году, а до этого он попал в символическую сборную WHL.
Его первые дни в качестве игрока "Калгари" сложились непросто. Он ехал на машине и в него на полном ходу влетел другой водитель, который пересёк двойную сплошную. Робин сломал себе обе берцовые кости, и ему пришлось пахать по полной программе, чтобы восстановиться.
И у него это получилось - в сезоне 1999-00 он отыграл за "Калгари" 57 матчей. Я слышал, что Регир хороший парень. Его родители работали меннонитами-миссионерами в Бразилии (гостиницы Бразилии) и Индонезии прежде чем осели в Ростерне (пр. Саскачеван) - это примерно в шести часах езды от Рассела. В общем, он один из моих любимых игроков нынешних "Флеймс" - небезталанная рабочая лошадка.
Некоторое время спустя Эрик Фрэнсис рассказал мне, что на той пресс-конференции он думал, что "Тео ещё вернётся и отыграет здесь пару сезонов, потому что именно здесь он стал известным. Здесь он разбогател. Всё началось именно здесь".
Такой конец и впрямь можно было бы назвать счастливым.
Глава 24. Я и Кларк Кент
Чак Мэтсон поехал со мной и в Денвер - "Эвеланш" оплатил ему билет. По дороге туда мы всё ещё пребывали в шоке и думали: "Ни ху* ж себе". Мы понятия не имели, что нас ждёт в будущем. Вероника осталась дома, потому что она была на восьмом месяце беременности.
Она была отнюдь не в восторге от моего перехода, тем более на фоне покупки нового дома в Калгари и необходимостью заново пристраивать детей. Но раз уж купил машину красного цвета, бестолку горевать, что она не синяя. Энхаэловцы постоянно переходят из одной команды в другую.
Я вышел из самолёта, вошёл в здание аэропорта, где на меня направили восемь миллионов камер и море яркого света. Журналисты задавали мне вопросы про хоккей, заметьте. Никто не спрашивал о моей личной жизни. Я счёл это за доброе знамение.
На арену мы отправились достаточно рано, потому что мне надо было пройти несколько медицинских тестов и прочие формальности. Чак всегда был рядом со мной. Забавно, что вполне спокойно могу шляться по городским улицам в любое время дня и ночи, ничего не опасаясь, но теперь мне по-настоящему была нужна поддержка друга.
Как бы то ни было, чуть позже стала подтягиваться вся команда, потому что вечером мы играли с "Эдмонтоном". Мне казалось, в раздевалку зашла сборная Всех Звёзд. Патрик Руа и Адам Фут, Петер Форсберг и Джо Сакик... А потом зашёл Клод Лемье. Мне говорили, что Клоди - это величайший подонок в истории хоккея. Что, мол, нет игрока злее его. После того, как он размазал Криса Дрэйпера по борту в финале Восточной Конференции 1996-го года против "Детройта", полиции пришлось охранять каждый его шаг в этом городе.
Чак сидел в раздевалке рядом со мной, как вдруг к нему подошёл Клод и сказал: "Э, братан, ты на моё место сел, ну-ка подвинься". Чак потом мне рассказал, что это был единственный человек в моей новой команде, с которым он не хотелось познакомиться. А Клод сел и сказал: "Ты - Чак Мэтсон".
Чак ответил: "Ну да, а ты откуда знаешь? - В газете прочитал. Ты сюда с Тео прилетел. Вот что я тебе скажу. Я знаю, как себя сейчас чувствует Тео. Я знаю, каково это, когда тебя обменивает твоя первая команда. Команда, которую ты искренне любишь. И ты здесь только лишь потому, что ты друг Тео, и мне это нравится". Чака поразили эти тёплые слова. Клод дал ему свой номер телефона и сказал, чтобы он ему позвонил.
Чак решил, что Клод это сделал просто из вежливости и не более того. Что ж, тем же летом я решил сделать ему сюрприз на его день рожденье - мы отправились с Чаком в Шервуд Оукс, один из эсклюзивнейших гольф-клубов. Сыграть с ним в гольф должен был его кумир Уэйн Гретцки и один из лучших друзей последнего - Клод Лемье. Клод сел в машину и сказал: "Чак, ты мне так и не позвонил. Что за дела?".
Клоди был одним из милейших людей, которых мне довелось повстречать в хоккее. Мы здорово сдружились. Я его прозвал Тёрстон Хауэлл Третий (персонаж из телешоу середины 60-х, прим. АО), потому что он всегда хорошо одевался, ездил на классных машинах и даже, бл*, в спа-салоны ходил. Он то и дело мне говорил: "Тебе надо сделать педикюр. Это потрясная вещь!". Это я к тому, что нельзя судить о человеке лишь по манере его игры на площадке.
В "Колорадо" играли отличные парни, которые были в прекрасных взаимоотношениях друг с другом. Они выиграли Кубок Стэнли в 1996-м, а я дальше первого раунда плей-офф уже десять лет не заходил, хотя мне так этого хотелось. Несмотря на избыток талантливых игроков, "Колорадо" переживало небольшой спад в том феврале.
Мне кажется, что руководство клуба ждало от меня того, что я сделал в "Калгари" в 89-м - завёл команду. К слову, меня обменяли не одного. Вместе со мной в команду пришёл Крис Дингмэн и добавил ей жёсткости.
Петер Форсберг был тогда богом этой команды. Он, конечно, не от мира сего, но игрок замечательный. Европейцы обычно немного мягковаты, но этот парень был очень жёстким. Плюс техника у него была на каком-то запредельном уровне. Он раздавал передачи и играл в большинстве так, что я раньше даже ничего подобного не видел.
Петер был сродни рок-звезде. Девушки его обожали. У него всегда была неряшливая борода, шухер на голове и неповторимый шведский акцент. Играть с ним было одно удовольствие, да и парнем он был просто потрясным.С Джо Сакиком мы были знакомы с детства. Сакик знал и на юниорском уровне, и на профессиональном, что если я играю против него - ничего хорошего ему ждать не стоит. Я уверен, что каждый раз, когда он смотрел на график своих матчей и видел там мою команду, он закидывал голову назад, закатывал глаза и говорит: "Флёри. Бл*дь".
Против Джо я всегда играл лучше чем обычно. Мне никак не давал покоя тот факт, что в нашем последнем сезоне в WHL мы с ним разделили первое место в споре бомбардиров, но его выбрали в первом раунде, а меня лишь в восьмом. Против него я всегда играл жёстко и старался запугать его "силовухой".
В каждом матче я разукрашивал его тело синяками и шишками, и только потом отпускал его домой. Все называли его Кларком Кентом (альтер-эго Супермэна, прим. АО), потому что в обычной жизни он был задротом. Но стоило ему войти в раздевалку "Колорадо" и надеть сетку "Эвеланш", как он тут же превращался в Супер Джо.
Я обожал играть с Супер Джо, потому что на него всегда можно было положиться, но мы были абсолютно разными людьми. Я постоянно журил его, когда он не видавал ни одной эмоции после классного игрового эпизода. 24-го апреля в первом матче первого раунда против "Сан-Хосе" я отдал Джо свой лучший пас в карьере.
Джо принял передачу и послал шайбу в верхний угол, и мы повели 1:0. Он просто прокатился за воротами, будто ничего и не произошло. Я же сходил с ума во многом из-за того, что болельщики "Сан-Хосе" постоянно действовали мне на нервы.
Я стиснул его в объятьях и стал колотить его по спине: "Ни ху* ж себе! Вот это голешник!". Он же всего лишь пожал плечами. Я спросил его: "Бл*, Джо, да что с тобой такое?". А он ответил: "Я никогда не радуюсь. Такой уж я человек". "Да я знаю, - сказал я. - Но это был оху**ный гол!". Он сказал: "Да уж".
Адам Дедмарш был хорошим игроком, "Колорадо" его выбрал в первом раунде на драфте 1993-го года, когда команда ещё играла в Квебеке. Его проблема заключалась лишь в бесконечных травмах. Своё первое сотрясение мозга он заработал в ноябре 2000-го года, подравшись с Эдом Джовановски из "Ванкувера".
