У меня была запредельная выносливость. Я постоянно курил дурь и бухал, но это никак не сказывалось на моей игре. Каждое утро я страдал от похмелья. Я шёл на тренировку, а Хескет мне говорил: "Господи, ну ты и воняешь". А ему отвечал: "Знаю, я ещё не ложился". Он спрашивал меня: "Может быть, тогда отменим тренировку?". Я же говорил ему: "Нет, всё нормально. Поехали!".

Благодаря ему я стал весить около 76кг и мог отжаться 300 раз. В Калгари напротив парка Принсес Айланд на Мемориал Драйв есть лестница, которая по которой можно забраться на большущую гору. Я как-то прочитал, что если подняться по этой лестнице 130 раз, то это всё равно что забраться на Эверест. На каждой тренировке Ричард заставлял меня подниматься наверх по этим ступенькам 10 раз. Забрался наверх, спустился обратно, отдышался 30 секунд и снова побежал. На тренировках я выкладывался по полной программе, а потому набрал потрясающую форму. Можно сказать, во время межсезонья я покорял Эверест.

В конце первой недели сборов, в воскресенье, я раздавал детям автографы, в результате чего образовывалась внушительная очередь. Там было не протолкнуться - она была бесконечной. Но я не уходил до тех пор, пока каждый мальчишка не получит мой автограф. Всё было достаточно просто - один день я убивал на автографы, а все остальные были оставлены непосредственно под хоккей. Кроме самого последнего дня сборов - тогда я тоже раздавал автографы. Для детей это была своеобразная морковка.

Я пытался научить их быть лидерами. Я всегда выходил на лёд первым, а уходил одним из последних. Это была моя школа. Она носила моё имя, а потому отвечал за неё именно я. У нас были случае, что некоторые наши сотрудники знакомились в моей школе, женились и заводили детей. Наши тренеры работали вели физкультуру в старших классах школы и университетах - потрясающие люди и отличные специалисты. К тому же, у нас занимались несколько выдающихся игроков. Например, Джоэль Бонд, который потом поступил в Юнион Колледж в городе Шенектэйди (штат Нью-Йорк), или Крэг Адамс, выигравший два Кубка Стэнли в составе "Каролины" и "Питтсбурга".

Благодаря своей школе я снова стал тесно общаться со своим другом Питом Монтаной. Когда я только приехал в Муз Джо, Пит работал комментатором на матчах "Уорриорс". Он потом мне рассказывал, что впервые увидел меня, когда мы отправлялись на выезд в Принс Альберт. Он тогда подумал: "Да быть такого не может, чтобы этот парень был проходил по возрасту в WHL". Думаю, я тогда килограмм 56 весил.

С Питом всегда было весело проводить время. Мы его наняли тренером к нам в школу. К сожалению, из эта школа стала скорее группой продлённого дня с няньками. Родители без особого интереса привозили к нам своих детей и уезжали. Им было неинтересно завязывать им шнурки или заворачивать с собой ланч. Мне это не нравилось, а потому через семь лет я перевёл эту школу в Расселл и управлял ей ещё восемь лет. Таким образом, я хотел отблагодарить свой родной город. Весь доход целиком и полностью шёл в фонд развития молодёжного хоккея в Расселле. Этого хватило на то, чтобы построить ещё один каток.

Эта школа была полезна ещё и тем, что благодаря ей я проводил больше времени со своим сыном Джошем. Я с самого начал дал понять, что к нему относились так же, как и ко всем остальным детям - без каких бы то ни было поблажек. Для него это был настоящий кайф. Он был уверен в себе, много шутил и всего окружён кучей друзей. Он был настоящим лидером. Тренеры говорили мне, что за ним все тянутся.

Мы были довольны своей работой. Каждый год после сборов мы с Шэннон устраивали барбекю у нас дома. В первый год вечеринка выдалась на "ура". Я встал из-за стола и сказал всем присутствовашим, что я горжусь ими. После этого я расплакался. Нет, не тихонько всплакнул где-то украдкой, а рыдал в открытую. Мы, Флёри, люди крайне эмоциональные. Я ходил вокруг и обнимал всех. Я смог что-то дать этому миру и потому чувствовал себя потрясающе.

Чуть позже я напился в дрова и вышел покурить на крыльцо. Пит вышел со мной за компанию. Я сел к нему на колени, как ребёнок (Пит - здоровый мужик. Ростом где-то 180см, и при этом весит около 100кг). Я поблагодарил его за помощь и сказал: "Старик, я тебя люблю. Ничего бы этого не было, если бы не ты. Всё просто великолепно. Я так рад что все мои друзья собрались сегодня здесь". Вдруг мне неожиданно захотелось отвезти всех в бар. "Поехали покутим! Я сейчас вызову лимузин!". Пит ответил: "Нет, не надо никакого лимузина. Я вызову пару такси. Этого будет достаточно". В этот момент, несмотря на то, что я был в говно, я понял, что у меня есть настоящий друг, который не будет пытаться извлечь выгоду из нашей дружбы.

К 1994-му году между мной и Шэннон всё было уже кончено. Мы жили вместе, но отношения явно не складывались. Она очень старалась как-то повлиять на эту ситуацию, но тщетно. Шэннон меня всегда защищала. Помню, я как-то сказал ей, что мне не нравится, что Криспи называет меня еб*аном, му**ком, ху**ом, цветочком и так далее. Будто бы он вовсе не уважал меня и потому не называл по имени. С тех пор, не дай бог, кому-нибудь назвать меня как-то иначе, кроме как Теорен.

Болельщики меня в то время заваливали письмами - они, можно сказать, вёдрами приходили. Шэннон старательно отвечала на каждое из них и сопровождала их моей фотографией с автографом. На фотографии, марки и конверты в месяц мы тратили по тысяче долларов. Ко мне до сих пор подходят люди и говорят, что в детстве они посылали письма своим любимым хоккеистам, а я был единственным, кто на них отвечал.

Но это было всё равно что с мамой жить. Она готовила, убиралась и вечно заставляла меня что-то делать. Может быть, она изначально была такой вот "мамочкой", что мне и понравилось? Или это я сделал её такой?

Моя мама была вечно под кайфом от Валиума, а потому в нашем доме царил бардак. Откроешь шкафчик, чтобы взять стакан, а перед тобой здоровенные тарелки, лекарство от расстройства желудка, тампоны и чашки. В соседнем шкафчике - .... отвёртка, очередное лекарство от живота, тарелки и прошлогодняя почта. За столом у нас никто никогда не ел, потому что на нём были горы мусора. Потолок у нас был весь в дырках, потому что папа со своими друзьями отрабатывал дома удары клюшкой для гольфа.

Шэннон же была полной противоположностью - она была очень аккуратной. Она всегда собирала мои вещи перед выездом и несмотря на то, что мы зарабатывали миллион долларов в год, всегда вырезала из коробок с хлопьями купоны, чтобы мы могли сэкономить 35 центов на маргарине.

Стоило мне выразить желание купить машину, как она тут же мне отвечала: "Это же очень дорого!". Она очень осторожно тратила деньги, с умом. Но мне казалось, что это ограничивает мою свободу. Тем не менее, самой большой проблемой в наших взаимоотношениях были её родители. Мы не ладили с её отцом. Я хотел, чтобы мы разорвали с ним все контакты, но она и думать об этом не хотела. Мне казалось, что она любила его больше меня.

Два-три раза в неделю я напивался в говно и при этом без остановки курил дурь. По ночам я постоянно где-то тусил и часто не ночевал дома. Я тогда даже и не думал, что у меня какие-то проблемы - я чувствовал себя нормально, и дела, вроде как, шли хорошо. У меня даже проблем со сном уже не было, я выкинул Грэхема Джеймса из головы. Я тогда думал: "У меня из-за него нет никаких проблем. Можно забыть об этом и никогда больше не вспоминать".

Тем временем, Шэннон и Грэхем стали друзьями. Она периодически звонила ему и советовалась насчёт того, как ей поступить со мной в той или иной ситуации, и они часами висели на телефоне. Она здесь абсолютно ни при чём - я тогда ещё не рассказал ей о том, что он со мной сделал.

Мне было слегка за 20, и мне хотелось жить на полную катушку и наслаждаться своим успехом. Рок-звёзды, киноактёры и профессиональные спортсмены используют людей. Каждый, кто входит в их окружение, для чего-то нужен. А когда он становится бесполезным, с ним перестают общаться.