При всей своей тупости Култышкины свою работу выполняли исправно. Не было ни одного случая, чтобы коровы вернулись домой голодными или не напоенными. Если та или иная корова обгулялась, Ефим непременно сообщал об этом хозяевам, за что всегда получал бутылку водки, которую он нес домой, где и распивал с Феклой. Пьяными их никто и никогда не видел, за что ценились бабами. Зная их честность, люди не желали других пастухов и с охотой доверяли им своих коров, щедро оплачивая их службу. Поочередно каждый хозяин должен был утром, при выгоне стада, снабдить пастухов на целый день продуктами питания, а вечером накормить их горячей пищей. А так как в глазах людей никому не хотелось прослыть жадным и бессовестным, да еще заботясь о целостности своей буренки, то каждый хозяин старался угодить пастухам. После окончания сезона, когда коров ставили у стойла, каждый двор был обязан расплатиться за работу с пастухом продуктами или деньгами. Култышкины, ввиду своей безграмотности, никаких записей не вели и не всегда помнили, кто им заплатил, а кто зажилил. Поэтому некоторые бессовестные мужики не расплачивались. И все же они питались лучше, чем многие из односельчан. Денег считать они не умели и отдавали их соседям, с просьбой купить одежду. Проведя всю сознательную жизнь среди скотины, оторванные от людей и общества, Култышкины по уровню своего развития, по уму, недалеко ушли от своих подопечных. Они никогда не мылись в бане. Умывались разве только тогда, когда их мочил дождь. Хотя пастбище было на берегу реки, они не догадывались, что в ней можно искупаться. Дома никогда не мыли посуду, не скребли и не мыли стол. Похлебав щей из миски, они наливали в нее и для собаки, которая, поев, вылизывала ее начисто языком. Малую нужду они справляли прямо в избе, на земляной пол. Казалось, что они в своем развитии остановились на уровне младенцев. Словарный запас был настолько беден, что общаясь между собой, больше мычали, подражая коровам, а не говорили на людском языке. Ввиду отсутствия в избе обычных лавок, не говоря уж о кровати, они всей семьей спали на печке, куда затаскивали и своего Барина. Но если бы у них была кровать и лавки, то на них все равно было бы опасно спать из-за боязни замерзнуть в зимнюю ночь. В избе при морозах стояла такая стужа, что в щербатом чугунке вода замерзала до дна, а на окнах и по углам снег намерзал толщиной в ладонь. Из-за отсутствия лошади им ежедневно приходилось совершать поход в лес за хворостом. В свое время у них была семилинейная лампа, но Барин, запрыгнув на стол для подбора хлебных крошек, столкнул лампу на пол и разбил ее. Купить свечей они так и не догадались. Поэтому спать ложились с наступлением сумерек и вставали с рассветом.
Истопив печку, приготовив еду и откушав, лезли на печку, где Ефим, разомлев от пищи и тепла, тут же забирался на свою Феклу, которая, в свою очередь, была не прочь побаловаться с мужем. Это вошло в привычку, стало ритуалом в жизни. Пока Варька была маленькой и несмышленой, они не стеснялись ее присутствия и свободно занимались любовью. Продолжали заниматься этим делом и тогда, когда Варька уже подросла и с любопытством смотрела на забавы своих родителей. Однажды, глядя на любовные утехи родителей, Варька спросила:
— Папаня, вы чего с мамой делаете?
— А мы играем, дочка, — невозмутимо ответил Ефим.
— Я тоже хочу поиграть!
— Ты еще маленькая, тебе рано.
— Нет, я уже большая, больше мамани выросла.
Нужно сказать, что к двенадцати годам Варька действительно вытянулась, и рядом с низкорослой и тщедушной Феклой выглядела предпочтительнее и привлекательнее. И все же Ефим стал ее урезонивать, говоря, что такая игра не для маленьких. Варька захныкала и стала требовать, чтобы отец поиграл с ней, а сама, задрав до подбородка юбку, стала усердно хлопать ладонью между ног. То ли Фекле надоело слушать хныканье дочери, то ли ей самой надоел Ефим со своими ласками, но она сжалилась над Варькой и, толкнув мужа, приказала, чтобы он поиграл с дочкой, если той так приспичило. Ефим, недолго думая, забрался на дочку и с удовольствием выполнил ее просьбу. С этого вечера и повелось у них к всеобщему удовольствию заниматься семейной любовью.
Такие забавы не только понравились Варьке, но и пошли на пользу. Она раздобрела, рано оформилась во взрослую девушку с присущими им формами телосложения. Для Ефима же наступили черные дни. На двух женщин у него не хватало ни запала, ни пороху, а те своими ненасытными утробами требовали своего. Начались ссоры между женщинами, доходившие до драки, частенько от них доставалось и Ефиму. Варька, войдя во вкус, вскоре догадалась, что на селе, кроме отца, есть и другие мужики, которые не прочь были позабавиться. Ее натура требовала свежих и молодых сил, а поэтому, плюнув на отца, стала искать успехов на стороне. Вскоре парни и мужики узнали о доступности Варьки и не упускали случая ей попользоваться. Трудно сказать скольких парней она обучила мужскому делу, чтобы, женившись, они не оказались простаками в таком деликатном вопросе.
Ефим и Фекла умерли в одну ночь, угорев на печке. Варька осталась в живых лишь потому, что в это время забавлялась в чьей-то риге с очередным желающим. Люди искренне жалели об этой паре, но, похоронив их по-христиански, наняли новых пастухов, ибо Варька категорически отказалась пасти коров. К этому времени она вкусила сладость распутной жизни, набралась опыта и стала принимать мужиков уже не бескорыстно. Они теперь несли в ее убогое жилище все, что могли тайком припрятать от жен и родителей, начиная от хлеба и кончая одеждой. Каждый, приходя к ней, старался прихватить с собой еще и бутылку самогона, ибо Варька его не гнала. Так, наверное, и жила бы Варька до самой старости, если бы не коллективизация. Бабы и девки откровенно презирали ее и близко к себе не подпускали, а поэтому она невольно тянулась к мужикам, тем более, что опыта ей в этом было не занимать. Отпечаток постоянного общения с мужчинами стал откладываться на ее характере и поведении. Она стала грубой, начала курить, выпивать и держала себя вызывающе. Желая быть заметнее других женщин, Варька, одной из первых, записалась в группу бедняков и была беспрекословной исполнительницей всех указаний Митьки Жука. Чтобы еще больше насолить бабам, она добилась приема на курсы трактористов. Члены парторганизации, было, воспротивились этому, ссылаясь на ее безграмотность и худую славу, но Козырев объяснил им, что ее шаг является, первую очередь, политическим актом, который положит начало освобождению женщин от гнета и привлечет на сторону организаторов колхоза других девушек. С этими доводами было трудно, не согласится, и судьба Варьки была решена. К тому же Козырев сказал, что ей не обязательно знать устройство трактора, лишь бы умела держать руль и борозду, а готовить трактор к работе будет он сам. С этого дня Варька переселилась жить в МТС, избавившись от косых взглядов и проклятий женщин в свой адрес. На занятиях она лупила глазами на Козырева и внимательно слушала, совершенно ничего не понимая из его объяснений. Но к своему трактору прикипела душой и телом. Она не только чистила, холила, и лелеяла его, но спала рядом с ним, словно сторожевая собака. А когда в этот пасхальный день, в сумерках, перестали пахать, и встал вопрос, кому оставаться в поле возле тракторов сторожить их, Варька с радостью предложила свою кандидатуру.
В Черноземье было заведено по праздникам, особенно престольным, молодым ребятам ходить в соседние села присматривать невест и показывать свою удаль. Как говориться — людей посмотреть, да себя показать. Зачастую эти походы заканчивались дракой, но родители не только не запрещали, но даже приветствовали такую практику. Все объяснялось тем, что в каждом селе половина жителей обычно была связана родственными связями и чтобы обновить, влить свежую кровь в молодую поросль, мудрые старики завели традицию встречных визитов молодежи друг к другу, тем более, что к соседям можно было сходить довольно легко. Область была самой густонаселенной в стране и села располагались практически рядом друг с другом.
