Уважаемый читатель! Вы держите в руках книгу, которая повествует о трагичной странице в истории нашей Родины, связанной с периодом насильственного насаждения колхозного строя в стране. Изданию книги послужили воспоминания и размышления непосредственного участника и очевидца событий того времени — моего отца, Попова Ивана Сергеевича, ныне покойного. Искренне убежден, что отец был бы очень доволен, узнав, что этот труд читает человек, который сможет его оценить и тем самым взглянуть другими глазами на прошедшую эпоху, в которой жили миллионы его соотечественников. Эпоху, когда фальсификация образа жизни людей и пропаганда лжи были возведены в ранг государственной политики. Когда страх людей за свою жизнь перед властью, было нормой поведения миллионов. Возможно, кто-то подумает, что в основу книги взята избитая тема. Не спешите так думать, не торопитесь делать скоротечных выводов. Согласен, что у нас достаточно издано научных исследований и художественной литературы о политических заключенных, репрессиях, лагерях. Но нигде вы не найдете описания судеб раскулаченных со слов самих очевидцев событий — кулаков. Среди заключенных в ГУЛАГе было немало людей грамотных, порой высокообразованных, имеющих отношение к науке и творчеству. Впоследствии они, либо сами написали о репрессиях, либо поделились своими личными воспоминаниями и рассуждениями с известными литераторами. Раскулаченные же, в основной своей массе, были забитыми и малограмотными деревенскими людьми, которые не только написать, но не могли даже связно рассказать о своих злоключениях, а тем более о причинах их вызвавших. К тому же были до смерти напуганы и молили бога, чтобы о них лишний раз даже не вспоминали. Отец умер неожиданно, просто не проснувшись однажды утром. Поэтому уже после его смерти, выполняя свой сыновний долг, я постарался творчески обработать и придать вид художественного произведения оставшимся после него записям, дополнив их тем, что смог узнать сам. Тем самым осуществить мечту отца заполнить информационный пробел в истории многочисленной армии наших сограждан, вся вина которых заключалась в том, что они умели и хотели работать на земле, за которую воевали и проливали кровь на фронтах гражданской войны. Донести до всех, кому интересна история государства и Воронежского края, правду о гонениях на этих людей в местах проживания, затем об издевательствах на поселениях, вдали от родных мест. О выпавшим на их долю тяжелых испытаний голодом, непосильным трудом, болезнями, отчего больше половины несчастных отдали богу душу. Из рассказов отца я знал, что тем, кому посчастливилось вырваться из этого ада, еще долгое время были объектом унижений. С ними старались не связываться, с опаской брали на работу, связанную даже с самым тяжелым и неквалифицированным трудом, не допускали к учебе. Попав под бесчеловечный эксперимент массового психологического внушения в сознание безграмотной толпы большевистского лозунга «земля — крестьянам, фабрики — рабочим», русский народ оказался одураченным. Откуда люди могли знать, что понятия «пользоваться» и даже «владеть» далеко не всегда сочетаются с понятием «распоряжаться». Что не для того враги России тратили огромные деньги, сначала на содержание революционеров всех мастей, а затем на организацию октябрьского переворота 1917 года, чтобы большевики, захватившие власть на волне террора и развязанной братоубийственной гражданской войны, вдруг позволили русскому народу самостоятельно распоряжаться плодами своего труда. Тем более от земли — основного богатства такой страны, как Россия. Описанные события действительно происходили в небольшом селе, расположенном неподалеку от Воронежа. Все персонажи были реальными людьми, среди них нет ни одного вымышленного. Большинство названы своими настоящими именами, многих я знал лично.

С уважением,

Попов Александр Иванович

Зима прошла спокойно. Наступила весна 1929 года. Местное начальство больше не беспокоило народ хлебопоставками, никого не арестовывало, молчало про колхозы. По селу ходили слухи, что правительство опасается резкого уменьшения посевных площадей, и поэтому не трогает крестьян. Кооператоры, кроме того, были уверены, что это секретарь Обкома Варейкис сдержал слово, данное Сергею, и намылил головы не в меру ретивым уездным и сельским партработникам. Но житейский опыт предсказывал, что тишина наступила перед бурей. Буря грянула на пасху.

В тихое солнечное утро, после всенощной, народ потянулся к церкви. Шли целыми семьями, не спеша. Мужики чинно раскланивались со знакомыми, слегка поднимая картуз с высокой тульей. Те, что побогаче, вырядились в шерстяные костюмы, яловые сапоги с голенищами-бутылками и обязательными галошами, несмотря на сухую погоду. Галоши служили не только признаком достатка в семье, но и предохраняли от стирания подошвы сапог, порой служивших нескольким поколениям. Бабы выглядели проще. В клетчатых поневах и высоких, со шнуровкой, сапожках. На голове у всех были белые платочки, подвязанные узелком у подбородка, Молодежь выглядела ярко и цветасто. Ребята красовались разноцветными шелковыми атласными рубахами, новыми пиджаками, картузами с блестящими козырьками, из-под которых выглядывали расчёсанные чубы. Брюки заправлены не только в яловые, но у кого и в лаковые сапоги. Обязательным был витой, с бахромой на концах пояс. Девчата все в расшитых сарафанах и в таких же, как у матерей, сапожках. На шеях поблескивали монисты, но головы обязательно покрывал скромный, белый платочек.

Те, кто простоял всенощную, высыпали на паперть и поджидали своих родных, а вновь пришедшие, крестясь, входили с серьёзным видом в церковь, выставляли на расставленные вдоль окон столы куличи, пасхи, крашеные яйца для освящения и шли под благословение священника. Из церкви выходили уже с просветлёнными лицами, с какой-то одухотворённостью и умилением во взорах. Даже ясное солнышко нежно и ласково смотрело на эту нарядную и весёлую толпу. Люди обнимались, целовались, пожимали друг другу руки, хлопали по плечам и спинам, поздравляя друг друга с воскресением Христовым. Ребята гонялись за девчатами, стараясь поймать свою избранницу, и предлагали похристосоваться, утерев пред этим губы рукавом. Девчата визжали, вырывались, но ради такого удовольствия от предложения не отказывались.

В этот миг всеобщей радости и ликования в калитку церковной ограды вошли Митька Жук, Гришка Казак, Петька Лобода с сыном Семёном, Варька Култышкина и ещё несколько членов группы бедноты. Митька поднялся на паперть, выждал мгновение, и громогласно заявил на весь церковный двор:

— Товарищи крестьяне! По постановлению партии и нашего правительства, а также по решению сельской парторганизации и сельсовета, церковь, как рассадник опиума среди народа, закрывается и отныне всякая церковная служба запрещается. А поэтому прошу всех разойтись по домам. Тех, кто вздумает баламутить народ и мешать справедливому делу борьбы с суевериями, будем арестовывать, и предавать суду!

На глазах онемевшей после такого выступления толпы, Митька, не сняв шапки, вошёл в церковь, в сопровождении подручных, и остановился перед старым священником отцом Василием. Посмотрев презрительно на батюшку, Митька вырвал у него из рук массивный серебряный крест и сказал, чтобы тот убирался вон. Отца Василия после всенощной плохо держали ноги, а известие о закрытии церкви подкосило его совсем. Он пошатнулся, схватился рукой за столик с праздничной иконой и с трудом, шаркая старческими ногами, пошел на улицу. За ним, крестясь и всхлипывая, потянулись те, кто ещё не успел освятить куличи и пасхи. Люди стали ставить пасхальные яства прямо на паперть и просить отца Василия освятить принесённое с собой, суя ему в руки захваченное в церкви кропило. Ведь грех вернуться домой и не разговеться освящённой пасхой. Священник поднял голову, оглядел свою паству и, видя скорбь и мольбу в их глазах, прибодрился и стал махать почти сухим кропилом над куличами, осеняя еду и людей крестным знамением. Церковь опустела. Остались там только Митька со своей свитой, но во дворе и за оградой продолжал толпиться народ, хотя после великого поста и скорбной недели люди очень нуждались в основательном обеде, чтобы восстановить силы.