А выбор у Ивана IV и Николая II был по сути один и тот же. Первый путь — отречься от престола, и разбирайтесь сами, как хотите. В конце концов, царь не только глава государства, он еще и человек, его силы не безграничны. Но Иван Васильевич знал, чем это обернется. Засилье олигархов, анархия, развал — и гибель России, разрушение Православия. А он отвечал за страну перед Богом. Хотя существовал и второй путь… Когда позволила погода, государь со своим двором выехал в Троице-Сергиев монастырь, а оттуда в Александровскую Слободу. И к этому моменту выбор был уже сделан. С дороги царь начал рассылать приказы, призывал съезжаться к себе «выборных» дворян «изо всех городов… с людми, с конми и со всем служебным нарядом». Под рукой Ивана Васильевича собиралось внушительное, верное ему войско.
3 января 1565 г. гонец Поливанов привез митрополиту и боярам грамоту. Царь перечислял все вины знати и чиновников со времен своего детства — расхищения казны, земель, притеснения людей, пренебрежение защитой Руси, которую терзали все кому не лень, называл и измены, саботаж, покрывательство преступников. Объявлял, что он, не в силах этого терпеть, «оставил свое государство» и поехал поселиться, где «Бог наставит». Но он не отрекался от престола! (Да оппозиции только этого и требовалось, вмиг бы возвела на царство Владимира.) Нет, такого подарка Иван Васильевич заговорщикам не сделал. Он остался царем — и своим царским правом наложил опалу на всех бояр и правительственный аппарат. Все отстранялись от исполнения служебных обязанностей! Все дела останавливались, учреждения закрывались.
А одновременно дьяки Михайлов и Васильев привезли другую грамоту, зачитывали ее перед горожанами. В ней царь тоже разбирал вины знати, но заверял, что простые люди могут быть спокойны, на них он никакого гнева и опалы не держит. И Москва взбурлила, взорвалась. Народ поднялся за своего царя! Духовенство и бояре, собравшиеся на совещание в палатах митрополита, очутились в осаде. Люди требовали от них ехать к государю, уговорить вернуться. Москвичи и сами обратились к нему, просили, чтобы он «их на разхищение волком не давал, наипаче же от рук сильных избавлял». Обещали, что готовы своими силами «потребить» лиходеев и изменников, пусть только царь укажет — кого?
К Ивану Васильевичу хотел отправиться митрополит, но бояре не пустили — боялись, что без него чернь начнет их крушить. Делегацию церковников возглавил архиепископ Новгородский Пимен (в период кризиса он опять «почему-то» околачивался в Москве). За духовенством двинулись бояре, дьяки, дворяне — прямо с совещания, не заезжая домой (попробуй заехать, если на улицах растерзать могут). Александровская Слобода уже напоминала военный лагерь. Бояр и епископов остановила охрана, доставила к царю. Это была капитуляция. Делегаты молили Ивана Васильевича вернуться на царство, соглашались, чтобы «правил, как ему, государю, угодно», а над изменниками «в животе и казни его воля». Государь смилостивился. (И в самом деле смилостивился, ведь к Александровской Слободе вслед за боярами хлынули десятки тысяч людей, грозя им расправой.) Но Иван IV общую опалу снял, а Думе и Освященному Собору продиктовал ряд условий. Царь получал право наказывать виновных без суда Боярской Думы. Духовенство в его дела не вмешивалось. А для искоренения расплодившегося зла вводилось чрезвычайное положение — опричнина.
37. ОПРИЧНЫЙ ПОРЯДОК
Прежде чем рассматривать новую эпоху в жизни царя и России, нам с вами целесообразно еще раз разобрать, какими свидетельствами руководствоваться? Ранее уже упоминалось, что источники, рассказывающие об Иване Грозном, весьма отчетливо разделяются на две противоположных группы. Первая — описывающая повальные казни, ужасы, моря крови. Все авторы, сообщавшие такие сведения, хорошо известны. Об одном говорилось уже предостаточно — Курбский. Перечислим и других:
Таубе и Крузе — два ливонца, которые сперва изменили своей родине, служили шпионами у царя, потом стали шпионами у Сигизмунда. Шлихтинг — поляк, тоже дважды изменник. Попав в плен, стал служить русским, потом перекинулся обратно к королю и так же, как Таубе и Крузе, добросовестно отработал пропагандистский заказ. Штаден — немец, наемник, перешел к русским, был опричником, затем удрал на Запад и представил императору планы нападения на нашу страну. Впрочем, мемуары Штадена вообще сомнительны, они откуда-то всплыли лишь в XIX в. и могут быть подделкой. Еще один автор — итальянец Гваньини, сам он в России не был, служил у Сигизмуда комендантом Витебска, а информацию собирал, опять же, от перебежчиков. Не был в России и пастор Одерборн, он профессионально занимался пропагандой. Но уж он-то наворочал столько откровенной лжи, что большинство историков, независимо от их отношения к фигуре Ивана Грозного, признают работы пастора недостоверными и его «данными» не пользуются.
Источником, подтверждающим опричный террор, считается и так называемый «синодик опальных». Именно «так называемый» — потому что никакого документального «синодика» на самом деле не существовало и не существует. Просто С.Б. Веселовский обратил внимание, что в заупокойных поминовениях, которые царь подавал в монастыри, фигурируют имена казненных. Эту работу продолжил Р.Г. Скрынников, и в данном случае замечательного историка явно подвела предвзятая позиция по отношению к царю. По собственному признанию, он реконструировал «синодик», собирая по разным монастырям обрывки грамот XVII–XVIII вв, которые предположительно являются копиями синодиков Грозного.
Что ж, Иван Васильевич, даже и отправляя преступников на казнь, считал своим долгом поступать по-христиански, не держать на них ненависти и молиться об их душах. По понятиям и психологии XVI в. это было отнюдь не мелочью и не формальностью. Но он заказывал поминовение не только казненных, а и других наказанных, умерших в заключении, ссылке. Наконец, вспомните сами себя — неужели вы, подавая в храме записку об упокоении, перечисляете лишь тех людей, кого наказали или обидели? Скорее, тех, кто был вам близок. Точно так же и царь поминал людей, которых любил и почитал. В «реконструкции» все эти категории смешались, и сам «синодик», составленный из разрозненных клочков, никаким доказательством являться не может.
Существуют ли источники противоположного свойства? Да сколько угодно! Допустим, мы даже не будем брать в расчет официальные летописи, как пропагандистские и тенденциозные (хотя всех авторов, названных выше, можно квалифицировать сугубо как пропагандистских и тенденциозных). Но, например, Михалон Литвин, невзирая на то, что был патриотом своей родины и врагом России, очень высоко оценивал правление Грозного, ставил его в пример литовским властям. Писал: «Свободу защищает он не сукном мягким, не золотом блестящим, а железом, народ у него всегда при оружии, крепости снабжены постоянными гарнизонами, мира он не высматривает, силу отражает силою, воздержанности татар противопоставляет воздержанность своего народа, трезвости — трезвость, искусству — исскусство».
Англичане Ченслер, Адамс, посол Дженкинсон, неоднократно гостившие в нашей стране в 1550–1560-е гг., также отзывались об Иване Грозном восторженно, отмечали любовь подданных к нему. Венецианский посол Фоскарино писал о нем как о «несравненном государе», восхищался его «правосудием», «приветливостью, гуманностью, разнообразностью его познаний» и отводил ему «одно из первых мест среди властителей» своего времени. Добавим и отзывы итальянцев Тьяполо, Тедальди. А венецианский посол Липпомано посетил Москву в 1575 г., после опричнины. Но ни о каких «зверствах» он не упоминает, наоборот, высоко ставит справедливость царя, «праведный суд». Никаких ужасов не заметил и немец фон Бухау, бывавший в России в 1576 и 1578 гг., сообщал о ее хорошем устройстве и управлении.
Есть и иные свидетельства, косвенные. Дважды, в 1572 и 1574 гг. (после опричнины!) литовские паны и шляхта выдвигали кандидатуру Ивана IV на выборах короля. Жили рядом, хорошо знали, что делается в России. И сочинения Курбского, конечно, читали. Уж наверное, не пожелали бы себе на голову кровавого «тирана». Стало быть, представляли, где правда, а где пропагандистская брехня. И еще важное свидетельство. Во время одного из перемирий православный посол Гарабурда попросил у царя текст Библии. Дело в том, что рукописное Священное Писание в то время существовало в виде отдельных книг. И лишь в России Новгородский архиепископ Геннадий собрал их воедино, а при св. Макарии тексты были выверены, выправлены. Иван Грозный удовлетворил просьбу, Гарабурда увез великую ценность, и в 1580–1581 гг. в Остроге была издана первая печатная Библия на славянском языке. В предисловии отмечалось, что рукопись получена «от благочестива и в Православии изрядно сиятельна государя и великого князя Ивана Васильевича Московского».
