Иван испуганно принял ребенка. Тот был теплым и мягким. Сморщенное, красное личико, закрытые глаза…

– А он… – начал Иван. Он хотел спросить: «Живой?», но не успел. Ребенок открыл глаза. Те оказались маленькими и мутными. Внезапно князь ощутил на ноге влагу. Скосив взгляд, увидел желтую струйку, изливавшуюся из крючочка младенца ему на порты.

– Ишь, какой! – засмеялась Млава. – Не успел родиться, как батьку обмочил.

Забрав ребенка, она ловко запеленала его в холстину и вернула князю. Тот держал сына, боясь пошевелиться. Чувства, которые обуревали сейчас Ивана, словами передать было невозможно. Внезапно ребенок сморщил личико и закричал.

– Дай! – услышал Иван. – Мне!

Оляна, приподнявшись, жадно смотрела на них. Иван подошел и протянул сына. Оляна схватила ребенка и прижала к груди. После чего заплакала. Младенец тут же поддержал.

– Он… Есть хочет…

Оляна попыталась дать мальчику грудь, но тот выплюнул сосок и продолжил плакать.

– Не спеши, княгиня! – сказала Млава. – Покормишь еще! Он от другого плачет. Чрево покинул, где ему было тепло и добре. Привыкнет и успокоится. А ты тужься! Послед должен выйти.

Млава забрала у Оляны младенца и положила рядом. Тот, к удивлению князя, почти сразу затих. Выдохнув, Иван на плохо гнущихся ногах прошел к двери и вышел на крыльцо. Несколько пар глаз немедля уставились на него.

– Сын! – сказал князь, глупо улыбаясь. – Здоровый!

Стражи заорали, бросая вверх шапки.

– Всем по гривне! – добавил Иван, когда крик умолк. – Сегодня же!

Шапки снова полетели вверх.

– А теперь скачите в Звенигород и пригоните покойный возок! Княгиню повезем, с дитем! И одежу роженице не забудьте!

– Как она? – протолкался ближе Олята.

– Здорова! – ответил Иван и внезапно одернул себя: «Здорова ли? Вдруг нет?»

Он торопливо вернулся в избу. Млава, склонившись над лоном жены, махала иглой.

«Порвала!» – испугался Иван. Млава тем временем, перекусив нитку, посыпала рану желтым порошком из туесочка и выпрямилась.

– Это не то! – пояснила, поймав взгляд князя. – Промежность разлезлась. Такое бывает. Сам гляди: крови мало.

Князь, однако, глядеть не захотел, подошел сбоку. Измученная Оляна спала, прикрытая чьей-то свитой. Завернутый в холстину младенец дремал рядом. Иван полюбовался на сморщенное личико и отошел. Млава возилась у лавки, собирая узелок.

– Держи! – Иван протянул ей отвязанный от пояса кошель. – Здесь ромейские номисмы – в пересчете на серебро гривен пять будет.

Млава покачала головой.

– Ты спас мне жизнь!

– А ты сегодня – две. За одну должен. Возьми! Или чего другого хочешь?

Млава кивнула.

– Чего?

– Остаться в городе.

– Живи! – пожал плечами Иван. – Это денег не стоит. А золото возьми! – Он вложил кошель в ладонь Млавы и завернул ей пальцы. – Купишь дом, заведешь хозяйство… Мужа себе доброго найдешь – приданое будет. Я тебя не забуду. Не чаял, что Оляна будет жить! – Он улыбнулся.

«Жить-то она будет, – подумала Млава, сжимая толстый кошель. – А вот рожать более – нет!»

Она подумала, сказать ли это князю, и, поколебавшись, решила молчать. Еще обвинит, что она нарочно. Млава сама не верила, что у нее получилось. Даже у покойной матери повороты выходили редко. Мокошь помогла своей жрице. Она отметила этого высокого, красивого мужа с синими глазами. Млава догадалась об этом на берегу, когда князь с кучкой воев разогнал ляхов, не получив при этом даже царапины. Удача князя подтвердилась и в этот раз. Мокошь давала ясно понять: это он! Тот, кого богиня избрала жертвой…

На третий день после рождения сына к Ивану приехал Малыга с женой. Женился батько неожиданно для всех, в том числе для себя. Случилось это, как мне рассказывали, так. Малыга, как положено посаднику, принимал жалобщиков, когда к нему вошла странная девица. О том, что она незамужняя и даже не вдова, говорил венчик в волосах, хотя на вид посетительнице было за двадцать – в Галиче к таким годам успевали овдоветь. Тем не менее, девица не выглядела ни косой, ни рябой, что объясняло б привередливость женихов; наоборот, смотрелась весьма гожей. Чем, собственно, и привлекла внимание Малыги.

– Сосед межу запахал! – пожалилась Любава, как звали просительницу. – Накажи его!

– Сами разобраться не можете? – заворчал Малыга (он не любил склок). – Посаднику дело до вашей межи?

– Сосед у меня дурной! – возразила девица. – Мало того, что жадный, так и обзывается всяко. А вступиться некому – сирота я.

– Что ж без мужа? – сощурился Малыга.

– Не берут.

– Отчего?

– В то время, как Володько здесь правил, уные его меня снасиловали. Схватили на улице, затащили в хоромы, после чего выкинули, побитую и в одеже разодранной. Домой шла через весь Галич, люди позор мой видели… – Любава насупилась.

– Где эти уные сейчас? – посуровел лицом Малыга. – В Галиче?

Любава покачала головой.

– Сгинули, – она вздохнула. – Вы их и посекли. Уцелей кто, сама бы зарезала! – добавила мстительно.

Малыга внимательно глянул на просительницу.

– Батюшка объявил в церкви, что я непорочная[7], только женихи все равно носы воротят.

– Дурни! – сказал Малыга. – Девка ты гожая, как мне, так по нраву. Совсем, что ль, не звали?

– Которые и звали, – подтвердила Любава. – Только не пошла.

– Отчего?

– Они не по любви, – фыркнула Любава. – Дом мой хотели, хозяйство. Я хоть и не боярышня, но не бедная! Сама тружусь, холопов имею, приглядываю за ними! – добавила Любава с гордостью.

Малыга задумчиво прошелся по гриднице.

– Сосед только донимает, – продолжила Любава. – Забижает сироту!

Вид девицы резко контрастировал с ее словами. «Эту обидишь! – подумал Малыга. – Скорей она сама…»

– Заглянуть к тебе вечерком? – предложил, сощурившись.

– Даже не думай! – возмутилась Любава. – Я себя блюду. У кого хошь спроси! Даже сосед, и тот лает меня «целкой церковной». Привечала б мужиков, кричал бы: «Блядь!»

– «Церковной»? – улыбнулся Малыга.

Любава насупилась.

– Батюшка сказал «непорочная», значит, такая и есть!

– Жаль! – развел руками Малыга. – А то бы заехал.

– Сором тебе, посадник, девицу к блуду склонять! – осердилась Любава. – Коли по нраву, так замуж бери! По-честному!

Малыга захохотал.

– Нашла жениха! – сказал, отсмеявшись. – Ты на голову мою глянь, глупая! Вишь, седая?!

– Что из того? – возразила Любава. – Голова седая, а телом крепок. На ристалище молодых бьешь, сама видела. К женкам вдовым захаживаешь, весь Галич о том знает. Ко мне вот ночевать просился. Значит, не старый.

Малыга снова захохотал. Любава, нахмурившись, ждала, когда он закончит.

– Ладно, – сказал Малыга, отерев с глаз слезы. – Повеселила ты меня. Пошлю тиуна. Коли правду молвила, соседа накажут. Станет впредь лаяться, получит батогов. Довольна?

Любава кивнула, но не ушла.

– Что еще? – удивился Малыга.

– Замуж! – напомнила Любава.

– Так не звал! – изумился Малыга.

– Сказал, что я по нраву.

– Ну… – Малага почесал в затылке. – Сказать-то всякое можно. Рассуди сама, куда мне жениться, старому? Смеяться станут.

– Не станут! – возразила Любава. – За тебя любая пойдет!

– Так уж и любая! – не согласился Малыга. – Вдова – еще поверю, но чтоб девка? Девке со стариком невместно.

Любава потупилась.

– Не девка я, – сказала чуть слышно, – сам знаешь. Хоть батюшка и объявил, но девство порушено… И лет мне много – двадцать три. Как для тебя – так в самый раз! – добавила торопливо.

– Думаешь? – спросил Малыга.

Любава кивнула. Малыга прошелся по гриднице во второй раз.

– За тех, кто звал, не шла, – сказал, встав против просительницы. – За меня сама просишься. Захотела в посадницы?

Любава покачала головой.

– Тогда отчего?

– Ты мне по нраву. Крепкий, статный и гожий. С виду строг, но сердцем добрый. Встретил ласково, помочь обещал. Другой бы выгнал.