— Завтра, рано утром, отправляюсь в Прешпорок, — поведала госпожа, — там разыщу палатина Дёрдя Турзо. Сообщу ему о царящих здесь мятежных настроениях и приведу в подарок чахтичанам ратников, о которых им придется заботиться. Вот тогда-то они притихнут и вскоре пожалуют просить меня освободить их от ненасытных обжор. А когда у меня под рукой будет рать, кто осмелится вмешиваться в мои дела?!

— Тут мы расправимся и с разбойниками! — крикнул Фицко и сжал кулаки. — Они от страха залезут в свои норы, а мы их выкурим оттуда: пусть могильщик тут же перепрячет их в такие дыры, откуда нет возврата.

— Разбойников жалеть нечего! — взорвалась госпожа. — Вы — Фицко, гайдуки, солдаты — постарайтесь уложить на месте их, всех до единого!

После недолгого молчания она продолжала с еще большим неистовством:

— Только Вавро не убивайте! Этого я хочу взять живого, чтобы отплатить ему за эту рану и унижение. Клещами, которыми он поранил меня, я выжгу на его теле тысячу знаков позора!

— А я позабочусь о пасторе! — пригрозила Дора.

— Превосходно, — согласилась госпожа. — А как ты собираешься обойтись с ним?

Дора льстиво заморгала и ответила тихо, но все же так внятно, что даже Ката, подслушивавшая за дверью, разобрала ее слова:

— Уж такое я с ним сделаю, что его духовные чада могут уже сейчас собирать ему на гроб! — И, прочтя на всех лицах нетерпеливый вопрос, с ненавистью прошипела — Я отравлю его!

Никто не стал ее отговаривать — напротив, постарались подстегнуть пыл злодейки.

— Исполнишь свое обещание еще до моего возвращения, — заверила графиня, — можешь рассчитывать на щедрое вознаграждение.

— А я тем временем выясню, кто освободил Яна Калину, — пообещал Фицко, — кто спас Маришу Шутовскую и запер в застенке госпожу графиню, кто прострелил мне руку. Прошу только разрешить мне самому рассчитаться с этим стрелком!

— Хорошо, Фицко, только скажи нам, что ты собираешься с ним делать?

— Отрублю ему обе руки, но не сразу, а по кускам.

— Я найду и приведу Маришу Шутовскую! — нашлась Илона.

— А я — Магдулу Калинову! — присоединилась Анна.

— С этой уже все ясно! — бросил Фицко. — Если Эржа Кардош не повредится в рассудке, то приведет ее в замок еще нынешней ночью.

И Фицко рассказал о своих злоключениях в лесной сторожке.

— Если Эржа Кардош их приведет, — распорядилась госпожа, — бросьте Магдулу Калинову в темницу и держите ее там на воде и на хлебе до моего возвращения. А старого Ледерера я прощу и разрешу ему вернуться в свое лесничество.

Фицко разочарованно взглянул на графиню, но тут же успокоился, когда она добавила:

— Это снисхождение я оказываю ему только ради сына, который оказал нам редкую услугу и, надеюсь, еще окажет. Правда, заслуги сына не смывают полностью провинности отца. Пусть хоть частично платит за то, что принял беглянку под свою крышу, защищал ее и нанес обиду моему слуге. Пусть гайдук отвесит ему двадцать пять палочных ударов.

— Ваша графская милость! — возгласил Фицко. — Разрешите мне собственноручно покарать лесника!

— Быть по-твоему! — согласилась госпожа.

«Отвешу деду столько палок, что никакое чудо его не спасет», — грозился про себя Фицко и поспешил выпросить у госпожи разрешения и на другие черные замыслы.

— Считаю своей обязанностью, ваша милость, — продолжал он торжественно, — сообщить вам, что под крышей замка скрывается предатель.

Алжбета Батори подскочила:

— Кто это?

— Капитан пандуров!

В спальне воцарилась мертвая тишина: женщины ошалело глядели на Фицко, а госпожа раздраженно напустилась на него:

— Не болтай вздора, Фицко! Это слишком серьезное обвинение. Какие у тебя для этого основания?

— Пока он выдал себя только в мелочах, — ответил Фицко тихо и осторожно. — Когда лесник с этой девушкой в сторожке напали на меня, я видел, что он с радостью бросился бы помочь им, имей он для этого силы.

— Не юли, Фицко, — графиня начинала терять терпение, — ответь коротко и ясно, почему ты считаешь его способным на предательство?

— Капитан втюрился в Магдулу Калинову! — прохрипел Фицко и заскрипел зубами. Он уже не мог скрыть свой гнев, свою жажду мести. — Он влюбился в сестру разбойника, и я уверен, что эта любовь ослепит его, он забудет о своих обязанностях, боюсь даже, что в нем разбойники могут найти тайного заступника и союзника.

— Твои слова встревожили меня, Фицко, — задумчиво проговорила госпожа. — Я в высшей степени возмущена и расстроена. Опасения насчет возможной измены капитана кажутся мне обоснованными. Выходит, я не могу положиться даже на командира пандуров! Это ужасно!

— Ваша милость, — науськивал ее Фицко, — я бы посоветовал вам остерегаться его. Да поможет ли осторожность? Разве льстивый заговорщик не опаснее открытого врага?

— Следи за каждым его шагом, Фицко! И если он самым незначительным образом докажет, что нарушает мои планы и льет воду на мельницу врагов, немедля прими меры!

— Какие меры я могу принять против пандурского капитана? — Фицко жадно ждал ответа.

— У тебя у самого хватит ума, как избавиться от врага, чтобы ни одна душа не догадалась об этом и не могла привлечь тебя к ответственности.

Лицо Фицко просияло. Про себя он торжествующе смеялся. Он уже видел, как приглашает капитана под каким-нибудь предлогом в подземелье и проявляет к нему особую предупредительность. Вежливо пропускает его вперед в узком коридоре, а потом, ха-ха, потом отправляет крысам лакомый кусочек…

В спальне госпожи замышлялся такой беспощадный бой, строились такие жестокие планы насчет того, как избавиться от врагов, что добрая душа Ката Бенецкая, подслушивавшая под дверью, чуть ли не теряла сознание и поминутно крестилась.

Наконец Алжбета Батори отдала своей верной прислуге последний приказ:

— Я не знаю, как долго задержусь в Прешпорке. Поэтому позаботьтесь, чтобы замок к моему возвращению сиял чистотой. По зовите ремесленников, побелите все изнутри и снаружи, и как можно тщательнее, постарайтесь, чтобы у меня не было недостатка в слугах. От моего имени прикажите это Сабо и Кардиш, Барновой и Хорват, Ваш, Саллаи, Сидо, Кече, Баршонь, Селле, Кохиновой и другим женщинам, которые уже хорошо показали себя при найме служанок. За каждую девушку они получат особое вознаграждение.

Слуги внимательно выслушали ее и обещали выполнить все в точности.

— Девушек мне потребуется изрядное число, в самом деле изрядное, — сказала Алжбета Батори, вперив взгляд куда-то в необозримую даль.

— Девушек мы приведем, ваша графская милость, — отозвалась Илона. — Сколько удастся собрать. У нас есть опыт, мы кое-что соображаем, как приманить на службу в замок даже самых упрямых красоток, но при этом предстоит тяжелая, очень тяжелая работа: не только в окрестностях, но и в дальних краях нас уже знают, и девушки сторонятся нас. Вот я и боюсь, что, при всем нашем старании, большого числа служанок не соберем. А чтобы ваша графская милость после возвращения из Прешпорка имела их вдосталь, я посоветовала бы повелеть заняться этим делом человеку, вид которого вызывает доверие. Он преуспел бы куда больше, чем мы все! Даже Фицко того не достичь.

— Ты кого имеешь в виду? — спросила госпожа.

— Кастеляна Микулаша Лошонского!

— А ведь ты права, — сказала госпожа, подумав с минуту. — Все равно от него толку нет. Неужели мне его надо кормить только за то, что он постоянно корпит над своими книгами и днем и ночью, таращит глаза на небо? Пошлите рано утром на град гайдука, пусть кастелян явится ко мне еще до моего отъезда.

Закрытая дверь

Оставшись одна, графиня вытянулась на постели.

Итак, теперь она снова обрела уверенность, что скоро избавится от всех врагов. Скоро к ее услугам будет целая рать. Коли вздумается, она сможет повесить или перестрелять хоть половину Чахтиц. Верные слуги постоянно наготове, они сразу учуют любой затеянный против нее сговор, любую опасность и силой или хитростью ее устранят. Ничто не помешает ей в полную мощь заняться собой, пестовать свою красоту.