— Какое еще возражение? — взорвалась госпожа. Ярость охватила ее при взгляде на этого гордого старца. Придется как можно быстрее устранить его! — тут же созрело решение. — Она вмиг овладела собой и холодно сказала — Я слушаю вас.

— Наша обязанность — заботиться о нравственном и материальном благополучии города и охранять его права и честное имя; мы не устанавливаем, насколько ваша светлость наделена правом приговаривать к смертной казни и своевольно вмешиваться в дела суда…

— Пусть у вас не болит о том голова! — оборвала его графиня. — Если бы вы, досточтимый пастор, и ваши старейшины глубже вдумались в мои поступки, вы бы обнаружили, уверяю вас, что я не нарушила закон и не вмешалась в полномочия суда. Все обстоятельства требовали, чтобы Ян Калина, мятежник и разбойник, был тотчас обезврежен. Но мы выслушаем, что, собственно, повергло отцов города в удивление!

— Еще раз повторяю, ваша светлость, — сдержанно продолжал Поницен, несмотря на то что вся кровь в нем кипела, — мы не устанавливаем, насколько вы были вправе сделать то, что делаете.

— Весьма любезно с вашей стороны, — язвительно заметила она.

— Мы не устанавливаем этого, — упрямо продолжал священник, — поскольку убеждены, что этим займутся люди, призванные следить за соблюдением законов.

— У меня нет никакого желания выслушивать проповеди, — обрушилась на него Алжбета Батори, — извольте говорить покороче.

Ян Поницен был в высшей мере возмущен. Нить подготовленной речи оказалась порванной. Он выпалил:

— На чахтицкой площади виселица никогда еще не стояла. Мы возражаем против того, чтобы на площади вешали!

— Мы против! — закричали и стоявшие позади священника горожане, возмущенные недостойным поведением госпожи. Раздались выкрики и перед замком: — Мы против!

— Ха-ха-ха! — послышалось в ответ. — Суть не в том, что на площади состоится казнь, а в том, что будет повешен разбойник Ян Калина. Если вы будете настаивать, я заявлю властям, что город Чахтицы тайно сговорился с разбойниками, что поддерживает их. Тогда чахтичанам придется доказать свое уважение к закону тем, что будут, точно заботливая мать, обихаживать несколько сотен немецких наемников!

И она разразилась смехом, в котором слышалась убежденность, что все бессильны против нее.

— Ну как, вы все еще против? — грозно спросила она.

Отцы города на мгновение смутились при мысли, что она им на шею посадит наемников-немцев, которые обычно грабят сокровищницы города, нарушают покой семейств и опустошают чуланы жителей. Но даже эта мысль не охладила их возмущение, и они снова громко закричали:

— Против!

Тем временем от ворот незаметно подошла согбенная женщина. Это была старая Калинова. Она долго ждала возвращения Мариши Шутовской, а поняв, что напрасно ждет, решила отправиться на поиски. Однако нигде не нашла ее, и потому в измученной ее душе созрело решение наведаться к чахтицкой госпоже.

Остановившись перед ней, она выпрямилась с таким достоинством, что удивленным отцам города показалось, будто она стала выше ростом.

— И я тоже против, госпожа! — взволнованно воскликнула она. — Не для того рожала я детей, чтобы ты их губила! Ты забрала у меня дочь из-за сына, которого сама и сделала разбойником. Ты повелела ставить виселицу, а нынче ночью твои запроданные дьяволу служанки поволокли в темницу Маришу Шутовскую, мое последнее утешение.

Неожиданный приход старухи и ее взволнованное обвинение настолько поразили госпожу, что она не сразу сообразила, как заткнуть ей рот и тут же на месте покарать ее за наглость.

— Кто видел, что эту девушку уволокли служанки госпожи? — грозно прикрикнула на старушку Илона Йо.

— Если в Чахтицах или даже в дальней округе пропадает девушка, каждый знает, что исчезла она в подземных темницах замка! — с полной уверенностью воскликнула Калинова.

Калинова приблизилась к госпоже с гордо поднятой головой и развела руки, словно хотела показать, что она безоружна и беспомощна.

— Вот я вся перед тобой, чахтицкая госпожа! — отчаянно прокричала она. — Впейся в меня своими когтями, как кровожадный дракон, если тебе доставляют наслаждение человеческие страдания и смерть, лиши меня жизни — она уже не имеет смысла, после того как ты забрала у меня всех детей!

Владычица замка набросилась на нее в приступе безумной ярости, стала бить ее кулаками по лицу, пинать ногами.

— Вот тебе, вот тебе, бунтарское племя! Сдохни, сдохни, как подохнут твои ублюдки! — шипела она.

Старушка держалась с молчаливым достоинством.

Зрители с ужасом наблюдали этот взрыв гнева, то тут, то там раздавались возмущенные крики.

Когда старушка повалилась на землю, графиня приказала своим служанкам:

— Отнесите ее в темницу! — Но тут же ее осенила дьявольская мысль: — Нет, погодите немного, пусть возьмет с собой на память и для потехи три пальца сына! Эй, слесарь! — окликнула она Павла Ледерера. — Неси сюда клещи, я ему сама выжгу пальцы… Илона, ступай поторопи Дору!

Павел Ледерер торопливо обмотал тряпками длинные, покрытые деревом ручки клещей, потому что они чересчур накалились, и осторожно понес их, точно факел. Казалось, раскаленные клещи пылают огненным языком. С них посыпались искры и на мгновение озарили фигуру чахтицкой госпожи.

Напряжение во дворе достигло предела.

Один исчез, другой появился

Вдруг во дворе послышались отчаянные вопли. Из дверей замка выскочила Дора, за ней — Илона.

Охваченная дурным предчувствием, госпожа выронила клещи.

— Что случилось? — заорала она.

— Темница пуста! — гаркнула Дора. — Калина исчез, следа от него не осталось. Дверь заперта, но за ней я нашла только веревку, которой он был связан.

Старушка-мать ожила, услышав весть о побеге сына. Чахтичане приосанились, загомонили. Никому и в голову не приходила мысль, что завтра же их могли призвать к ответу за сочувствие разбойнику.

Алжбета Батори не в силах была собраться с мыслями. Затуманенный гневом рассудок отказывался служить. Весь мир сговорился против нее. Она не знала, как заставить замолчать толпу, как смыть позор, который так неожиданно настиг ее.

— Под моей крышей скрывается предатель! — вскинулась она, исходя мстительной злобой, и бросила на слуг ястребиный взгляд, словно выбирая, на кого обрушить подозрение в предательстве и тут же прилюдно покарать его, дабы клещи не лежали без дела и виселица получила положенную жертву. Каждый, на ком задерживался ее взгляд, содрогался при мысли, что может оказаться беспомощной игрушкой ее мести.

Смолкли и чахтичане. Они вдруг осознали, как неразумно было давать волю своим чувствам.

Но случилось то, чего никто не ожидал.

Перед хозяйкой замка появился гайдук. Неведомо откуда взялся, словно из-под земли вырос, высокий, косая сажень в плечах, и крикнул зычным голосом:

— Верно, чахтицкая госпожа, под твоей крышей предатель! Предатель, который продал товарища!

И он молнией метнулся к Павлу Ледереру и стал молотить его кулаками по голове, пока тот не рухнул на землю.

— Это тебе только залог того, что ты за свою измену схлопочешь!

Еще прыжок — и он уже стоял перед графиней:

— А тебя, дьяволица, я малость погрею!

Он схватил клещи, раскрыл их и ткнул Алжбету Батори в бок. Она завизжала от боли: клещи впились ей в бедро.

— Теперь ты будешь знать, как приятно рвать каленым железом живое человеческое тело! — Он поднял старую Калинову. — Пойдем, матушка, мы не дадим вас в обиду!

Никто во дворе не успел опомниться, как гайдук уже посадил старушку на коня, сам взобрался и погнал его прочь.

Отскакивая с дороги, чахтичане кричали вслед:

— Вавро! Это Вавро!

Это был действительно разбойник Вавро. Когда Андрей Дрозд послал его в Чахтицы разведать, что случилось с Яном Калиной, ему пришло в голову переодеться в мундир одного из павших гайдуков. Так он незаметно проник в замок и замешался среди пандуров, чтобы гайдуки не узнали его. А когда пандуры разбежались по темным закуткам двора, он тихонько прокрался к перевернутому котлу и затаился позади него. Вавро хотел как можно ближе подобраться к владычице замка, чтобы в нужную минуту выполнить поручение. А если его постигнет неудача, так он подожжет амбар и стога: по озаренному небу вольные братья поймут, что он в опасности, и придут на помощь. Но тут он узнал, что Калина неведомо каким образом сбежал, и тогда у него созрело решение спасти его мать.