6. Как в судный день

Бесславное возвращение, горькая расплата

Старейшины города, собравшиеся у старосты Кубановича, совещались долго и бурно. У каждого было что припомнить хозяйке замка! Все возмущались, что чахтицкая госпожа не соблюдает старинных прав и привилегий. Того и гляди, и со свободными гражданами станет обращаться как со своими холопами!

Отцы города постановили отправиться в замок и устами Яна Поницена, самого красноречивого из них, высказаться против казни на площади.

Выйдя из дома старосты, они увидели возвращавшихся после схватки с разбойниками пандуров и гайдуков. Вразброд, кто верхом, кто пешком, тащились они, словно шли на казнь. Ужас накатывал на них при мысли, что ожидает их, когда они предстанут перед госпожой побежденными да еще без предводителей.

Все Чахтицы высыпали на улицу.

Хотя побежденные возвращались в мрачной тишине, горожане, не сомкнувшие глаз из-за звуков ближнего боя под градом и ожидания утренней казни, сразу услышали их. Позорное то было возвращение для красномундирных стражей господской власти и общественного порядка! Со всех сторон сыпались язвительные, колкие замечания, шутки, похожие на падающие с крыш горящих домов головешки…

Измотанные боем наемники и гайдуки, с трудом державшиеся в седле, делали вид, что ничего не видят и не слышат. Под предводительством головы и священника горожане поспешили к замку вслед за кавалькадой незадачливых охотников.

Интересно, как поступит госпожа, узнав, что Фицко и капитан попали в плен к разбойникам? То-то будет зрелище! С тихой печалью думалось им о несчастном Яне Калине, которому сперва изувечат руку, а затем накинут петлю на шею…

Ворота замка ощерились, точно гигантская пасть, и пандуры с гайдуками хлынули во двор. Чахтичане остались за воротами, откуда могли окинуть двор глазами. Там уже ждало кресло под балдахином для госпожи, а чуть поодаль — «кобыла». Немного в сторонке стоял новый молодой слесарь и задумчиво смотрел в огонь, где раскалялись клещи. Ката Бенецкая со служанками хлопотала у клокочущих котлов, в которых варился гуляш, а рядом катили громадные бочки с вином. Щедрая мзда для победителей, прости Господи!

А вон там, на пригорке, чернеет под звездным небом амбар с широченно открытыми воротами, дабы усталые вояки могли тут же вкусить отдых на ложе из пахучего сена.

— Идут, идут, они уже здесь! — крикнула Илона Йо. Даже не спросив, сколько разбойников схвачено, она стремглав понеслась к госпоже сообщить, что пандуры и гайдуки воротились.

Алжбета Батори провела вечер в заботах и волнении.

Волнение вызывала мысль, что в эти часы в подземной темнице готовится к смерти дерзкий холоп, который позволил себе ей угрожать, а за Вишневым рать ее громит его сообщников.

Беспокойство гнало ее из комнаты в комнату. В гардеробной она принялась выкидывать из сундуков наряд за нарядом и с ненавистью топтать ногами великолепные черные юбки, лифы и жакетки, в которых оплакивала супруга. Всезнающая Майорова убедила ее, что черный цвет убивает красоту, что он уносит в могилу молодость. Поэтому она задумала уничтожить все эти черные тряпки и оставить для себя только наряды, излучающие живые, яркие и пестрые краски. Пятнадцать портных уже шьют ей новые наряды из розового шелка. Они будут сшиты словно из тысячи лепестков, и она заблистает в них во всей своей красе.

Когда Илона Йо ворвалась с сообщением о возвращении рати, Алжбета Батори как раз благосклонно выслушивала советы Майоровой. Она готова была озолотить эту высохшую старуху за ее драгоценные указания, как сохранить красоту и молодость. Ведь именно она открыла ей глаза, она дала ей в руки надежное средство отдалить старость. Одну ее она должна благодарить за то, что станет столь ослепительной, красивей всех дам в Венгерском королевстве.

Алжбета выбежала во двор, заранее торжествуя: наконец-то она сведет счеты со своими врагами, покажет, какая участь ждет любого, кто осмелится стать ей поперек дороги.

Но только она уселась в кресло, восторг ее тут же угас. Непонимающим взглядом обвела ватагу пандуров и гайдуков: они не шумели, торжествуя победу, а стояли молча, повесив головы.

— В чем дело? — вскрикнула она, предчувствуя дурное.

— Фицко и капитан распорядились, чтобы мы оставили поле боя и воротились в Чахтицы, — робко ответил один из них.

Она вскочила точно ужаленная.

— Где Фицко и капитан? — завизжала она.

— Разбойники пленили их, но отпустят под утро, — снова раздался боязливый ответ.

В безумном порыве хозяйка замка набросилась на гайдуков.

— Мерзавцы, трусы, своих командиров бросили на произвол разбойников!

И тут же прозвучало повеление о самом страшном для гайдуков наказании.

Засвистели дубины и палки. Гайдукам велено было колотить друг друга, причем как можно яростнее. Когда госпоже показалось, что один из них молотит товарища слишком пяло, она заорала на него и сама так его отделала, что он в беспамятстве распластался на земле. Гайдуки, устрашенные примером, молотили друг друга что есть силы. И один за другими грохались наземь, ревмя ревя от боли.

Чахтичане ошеломленно смотрели, не веря своим глазам. Гайдуков они не любили, но теперь, увидев, как, по приказу госпожи, они колотят друг друга, орут от боли и брякаются наземь, по-человечески пожалели их. Особенно когда Алжбета Батори, хохоча как безумная, сама схватила палку, бросилась на стонавших гайдуков и стала лупить их почем зря. Потом она взялась за пандуров, свирепая точно дракон, разве что глаза не метали молнии да изо рта не валило пламя. Она изрыгала нечестивые ругательства, кидалась на пандуров, словно ястреб, яростно размахивала палкой, и несчастные разлетались как стая вспугнутых цыплят. У котлов она снова подняла крик:

— А вы бы еще от гуляша и вина не отказались, верно? Расплавленным свинцом накормить бы вас!

Орудуя палкой, она опрокинула котел. Мясо в ароматной подливе стекло в огонь. Раздалось шипение, повалил пар. А госпожа помчалась дальше к бочкам, палкой, точно бильярдным кием, стала пробивать днища, вино брызнуло, увлажняя жаждущую землю. Винные пары смешались с ароматами гуляша. У гайдуков, беспомощно лежавших на земле, и у пандуров, в закутках двора, потекли слюнки.

Владычица замка остановилась в изнеможении. Избитые гайдуки уже не вызывали злости, нужна была следующая жертва, на которую можно было излить гнев. У опрокинутых котлов беспомощно стояла Ката, у кресла с балдахином — Илона, Анна и Дора, которая только что подошла к ним. А в стороне у огня, в котором алели клещи, стоял слесарь Павел Ледерер. Кроме них, на дворе не было ни одной живой души. Пандуры схоронились в темных закоулках двора.

Илона и Анна молили Бога, чтобы гнев госпожи обрушился на Дору. Они думали, что, потеряв приязнь госпожи, она не отважится показаться ей на глаза, покуда не приведет Магдулу Калинову. И в самом деле, дикий взгляд госпожи остановился на Доре. Однако завистливых служанок ждало разочарование — приказ графини был новой наградой любимице:

— Дора, приведи Калину!

Протест

Дора уверенным шагом поспешила со двора, а госпожа села в кресло.

Отцы города и толпа горожан решили, что настало подходящее время для того, чтобы обратиться к чахтицкой владычице. Когда посланцы города во главе с Яном Пониценом смело предстали перед ней, она смерила их хмурым взглядом.

— Что вам надобно? — холодно спросила она.

— Мы пришли от имени города Чахтицы, — начал Ян Поницен и с достоинством выпрямился.

— В последние дни я убедилась, что вам нравится сюда ходить, — усмехнулась госпожа. — И напрасно. Не так давно я говорила вам, чего от вас ожидаю. Вы прекрасно знаете, что и для вас и для церкви было бы лучше перебраться за сто верст от замка, если он так мешает вашему покою.

— Я переступил порог замка не по своей воле, а по поручению города Чахтицы, — строго проговорил священник, — и прошу вас выслушать наше возражение.