Из далекой дали кто-то позвал его. Он старался не обращать на это внимания. Но голос все настойчивее продолжал называть его имя.

«Какая-то женщина, — подумал Рауль, — но не Клер».

И внезапно его ослепил яркий свет. Он увидел окруженную сиянием Брижит. Ее черные волосы развевались на ветру. Она схватила Рауля за руку и повела его к свету. Он упирался. Ведь в темноте было так уютно и безопасно. Но Брижит все равно продолжала тащить его вперед, и у него уже не было сил ей противиться.

И вдруг Рауль оказался в какой-то незнакомой комнате. Он смотрел откуда-то сверху на троих мужчин, склонившихся над четвертым, неподвижно лежавшим на кровати. Он узнал Жиля и Люка де Безье, но вот седобородый в черной мантии был Раулю незнаком. Чуть в стороне стоял рыдавший Мир. Похоже, никто из них не заметил подошедшую к изголовью кровати Брижит, но для Рауля она была такой же реальной, как и все находившиеся в комнате предметы. Склонившись над неподвижным молодым человеком, Брижит положила ладонь на его грудь и стала делать ему искусственное дыхание изо рта в рот. В ту же секунду Рауль узнал в лежащем на кровати себя и полетел куда-то вниз.

— Подождите, — воскликнул Жиль, когда тамплиер стал накрывать тело Рауля простынею, а добрый катар захлопнул свой молитвенник. — Подождите. Мне показалось, будто он шевельнулся.

— Всего лишь последние судороги, — хладнокровно заметил Люк. — Думаю, подобное тебе не раз приходилось видеть на войне.

— Да нет же, я уверен, что...

Рауль с трудом заставил себя открыть глаза. Брижит стояла рядом и пристально на него смотрела, но, когда он протянул к ней руку, она увернулась и, грустно улыбнувшись на прощание, вышла из комнаты. Жиль схватил его за ладонь. Он был немного напуган.

— Господин Рауль?

— Вы ее видели? — еле слышно прошептал де Монвалан.

— Кого, господин мой?

— Брижит...

Жиль многозначительно переглянулся с остальными.

— Здесь никого, кроме нас, не было, — помедлив, ответил он.

— Она была здесь... — Рауль болезненно сглотнул слюну, во рту у него совершенно пересохло.

— А я вполне могу поверить в то, что она здесь была, — прошептал Люк. — Готов поклясться священной клятвой тамплиера, что уже собирался накрыть лицо мертвеца.

Дрожащей рукой Жиль налил разбавленного водой вина в кубок и предложил его раненому. Рауль жадно припал к кубку, а потом вновь рухнул на подушки. Он чувствовал себя вконец измученным и совершенно не ориентировался в пространстве. Катар, видя, что в его дальнейших услугах уже не нуждаются, поспешил прочь по какому-то срочному делу. Среди остатков окруженной в Тулузе армии южан было слишком много раненых и умирающих, нуждающихся в его услугах.

— Уж не причастил ли он меня? — спросил Рауль у Люка, когда тот принялся перебинтовывать его рану.

— Да нет... Ты был без сознания, а значит, не мог отвечать на его вопросы. Но он усердно молился, чтобы душа твоя обрела достойное новое тело после того, как покинет твое.

Если б у Рауля были силы, он бы наверняка рассмеялся, но сейчас он был слаб, как слепой котенок, а боль нестерпимо жгла его. Он так ничего и не смог вспомнить о последних нескольких днях. Лишь кошмарные сны, полные пожаров и кровопролитных схваток.

— Где я?

— В Тулузе, мой господин, — сообщил выглядывающий из-за плеча Люка Жиль. — Мы доставили вас сюда после битвы. Граф Раймон ведет переговоры об условиях сдачи города. Сражаться далее мы не можем, но в то же время нас нельзя победить, пока мы удерживаем город.

Люк снял последний пропитанный кровью и гноем бинт, и Рауль невольно вскрикнул от боли. Тамплиер поспешил извиниться.

— Да нет же, все нормально, — прохрипел де Монвалан. — Рана уже не болит так, как раньше.

— Да, она уже начала заживать, — ответил Люк, все еще не веря своим глазам. Еще три часа тому назад рана Рауля казалась смрадным, пузырящимся гноем месивом, инфекцией, которую уже ничем нельзя побороть. Теперь же Люк отчетливо видел аккуратные розовые края и небольшую припухлость. Багровые пятна почти рассосались, а кожа была холодной на ощупь. Все это говорило о божественном врачующем даре Брижит.

— Вы чуть не убили сына самого де Монфора, господин, — суетился вокруг кровати Жиль. — И это спасло вам жизнь. Мир, поди-ка, принеси бульона, быть может, господину захочется поесть после того, как с ним закончит Люк.

— Что ты имеешь в виду? — Видя, как оруженосец метнулся из комнаты, Рауль не разделил бурного оптимизма Жиля. Ему очень хотелось спать.

— Де Монфор был так занят своим поверженным тобой на землю чадом, что позабыл добить тебя, а когда спохватился, мы уже успели вывезти тебя с поля брани.

— Так это был его сын? — Веки Рауля закрылись. Он уже слабо чувствовал, как Люк смазывает его руку целебным снадобьем и накладывает свежую повязку.

— Ги, его средний. Ты спасся на его коне. Фовель погиб... но ваш новый просто красавец. Что с вами, господин? — встревоженный Жиль склонился над Раулем.

Люк нежно коснулся плеча рыцаря.

— Все нормально, просто он уснул, — промолвил он, разглядывая лежавший на столике талисман. — Теперь он точно излечится. Я могу сказать это с полной уверенностью.

— А вот и бульон! — воскликнул вошедший в комнату Мир. В руках у него была ароматно дымившаяся деревянная миска с костяной ложкой. Увидев разрыдавшегося Жиля, он стал словно вкопанный. Юноша перевел испуганный взгляд с кровати на тамплиера.

Люк улыбнулся.

— Нет никаких поводов для печали. — Он взял бульон из рук оруженосца. — Вот так-то. Дай-ка лучше я подкреплюсь да принеси еще одну миску для сира Жиля. Сейчас он успокоится. А с твоим господином все будет в порядке, по крайней мере с его телом.

ГЛАВА 26

Клер сидела на скамейке в саду Кастельнодри, ее руки были сложены на коленях, а глаза устремлены куда-то вдаль. Порой ей позволялось побыть одной, в особенности когда де Монфор с сыновьями возвращался домой с войны. Сегодня весь замок готовился праздновать великую победу северян под Мюре. Клер, заткнув уши, дабы не слышать гнусного смеха, удалилась в сад.

Как утверждала Жеральда, ненависть противна катарской вере. А потому ей не надо было ненавидеть их за то, что они отобрали у нее дом, сына и мужа. За то, что они заставляли ее смотреть, как сжигают монваланских катаров. За то, что Симон де Монфор изнасиловал ее на полу ее собственных покоев, засеял ее чрево своим семенем. А теперь отнял у нее этого зачатого в нелюбви ребенка. Чтобы ослабить душевную боль, она вонзила глубоко в ладонь длинные ногти. О господи! Нет! Это было невозможно! Ну как она могла найти в своем сердце прощение подобным преступлениям?! Резко встав со скамьи, она взяла корзинку, подошла к пышному кусту лаванды и стала яростно обрывать соцветия. Аромат цветов, быстрые движения ее рук и царившая в саду тишина постепенно успокоили боль. Если сейчас она не могла найти прощения в сердце своем, быть может, она обретет его завтра. Ведь каждый новый день был лишь очередной вехой на пути, ведущем ее к цели.

Она уже наполнила корзинку доверху, когда услышала, как со скрипом распахнулась ведущая в сад калитка и, обернувшись, увидела овчарку Симона. Сминая цветы, собака бросилась прямо на нее. Клер закричала, закрывая руками лицо. Корзинка выпала из ее рук, и лаванда рассыпалась по траве.

— Брутус, лежать!

Собака рухнула на живот, сминая пахучие стебли. Клер стало не по себе от страха, когда Симон уверенной походкой направился к ней. Сегодня на нем было украшенное драгоценными каменьями одеяние и пояс. Его сапоги были сшиты из мягчайшей козлиной кожи и украшены крохотными золочеными львами. Копна тронутых сединой волос была самым тщательным образом расчесана. В его увешанных сверкающими кольцами ручищах был зажат сверток из навощенной ткани. Он положил его на скамью и оценивающе посмотрел на Клер.

Без всякого на то желания она подняла на него глаза. Он, конечно же, мог принарядиться для праздника, мог не носить никакого оружия, кроме столового ножа на поясе, но это совершенно ничего не меняло. Она по-прежнему видела его верхом на белом боевом коне, и взгляд его был так же холоден, как тогда, когда на городском рынке сжигали монваланских катаров. Она до сих пор ощущала, как нещадно давит ее его тело, как его язык вторгается в ее рот, как входит в нее его возбужденный член.