– Я покажу Мешко, этому гнусному борову, умеет ли моя рука держать меч! – гневно выкрикивал Владимир, размахивая руками и отталкивая от себя вельмож, которые пытались его успокоить. – Свинорылый мерзавец! Гнусное отродье! Не трогай меня, Блуд. Ты небось заодно с негодяем Мешко. Ты долго гостил у этого пузатого ублюдка, жрал его яства, пил его вино. Мешко небось и при тебе оскорблял меня по-всякому, а ты помалкивал или поддакивал, лисья душа. Пошел вон отсюда! И ты, Слуда, отойди от меня. Я не хочу тебя слушать! А тебя, Сфирн, и подавно. В ваших наставлениях я не нуждаюсь, у меня своя голова на плечах. Я хочу отрубить Мешко башку и насадить ее на кол! А сыночка Мешко я велю насадить на кол голой задницей! О чем вы мне талдычите, бояре? Какие снега, какой холод?.. Не удержат меня ни снега, ни морозы! Сидите дома, трусы, а я иду в поход на ляхов! Завтра же!

Добрыня подскочил к Владимиру с сияющим лицом, стал трясти его за руку, приговаривая:

– Вот это по-княжески, племяш. Это по-молодецки! Утер ты носы всем этим лизоблюдам, показал им свою железную волю! – Добрыня небрежно кивнул на кучку бояр в длинных парчовых одеяниях. – Пусть знают они, что воля твоя – закон. Скоро и Мешко узнает силу твоего гнева, племяш. Верно молвишь, пусть трусы дома остаются, с тобой в поход храбрецы и удальцы пойдут, благо таких у нас в войске хватает.

Отыскав взглядом в толпе бояр чернобородого Смилга, Добрыня подмигнул ему с видом заговорщика, мол, дело сделано, и теперь можно смело заступать ногой в стремя.

Прошло полмесяца с тех пор, как Мешко грубо выпроводил из своего замка послов бужан. Однажды Мешко насмешливо заметил своим приближенным, мол, бужане пригрозили ему войной, а сами не смеют носа высунуть из своих лесов и оврагов. Не иначе бужане понадеялись на киевского князя, на его дружину, но, видимо, князь Владимир почел за лучшее для себя не ходить войной на Польшу.

«Как растают снега, я припомню бужанам их дерзость, пройду по их земле с огнем и мечом!» – зловеще добавил Мешко.

Польский князь был злопамятен и мстителен, он не чурался подлости и коварства, если это сулило ему выгоду. Воевать Мешко любил, в последние несколько лет удача сопутствовала ему во всех походах. С тех пор как Мешко принял христианство в его латинской форме, у него наладились отношения с германским императором Оттоном и австрийским герцогом Леопольдом, происходившим из боковой ветви баварских герцогов Виттельсбахов. Этому же способствовала женитьба Мешко на знатной немке, дочери вассала германского императора. Папа римский прислал Мешко благодарственную грамоту-буллу, в которой ему воздавалась похвала за искоренение язычества на польских землях и за неустанную борьбу с язычеством на землях поморян, мазовшан и пруссов.

От воинственных мазовшан и поморян немало претерпел отец Мешко, князь Земомысл, так и не оправившийся от раны, полученной им в одном из походов в болотистую Мазовию. Мешко с большим трудом удалось покорить часть Мазовии, перессорив мазовецких вождей между собой. С поморянами и пруссами Мешко вел борьбу с переменным успехом, часто вторгаясь на их земли и постоянно отражая ответные набеги язычников. Самым опасным и непримиримым врагом Мешко были чехи, которые в правление князя Болеслава Грозного отняли у поляков немало земель, захватив даже их древний стольный град Краков.

С Болеславом Грозным Мешко тягаться не мог, поскольку польские удельные можновладцы промышляли каждый за себя. Всякий раз в самый решающий момент удельные князья предавали Мешко, оставляя его на произвол судьбы. Потерпев несколько поражений в сражениях с чехами, Мешко тем не менее не склонил головы перед чешским князем. Он даже породнился с Болеславом Грозным, взяв в жены его дочь Дубравку. Беря пример со своего тестя, Мешко где ядом, где кинжалом стал расправляться с удельными польскими князьями, прибирая к рукам их владения. Входя в силу, Мешко становился все более жесток и неразборчив в средствах, истребляя непокорных можновладцев.

Когда умер Болеслав Грозный, Мешко уже имел сильное войско, объединив земли Куявии, Познани, Серадзы и Ленчицы в единое княжество. Вокняжившийся в Чехии Болеслав Благочестивый был вынужден считаться с Мешко, который после упорной борьбы отбил у чехов исконно польские города Вислицу и Краков.

Закрепившись в верховьях Вислы, Мешко без промедления устремился к Западному Бугу, захватив Волынь, которая давно его привлекала своими плодородными нивами. Нарушая договор с русами, Мешко нисколько не беспокоился о последствиях, ибо непобедимого Святослава Игоревича уже не было в живых, а сыновей Святослава Мешко не опасался.

В середине зимы в Гнёзно примчался гонец с известием, что бужане и полки киевского князя с ходу взяли город Берестье. Стоявший там польский отряд вырезан русами почти поголовно.

Мешко на мгновение лишился дара речи. Затем он спросил у гонца, кто стоит во главе русского войска.

– Князь Владимир и воевода Добрыня, – был ответ.

«Выпорхнул-таки птенчик из отцовского гнезда, – подумал Мешко, хмуря свои густые брови. – Что ж, проучу я тебя, дерзкий юнец! И дяде твоему урок преподам. Я вас, злыдней, отучу соваться в мои владения! Слава Христу, времена Святослава закончились!»

Мешко разослал гонцов во все концы своего княжества с повелением ко всем зависимым от него комитам и можновладцам вооружать своих людей и двигаться к городу Ленчица, где был назначен общий сбор польской рати. Сам Мешко со своей дружиной выступил туда же. Но недаром говорят, что беда не приходит одна. Недавно покоренные поляками мазовецкие князья отказались подчиниться приказу Мешко, мало того, мазовшане перебили польских торговцев и сборщиков дани в городе Плоцке, а возведенную там церковь сожгли дотла. Мазовшане и в прошлом цепко держались веры в языческих богов, не желая пускать на свою землю христианских священников. Мешко хоть и удалось окрестить несколько тысяч мазовшан, однако ему было ведомо, что почти все из них не носят крестик на шее и тайно посещают языческие капища. Все христиане, приезжавшие в Мазовию на жительство или по торговым делам, постоянно жили в страхе, видя вокруг себя множество язычников. В Мазовии нередко случались убийства христиан.

Мешко оказался в крайне затруднительном положении. Вести войну одновременно с русичами и мазовшанами Мешко не мог: у него было недостаточно войск для этого. Из-за снегопадов и бездорожья отряды польских князей стягивались к Ленчице крайне медленно. Познаньский князь Собеслав и вовсе не привел свою дружину к месту сбора. Такое поведение Собеслава было вполне понятно Мешко. Познаньские князья некогда претендовали на то, чтобы объединить все польские племена под своей властью, ведь и они тоже происходят из рода Пястов. Собеслав и его родня хоть и признали верховенство Мешко, но в душе они тяготятся его властью. Собеслав готов при первой же возможности отнять у Мешко трон и власть, нанеся ему удар в спину.

Глядя на Собеслава, не пришли на зов Мешко и силезские князья из Глогова и Вроцлава. Тамошние удельные владыки тоже неохотно кланяются Мешко, постоянно держа нож за пазухой. Любая неудача, постигшая Мешко, им в радость. Если Мешко сумеет выпутаться из свалившихся на него напастей, то Собеслав и силезские князья придут к нему с извинениями, мол, снега и плохие дороги задержали их в пути. Но в случае поражения Мешко от русичей или мазовшан Собеслав сразу же обнажит на него меч. Не замедлят объявить о своей независимости от Мешко и силезские князья.

«Нужно убить двух кабанов одним ударом: разделаться с мазовшанами и русов выбить из Берестья. А как это сделать? – ломал голову Мешко. – В Мазовию легко войти с войском, но трудно оттуда выйти, ибо там леса и болота непролазные. В одной решающей битве мне мазовшан не одолеть, никак не одолеть. Язычники в грады свои попрячутся, придется моей рати все их крепости приступом брать. Так было в прошлом, так и ныне будет. Увязну я в войне с мазовшанами, а русы в это время все Побужье захватят. Надо первым делом киевского князя разбить, а уж потом с мазовшанами воевать».