По главной улице села шли Раду, Юлия и Вера. Раду нес разрисованный кувшин с вином, у Юлии плетеная корзина прикрыта рушником ручной работы. У Веры в руках георгины.

Все трое то и дело наклоняют головы, приветствуя односельчан. Некоторые из встречных, поровнявшись с ними, останавливались, смотрели им вслед, улыбались, хмурились, смеялись или просто качали головами.

Раду, Юлия и Вера спешили, ибо их уже давно ожидали в доме дяди Тудосе. А вслед все громче и громче слышались голоса: — Неужто Юлия ничего не понимает?..

— Не узнать Раду…

— Вера лечила мою сестру. Благодаря ей сестра выздоровела.

— Я еще не видела человека, чтобы он мог продержать два арбуза в одной руке!..

Каса маре в доме мош Тудосе была убрана в традиционном стиле с молдавским ковром старинной работы на стене, где изображено древо жизни, с дорожками, с целой горой подушек на деревянной кровати резной работы. На стенах висели фотографии детей, хозяина и хозяйки, предков. Над окнами висели рушники, изображающие летящих бабочек. Кое-где были подвешены букеты сушеных пахучих трав и цветов.

Во главе стола сидел только что демобилизованный Нелу. Входили родственники и друзья. Все дарили ему цветы, повязывали его крест-накрест рушниками. Затем гостей пригласили к столу. Килина — хозяйка дома — только и успевала подавать на стол и выносить пустую посуду. В комнате царило большое оживление, градом сыпались вопросы и ответы: — А невеста где?

— Она еще не проснулась. Устала с дороги.

— А ты ее видела?

— Красавица из красавиц!

— Уму не постижимо, как только наш Нелу такую красавицу мог заманить!

— А что с Севастицей будет? — спросила Тасия громко через весь стол.

— Я слышал, что она хочет уехать в город на стройку.

— С глаз долой — из сердца вон…

С большим кувшином вина в руке в комнату вошел мош Тудосе. Он был немного под хмельком, очень взволнован и все же счастлив.

— Ты видел этот забор? — спросил он сына. — Ты его видел?! Выше человеческого роста! Всему виной ты, сынок… А знаешь, что значил в моей жизни этот человек, с которым я сейчас не могу словом обмолвиться, за стол пригласить?

— Отец! — Нелу вышел из-за стола.

— Сидеть! — крикнул на него отец.

Нелу послушно сел.

— Ты не знаешь, — негодовал старик, наливая гостям вино. — Мы с соседом перенесли на войне все, что может перенести человек. А человек, сын мой, многое может перенести. Мы жизни своей не жалели, чтоб был мир! С этим человеком… с которым я сейчас не могу даже словом перемолвиться из-за этого щенка!

— Отец, только без оскорблений! Я уже взрослый… В армии отслужил.

— Сынок, оставь его, пусть болтает, — заступилась мать за своего долгожданного сына. — Ты же знаешь, что его нельзя остановить, пока он не выскажет все, что хочет сказать.

— Этого щенка тогда еще на свете не было! — не унимался мош Тудосе.

— Отец, в доме все же гости, — уже вежливо напомнил Нелу.

— Если ты про нее, — вспылил еще больше старик, показывая пальцем в сторону комнаты, где отдыхала после дороги невеста. — Я ничего не имею против этой красавицы! Я просто хочу рассказать тебе, всем, как было… Мы с матерью потеряли покой с тех пор, как ты перестал писать Севастице. Все думали, что ты еще выкинешь, как опозоришь нас на старости лет.

В это время в комнату вошли Юлия, Вера, а за ними и Раду.

— Ты прости, племянник, — вышел им навстречу хозяин дома. — Вчера ночью некого было послать за вами.

Нелу искал фуражку, но так и не увидев ее, выглянул в открытое окно, где шумела детвора, снял фуражку с головы Миту, надел ее и отрапортовал Раду: — Ефрейтор Ион Царэлунгэ.

— Отставить! — широко улыбнулся Раду. — Вольно. Здравствуй, брат.

Они обнялись. За столом оживленно зашумели. Юлия хотела посадить Веру рядом с собой, но тут же со своего места вскочила Тасия. Она схватила Веру за руку и потянула ее за собой: — А ты, милая, не сюда! Не сюда… Ты иди вон туда, к молодежи!

Юлия пыталась было протестовать, но видя, что на них обращено внимание всего стола, уступила Тасии. Вера пошла за ней.

— Знаешь, что выкинул мой сынок?.. — пожаловался мош Тудосе Раду. — А ведь не писал, потому что меня боялся.

— Люди говорят, ты приехал не один, — обратился Раду к двоюродному брату.

— С невестой! — гордо сказал Нелу. — Женюсь!

— Это хорошо, — растерялся Раду.

— Зря я тебе не писал, знал ведь, что ты меня поймешь! — с радостью продолжал Нелу.

— Жениться-то жениться, да на ком?! — опять вскочил мош Тудосе.

— Я же тебе говорил, отец, — на Светлане!

Вдруг мош Тудосе поднял с пола пустой казан, надел его на голову и, постукивая о пего ложкой, пошел кругами, пританцовывая.

— А не на Севастице. Не на Севастице, — повторял он.

— Дядя, давай лучше Нелу послушаем, — спокойно сказал Раду, видимо, давно привыкший к дядиным выходкам, и обратился к Нелу: — Останешься в селе?

— Я в армии специальность получил: мастер по радио и телеаппаратуре.

— А почему же ты, мой мальчик, ничего не писал об этом? — воскликнул радостно мош Тудосе и снял казан с головы. — Килина!

— Тут я, не кричи.

— Вы слышите, мой мальчик специалист! — обратился старик ко всем.

— А моя невеста — почтовый работник, — сказал Нелу.

— Хоть бы рассказал нам, откуда она, — доброжелательно попросил мош Тудосе сына.

— Вот с этого и начал бы, отец. С Волги, — ответил Нелу.

— Значит, она не из тех мест, где ты служил?! — опять воскликнул мош Тудосе.

— Нет, конечно, — сказал Нелу.

— А родители ее знают, что вы женитесь?! — опять горячился мош Тудосе.

— Нет, — ответил Нелу.

— Как же ты посмел без родительского благословения?! — завопил старик. — Килина!

— Неужели она такая же взбалмошная, как и ты? — на этот раз не пощадила и мать своего сына.

— Она хороший человек, мать, — успокоил ее Нелу.

— Килина! Килина! Где ты? — забегал по комнате, как ошпаренный, мош Тудосе.

— Я тут. Не кричи! — тряхнула его жена.

— Вот что натворил наш сын!

— Мы даже не знаем, с кем породнились… — всхлипнула Килина.

— Не расписались же они еще, — успокаивала супругов Тасия.

— Ничего еще не случилось, — обрадованно подтвердила старуха, дальняя родственница, подтолкнув в бок своего старика.

— Ничего не случилось? — крикнул на свою жену старик. — Не ты ли им стелила вчера постель?

— Полно тебе, старый… — сказала вконец расстроенная Килина, уходя на кухню.

— Сегодня же езжай в военкомат, — торжественно произнес мош Тудосе, приняв окончательное решение. — Становитесь на учет. И — прямо в Кишинев. Первым же самолетом полетите за родительским благословением. — И тем же торжественным голосом обратился к Раду: — К вам с Юлией у меня просьба — быть посажёными родителями.

Наступило всеобщее молчание. Раду, явно смущенный, встал и снова сел. Он был в большом затруднении.

— Как ты думаешь? — спросил он тихо Юлию.

— Решай сам, — Юлия улыбалась. — Как ты решишь, так и будет.

Раду снова встал и, встретившись взглядом с Верой, твердо произнес:

— Ну что ж, тогда в добрый час, Нелу.

— Спасибо вам! — опять подпрыгнул мош Тудосе, по-отечески обнимая Юлию.

— Только у меня к тебе, брат, есть один вопрос… — вздохнул Раду.

— Какой? — встревожился Нелу.

Раду садится. После недолгого молчания спрашивает:

— Ты хорошо подумал? Ведь это навсегда…

— Знаю, — уверенно сказал Нелу.

— Тогда вот мое слово! — сказал Раду, вставая. — Вы должны сегодня же ехать, как велит отец. А мы пойдем на праздник урожая, всех приглашаю…

— Свадьбу будем справлять у нас в доме! — громко объявил мош Тудосе. — Значит, и ее родителей тоже привозите… А к тому времени что-нибудь сделаем с этим забором. Такой забор! Такой забор!.. С моим соседом Северином войну прошли… Советскую власть в селе установили… Колхоз организовали! А теперь словом не могу обмолвиться, радостью не могу поделиться за стаканом вина.