Глава 1

Оливия сидела возле небольшого камня, установленного мистером Берни Дугласом на могиле ее бабушки. Она сдерживалась изо всех сил, чтобы не разрыдаться в полный голос:

- Я уеду, и цветы на могиле засохнут без моего ухода. Моя дорогая бабушка, моя родная миссис Абигейл Гибсон, мне так не хватает тебя! Почему я не могу остаться здесь, в садовом домике доктора? Я могла бы помогать ему, так же, как когда-то это делала ты. А этот человек, которому ты меня поручила, он же ненавидит меня… Я сойду с ума от его жестокости и грубости!

Девушка вынула из бокового кармана брюк медальон на тонкой золотой цепочке и, щелкнув замочком, открыла его. Это была эмалевая миниатюра с портретом матери. Она умерла, когда дочери исполнилось всего четыре с половиной года, и Оливия помнила ее очень смутно. Красавица Эстер Гибсон так и не успела обвенчаться с мистером Фрэнком Смиттом, отцом Оливии. Девушка некоторое время разглядывала портрет, а затем спрятала его обратно в карман. На память о матери у нее не осталось ничего, кроме этой эмалевой миниатюры в медальоне, ее самой большой ценности.

В кронах немногочисленных деревьев, кое-где видневшихся на скромном протестантском кладбище, зашелестел ветер. Редкие посетители кладбища сочувственно наблюдали за мальчиком, горестно склонившимся над свежей могилой. Миссис Абигейл знали почти все в городке. Много лет она проработала экономкой у доктора сэра Гэбриэла Пойнсетта и была для него не только усердной домоправительницей, но и хорошей помощницей, потому что еще в молодости увлеклась изучением лекарственных растений.

За оградой, на подъездной дороге, раздался громкий цокот подков. Заржал конь, и послышался условленный свист. Девушка поднялась и стала неторопливо прощаться:

- Ну, вот и все, бабушка! Я навсегда сохраню память о тебе в своем сердце.

Снова раздался свист. Оливия вздрогнула, вытерла лицо подолом широкой мужской рубахи, отряхнула с коленей прилипшие кусочки песчаной почвы и медленно зашагала по выложенной обтесанными камнями тропинке, по-мальчишечьи засунув руки в карманы.

Оливия понимала, что уехать все равно придется. От отца, которого ей на людях приходилось называть дядей Фрэнком, давно не было никаких вестей. Теперь ей предстояло подчиниться последней воле покойной бабушки, хотя Оливию это совершенно не устраивало.

Оглашение завещания произошло на третий день после похорон, и Оливия узнала, что после смерти бабушки должна отправиться на ранчо, которое присмотрел для покупки мустангер Берни Дуглас. Она была в растерянности, тем более что молодой человек, считающий себя опекуном мальчишки, был полон решимости воспитать из неженки и баловня настоящего мужчину и впоследствии найти ему подходящую спутницу жизни. Очень злую шутку сыграла бабушкина предусмотрительность. Когда-то, много лет назад, они жили при публичном доме, где бабушка служила экономкой. Чтобы никто из посетителей не воспользовался беззащитностью ее миловидной внучки, она объявила всем, что рядом с ней растет внук, вот так Оливия и стала мальчиком. Ей покупали мальчишескую одежду и обувь, а игрушками для нее служили не нарядные куклы и их сказочные домики, а кинжалы, лук со стрелами, набор оружия, барабаны и лошадки на колесах. И даже наедине бабушка всегда называла девочку Оливером.

Честно говоря, Оливия не могла определить свое истинное отношение к Берни Дугласу. Стоило молодому человеку появиться в их домике, как Оливия почти забывала о своем облике мальчика-подростка и пыталась привлечь внимание мужественного мустангера. Когда же он отправлялся в салун, она допоздна просиживала возле окна, ожидая возвращения Берни, и если замечала его в обществе какой-нибудь девицы или дамы, то на следующий день за завтраком отпускала в его сторону колкости, порой совершенно забывая о приличном поведении и границах дозволенного.

Дугласу приходилось сдерживаться изо всех сил, продолжая относиться к Олив, точно к младшему брату, - немного снисходительно, добродушно, с легкой насмешливой издевкой.

Узкая тропинка, по которой неторопливо шла Олив, наконец вывела ее за ограду кладбища. Оседланная кобылка радостно заржала при появлении хозяйки и ласково обнюхала ее коротко подстриженные волосы. Оливия удобно устроилась в индейском седле, присвистнула и сжала стройными ногами бока кобылки:

- Вперед, Лили!

Лошадь послушно затрусила вдоль каменной кладбищенской ограды. Индеец в одежде охотника, поджидавший Олив, так же тихо свистнул и поскакал к берегу реки, слегка опережая девушку.

- Рони, дорогой, подожди! - Оливия принудила было Лили бежать быстрее, но Рони Уолкотт вдруг предупредительно поднял руку с зажатым хлыстом.

Навстречу им по пустынной улице мчался всадник. Это был довольно крепкий высокий молодой человек в индейских замшевых брюках, выгоревшей фланелевой рубашке с закатанными рукавами и черной ковбойской шляпе с широкими полями. Недовольное выражение лица Берни Дугласа не предвещало для Рони и Олив ничего хорошего. Девушка вначале сжалась, но затем внезапно встряхнулась, гордо выпрямилась в седле и встретила приближающегося парня вызывающим взглядом ярко-голубых глаз.

- Меня ищешь, мистер Берни Дуглас?! - прищурившись, Олив смотрела мимо плеча опекуна. - Мне необходимо было попрощаться с бабушкой!

- Оставь мертвым их мертвецов, Оливер! Тебе предстоит жить суровой мужской жизнью, а ты опять льешь слезы.

- Лучше бы ты, мой дорогой опекун, оставил меня в покое! - и Олив пришпорила Лили. Кобылка недовольно вывернула голову и затанцевала на месте.

- А посадка-то у тебя отличная, Оливер! Несмотря на всю твою изнеженность!

Берни Дуглас и не заметил, как залюбовался отличной выездкой всадника, но тут же одернул себя. В этом мальчишке таится что-то опасное! Плечи, не очень широкие для юноши, длинная шея, высоко приподнятая, аккуратная голова, тонкие, загорелые запястья и изящные движения вызывали странное волнение в таком мужественном человеке, каким себя считал, да, впрочем, и на самом деле являлся мустангер Берни Дуглас. Мальчишка словно нарочно поддразнивал его соблазняющим поворотом головы, капризным движением плеча, скептическим выражением сочных губ… Это было какое-то колдовское наваждение!

- Ты подумал о том, что будем делать с твоим хозяйством, Оливер? Давно пора тебе развязаться со своей коровой и курами. Ты задерживаешь наш отъезд.

- Разве не безрассудство сдавать на бойню шестилетнюю молочную корову?! Мы, наверное, отправляемся туда, где родники сочатся молоком и сметаной?! И яйца растут на каждом кусте?!

- Ты что, любишь молоко, словно младенец?

- Почему только молоко? И творог! И молочную овсянку с маслом! И кофе со сливками!

- Боже мой! Оливер, о чем ты думаешь? Тебе пора бы интересоваться девушками. Пройдет еще год, и над тобой станут смеяться окружающие.

Берни никак не мог понять: у этого мальчишки, вероятно, замедленное созревание или какая-то неведомая болезнь! Только так можно понять и объяснить полное равнодушие Оливера Гибсона к женскому полу.

- Ладно, опекун! Не трать зря времени! Без своих пеструшек и Дейзи я не двинусь с места, - завершила разговор девушка, и ее кобыла рванула вперед.

Индеец Рони Уолкотт в отдалении дожидался приближения мальчишки. Всадники о чем-то переговорили и, пришпорив коней, вскоре скрылись за высокими соснами. Вроде бы, в их действиях не было и нет ничего предосудительного, но Берни Дуглас нутром чуял существование какой-то тайны. Уж очень быстро нашли общий язык эти двое и как-то слишком по-родственному сблизились. Надо поскорее найти Оливеру девушку, пусть забавляется хотя бы с проституткой. Берни Дуглас уже все предусмотрел и договорился, что на ранчо с мустангерами отправится одна девица из публичного дома.

С такими мыслями мистер Берни Дуглас отправился в салун, так как короткие сумерки очень быстро превратились в темную ночь. Оставив Презента возле коновязи и расплатившись с конюхом, Берни Дуглас вошел в еще не очень шумный зал. Он нашел взглядом Молли (эту длинноногую блондинку Берни выбирал чаще всего) и, сделав ей условный знак, пошел по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, где были расположены номера.