Черепица на крыше почти вся облупилась. Щели между уцелевшими пластинами заполнил мох, тут же расползся мискант, как бы сшивая мшистые островки между собой. Обветшавшие ставни окон наполовину вывалились из рам.

Лет через десять заброшенные дома становятся царством холода и пустоты, но потом, когда проходит еще больше времени, они превращаются в живые существа. Через трещины в стеклах, не прикрытых ставнями окон, внутрь дома вползли стебли дикого плюща. Почти все листья на нем пожухли и приобрели коричневый цвет, но под ними уже начала пробиваться свежая зелень.

Стены дома почернели и потрескались. Трещины, энергично испещрившие стены вдоль и поперек, были похожи на линии, которые кто-то специально нарисовал здесь, воплощая свою фантазию. Не переплетения плющевых плетей и трав, хозяйничающих в доме, вдыхали в него жизнь, а казалось, что само строение, давно утратившее свои изначальные формы, зажило своей собственной жизнью.

Поднявшись, я подошла к домам, где сидели цапли.

Прилетев сюда вместе, они уселись в разные места, а если приглядеться, даже отвернулись в противоположные друг от друга стороны. Крылья белые. Клюв черный, крепко сжатые пальцы жёлтые.

Толкнув створку, источенную насекомыми, я открыла ворота. Шарниры вывалились, и дверь медленно со скрипом упала на землю. Сад на удивление зарос несильно. Только короткая трава повсюду шелестела под порывами ветра.

Я прикоснулась к входной двери, ведущей внутрь дома, уверенная, что та заперта. Но, легко потянув за ручку, я без труда открыла её и, не снимая обувь, вошла внутрь.

С порога в нос мне ударил резкий запах плесени. Задержав дыхание, я раздвинула порванные сёдзи[25]. На полке в верхнем углу комнаты стояли три фотографии. На одной, самой правой фотографии — женщина с аккуратной прической, на другой — мужчина в официальном костюме, а на третьей — маленький ребенок, лежащий в постели. Выглядывая из тонких рамок, они наблюдали с полки за происходящим внизу.

«Наверное, он умер маленьким», — подумала я, глядя на третью фотографию, стоявшую слева.

Сияние широко распахнутых глаз ребенка напоминало взгляд Момо. В самом дальнем углу комнаты тускло мерцала буцудан[26]. Год за годом её позолота, выцветая, теряла свой блеск. Это был незнакомый, чужой мне ребенок, но на глаза все равно выступили слезы.

Когда этот город погрузился в молчание и темноту?

Таблички на всех домах сгнили, и имена их владельцев прочитать стало невозможно. От дома к дому, из комнаты в комнату я бродила по городу, осторожно ступая по пыльным татами и коридорам пустых жилищ, где не осталось ни одного следа той жизни, которая когда-то царила здесь.

Женщина так и не появилась. Хотя еще недавно, на пляже, зримо находилась рядом со мной.

Я не заметила, как на каждой крыше появились цапли. Слоняясь по комнатам, я думала о цаплях, нас разделяли только тонкие потолки и небольшое пространство до крыш. Недвижные силуэты цапель были единственными светлыми пятнами в мрачном пейзаже, окружавшем меня.

Я позвала, и пришёл Рэй.

— Мне одиноко, — сказала я, он едва заметно улыбнулся. — Обними меня.

Но Рэй не обнял. Только внимательно посмотрел мне в глаза. Он всегда обладал силой взгляда, но сейчас его взгляд был лишен этой энергии.

— Ты придёшь ко мне? — спросил он.

— Я хочу, — подумала я. — Но если я уйду отсюда, я не смогу жить. На это не так-то просто решиться. Чего я хочу сильнее: уйти к нему или продолжать жить?

— Придёшь? — вновь спросил он.

— Я хочу.

«Что мне выбрать?»

Рэй опять слабо улыбнулся.

— Да, наверное, самому на это решиться невозможно, — прошептал Рэй. Такой до боли знакомый шепот.

— А как ты решился?

— Но я же… — проговорил Рэй и опять внимательно посмотрел мне в глаза. Во взгляде появилась сила. Радужка излучала сияние. Я так хорошо изучила эти глаза. Часто, приблизив лицо, я вглядывалась в них. Вглядывалась так, чтобы запомнить их, хорошо запомнить и не забывать никогда. Обхватив ладонями его лицо, я умоляла: «Не уходи, стань моим».

— Разве не для этого я женился на тебе? — ответил Рэй, и его лицо приняло недоуменное выражение.

— Тебе недостаточно того, что мы вместе? Ты мучаешься, даже если я рядом с тобой?

— Неужели тебе мало того, что я просто есть? — немного разочарованно проговорил Рэй.

Таким был Рэй, это был Рэй, и поэтому со мной произошло все это.

— А ты меня сильно любишь. Да, Кэй? — Рэй засмеялся и отстранился от меня. Но он сделал это не грубо, а очень нежно.

Мне вдруг показалось, что эта нежность затягивает меня в иной мир.

Мои мысли. Постепенно опускаясь сквозь темные воды бездонного озера, они приняли сферические формы, перемешались с пузырьками, что мириадами проплывали мимо, погрузились в самые глубины и осели там, превратившись в неподвижные шары.

Рэй ничего не знал про эти мои мысли. Но ведь я тоже не знала. Про мысли Рэя, мамы, отца, Сэйдзи…

Я приехала сюда, ничего не зная о них.

Я взяла Рэя за руку и пошла.

Мы прошли поле, прошли сквозь воду, сквозь небо, опять вышли на поле и продолжали идти.

Я вела Рэя за руку, он тихо следовал за мной. Мы ушли далеко.

Навалилась усталость.

Я опустилась на скамейку на краю поля, Рэй сел рядом. Обняв его, я прислонилась к нему. Он погладил мне волосы:

— Ты постарела.

— А ты теперь не стареешь? — спросила я.

— Я же себя не вижу.

Я любовно прижалась к нему. Кружили цапли. Десятками, сбившись в стаи, они словно скользили над полем, широко размахивая крыльями.

— Это я убила тебя, Рэй?

Ответа нет.

Я стиснула его шею, но он не умирал.

— Я не такой слабый, чтобы меня могла задушить ты или любая другая женщина, — засмеялся Рэй.

Я ударила его по щеке. Короткий резкий звук, вылетев, сразу оборвался.

— Мне не больно, — опять засмеялся Рэй.

Я хотела убить его, не чужими, а собственными руками.

Почему когда любишь что-то, оно всегда ускользает и его невозможно удержать? Его тело, тяжесть которого я ясно ощущала, как-то незаметно потеряло формы и стало прозрачным, мои руки тщетно пытались удержать то, что мгновение назад было моим мужем.

Я принялась ощупывать сидящего на скамейке Рэя. От поясницы к талии, от груди к шее, по линии подбородка ко рту, носу, лбу, поддавшись неодолимому желанию, льнула с поцелуем, слюна наполняла рот, жадно сглатывала, что было силы, обвивала его со спины руками, сжимала, звала его, ощущала, как любовь сдавливает грудь, сдавливает невыносимо сильно, хотя я просто сидела рядом на скамейке, тесно прижавшись к нему. Грустно, грустно, его тело начинало таять, и вот исчезло вовсе, оставив одно воспоминание о прикосновениях к нему, вскоре и воспоминание рассеялось без следа, рядом уже ничего нет, но даже сейчас щемящее чувство не отпускало, оно не знало конца, взлетел коршун.

Я отодвинулась и принялась рассматривать Рэя. Передо мной сидел мужчина с черными, как смоль волосами, с бесстрастным выражением лица, от которого веяло теплым дыханием жизни.

— Знаешь, а наша малышка стала совсем взрослой. Уже вот-вот оставит меня и уйдет куда-нибудь. Наверное, скоро она, точь-в-точь как её отец, очертя голову, будет то отчаянно ненавидеть, то отчаянно любить.

Рэй улыбнулся.

— Момо, — словно опрокинув на язык, проронила я имя дочери.

Коршуны спускались вниз. Хлопая крыльями, они один за другим садились на земную поверхность луга.

Вдруг вновь захотелось обнять Рэя, и я протянула к нему руки. Казалось, его тело здесь, совсем рядом, но его не было. Простертые руки, схватив пустоту, сомкнули объятия, обвив тело, которому они же и принадлежали.

— Ты здесь? — позвала я.

— Здесь, — появилась женщина.

— Да не ты, а Рэй!

— А разве он вообще тут был? — удивилась она, и мне вдруг самой показалось, что его и в самом деле не было. Я заглянула в расписание на остановке рядом со скамейкой. Так и есть — десять минут до следующей посадки, только стаи коршунов продолжали кружить над долиной.