– Вы Алик Масудович?

– Ну… – Он даже не привстал с ящика, служившего ему стулом.

– Я по объявлению. Вам продавец нужен?

Тот окинул девушку оценивающим взглядом и с ходу задал уже успевший стать ненавистным вопрос:

– Прописка есть?

– Нет… – грустно отозвалась она.

– Продавцом работала? – продолжал расспрашивать голос с выраженным акцентом.

– Нет.

– Замужем?

– А какая разница?

Он вдруг засмеялся, обнажив кривые зубы. Два из них были золотыми, остальные просто желтыми.

– Ладно, я тебя беру. Работать будешь день через день, с семи до девяти. Платить буду сто рублей, не больше. И учти: поймаю на воровстве – руки-ноги повыдергаю, поняла?

– Поняла.

– Тогда завтра и выходи.

Она так обрадовалась, что бегом побежала домой, и, только уже уйдя с рынка, вспомнила, что не спросила самого главного. Пришлось возвращаться:

– А с чем я буду работать, с каким товаром?

– С рыбой, – ответил хозяин и смачно сплюнул.

Лена замерла – она с детства не переносила запах рыбы.

– А можно с чем-нибудь другим, с любым продуктом, только не с… – начала она, но новый начальник тут же обрубил:

– Не нравится – ищи другую работу.

Делать было нечего. Взвесив все «за» и «против» и обсудив вечером проблему с подругой, Лена решила, что согласится. Самое главное, что он был готов взять ее на работу немедленно. «Найду место получше, тут же уйду, а сейчас главное – закрепиться», – решила Лена.

На следующий день она уже стояла за прилавком и взвешивала мороженый палтус, треску и хек. Сначала было очень тяжело, но постепенно она привыкла. Привыкла ко всему – и к рыбьему запаху, и к слизкой чешуе, и к рыбным отходам, постоянно норовившим перепачкать прилавок, и к грубости начальника, и к хамству других продавцов, и к капризам покупателей, и к постоянным домогательствам, которым она научилась противостоять… Главное, на съем квартиры и еду денег хватало, хотя и впритык. Девушки старались экономить на всем, покупали в основном дешевые макароны и картошку. Стремились больше готовить сами, а не питаться полуфабрикатами – так выходило дешевле. Было очень тяжело – но зато они жили в Москве и готовились поступить в театральный.

Домой она все-таки дозвонилась. В первый раз трубку снял отец.

– Ну, дочка, натворила ты дел, – вздохнув, сказал он. – Мать извелась вся, даже в милицию хотела заявление подать, да у нее не приняли. Ты хоть поступила?

Лена помолчала, потом выдавила:

– Нет.

Она вдруг почувствовала себя жутко виноватой перед матерью. Представилось, как та сидела ночами за кухонным столом, плакала и слушала шаги, раздающиеся на лестничной площадке…

– Ну вот, – опять вздохнул отец, – видишь, не все так просто. А почему не взяли, объяснили?

– Ну, так получилось, – с досадой пролепетала Лена, осознавая, что именно так говорят родителям сотни не поступивших абитуриентов. Стало неприятно, даже невыносимо разговаривать на эту тему. Не объяснишь же всего, ведь наверняка подумает, что она просто оказалась бездарностью. Но отец не стал заострять на этом внимание, как будто ему и так было все понятно.

– И что теперь? Почему ты не возвращаешься?

– Послушай, па… Я уверена сейчас больше, чем когда-либо, что стану актрисой. Верь мне, пожалуйста, я не могу вернуться – это значило бы сдаться. Теперь я знаю, как надо действовать дальше. Со мной все будет в порядке, не переживайте.

– Легко сказать, – усмехнулся отец.

– Я бы хотела поговорить с мамой, – добавила она робко, – я понимаю, что доставила ей много переживаний. Она желала мне самого лучшего, но только вот наши мнения разошлись… Пожалуйста, попробуй объяснить это ей, я не уверена, что она поймет, но…

– Она все понимает, – ответил отец. – Просто, к моему несчастью, она такая же упертая, как ты. Знай, что я тоже не согласен с тобой, но уважаю твой выбор. Я считаю, что все свои ошибки ты должна сделать сама. Постараюсь поговорить с мамой, – пообещал он напоследок.

Папа сдержал слово и, на удивление Лены, имел в этом успех. В следующий раз трубку уже взяла мать и хоть и достаточно сухо, но поинтересовалась делами дочери.

– Спасибо, что соизволила позвонить, – иронизировала она, – я уже думала, совсем совесть потеряла. Не забывай, появляйся.

– Я буду звонить раз в неделю, – пообещала Лена.

И сдержала свое слово. Они стали регулярно созваниваться, разговаривать о житейских мелочах и вскоре забыли о конфликте. Все устроилось как-то удивительно ровно. Казалось, так всегда и было – она в столице, а родители там, в Магнитогорске.

Постепенно Лена привыкла к московской жизни, к толпам народа, суете и толкотне, машинам, тяжелому загазованному воздуху и той холодности, с которой люди относились друг к другу, – не то что в родных местах, где тебя каждая собака знает.

Иногда они с Катей гуляли в парке неподалеку, ели мороженое, катались на аттракционах, изредка ходили в кино. Но такие дни выдавались не часто, в основном из-за плавающего графика Лены – ее выходные чаще приходились на будни, а не на субботу и воскресенье. Она продолжала много заниматься, читала, репетировала, хотя и страшно уставала после четырнадцатичасового рабочего дня. Руки ее стали грубыми, какими бы кремами она их ни натирала, от нее постоянно пахло рыбой, и никакой душ не спасал. Но это не пугало Лену, ведь она шла к своей цели, пусть и малюсенькими шажочками. Через полгода хозяин, видя ее старание, перевел девушку на другой лоток, на овощи и фрукты. Стало немного легче. Потом получилось еще лучше – перешла в вещевую часть рынка торговать мягкими игрушками. А дальше и вовсе повезло. Научный сотрудник из института, где работала Катя, решил начать свое дело, открыл небольшую фирму и пригласил бывшую лаборантку пойти к нему секретарем. Катя от такого предложения отказалась (на тот момент она уже поступила в ГИТИС, добилась-таки своего), но «сосватала» знакомому Лену. После житья впроголодь двести долларов зарплаты показались ей несметным богатством. Даже с учетом того, что за квартиру она теперь платила одна, денег стало все равно больше, и Лена распорядилась ими с умом, не потратила на шмотки и развлечения, а стала посещать занятия у актрисы, подрабатывавшей репетиторством. И продолжала, продолжала каждую весну брать штурмом театральные вузы столицы.

На второй год она подала документы во все институты и дошла аж до второго тура и в Щуке, и в ГИТИСе – какой прогресс! На третий год она уже отправилась на экзамены без трепета, почти без волнения, как на работу. И недобрала всего один балл в Щепку, хотя получила пятерку по мастерству. Вот это было очень обидно. Ей ведь уже двадцать стукнуло, рядом с шестнадцатилетними абитуриентами она чувствовала себя переростком. Даже отец по телефону стал спрашивать – не поздновато ли думать о карьере актрисы? Она уже и сама не знала, поздно или нет. С одной стороны, сдаваться совсем не хотелось, даже привыкла из года в год поступать. А с другой стороны, сомнения стали с большей силой одолевать ее. И Лена решила – на следующий год последняя попытка, и все! Если нет – то нет, она признает собственное поражение. Ну, а если да…

Катя к тому времени уже училась в ГИТИСе, точнее, в РАТИ. И хотя Лена уже крепко стояла на ногах, работала офис-менеджером в небольшой редакции рекламной газетенки, неплохо зарабатывала и без проблем могла самостоятельно снимать квартиру, без подруги ей все равно было как-то не по себе, и она старалась почаще видеться с ней, жадно расспрашивала об учебе и делилась всем, что происходило в ее жизни.

Лена сильно изменилась внешне, отрастила волосы, теперь ее густая шевелюра пшеничного цвета мягкими и красивыми волнами спадала до самой талии. Она оставалась худой, даже еще больше похудела – а с чего в таком бешеном ритме толстеть, – но это пошло ей только на пользу, глаза, что ли, стали выразительнее. Единственное, чем она была жутко недовольна, так это нос – благодаря худобе он стал еще более заметен. Ну как же его спрятать? Но, похоже, кроме нее, этого недостатка никто не замечал, мужчины все чаще обращали на нее внимание. Прохожие подходили знакомиться на улице, верстальщики в офисе напропалую флиртовали, и даже клиенты компании нередко пытались пригласить куда-нибудь.