Однако еще накануне ночью Мид собрал генералов на военный совет. Выяснилось, что только два корпусных командира хотели драться. Мид высказался за немедленное наступление, но, когда дискуссия закончилась, решил подождать. В понедельник 13 июля Хэй отметил в своем дневнике: «Президент озабочен и обеспокоен молчанием Мида». Утром 14-го: «Президент подавлен депешами Мида, полученными прошлой ночью. Они составлены в осторожных, даже робких выражениях… разговоры о разведке слабых пунктов противника и тому подобное». Президент опасался, что Мид будет бездействовать. В полдень пришло еще одно сообщение: противник ушел, не понеся дальнейшего урона. Президента это глубоко огорчило.

— Они были в наших руках, — сказал он Хэю. — Нам нужно было только протянуть руку, и мы бы их схватили за горло. И все, что бы я ни говорил, что бы ни делал, не сдвинуло армию с места.

Уэллес винил главным образом главнокомандующего Галлека: «За весь период летней кампании я не увидел, не услышал, не получил никаких доказательств силы, таланта, воли или инициативы генерала Галлека. Он ничего не предложил, ничего не решил, ничего не сделал; только ругался, курил и почесывал свои локти».

15 июля 1863 года президент издал «Прокламацию благодарения». Союз штатов будет сохранен, его конституция защищена, мир и процветание установлены навечно. «Да будет известно, что день 6 августа мной назначен днем всенародного благодарения, молитвы и восхваления. Я приглашаю народ Соединенных Штатов собраться по этому случаю в обычных для него местах богослужения… и отдать должное всевышнему за изумительные его деяния в пользу нации…»

В день издания прокламации достоинству и величию правительства США был брошен вызов. Правительство пошатнули, загрязнили оскорблениями, создали угрозу самому его существованию. В крупнейшем городе страны возникли беспорядки, чинилось насилие.

13, 14 и 15 июля в Нью-Йорке толпы горожан и шайки грабителей принялись по заранее разработанному плану громить различные правительственные учреждения. Они выгнали начальника военной полиции из его кабинета, разломали барабан-вертушку, из которого вытаскивали фамилии очередных новобранцев, разорвали в клочки регистрационные книги и разный документы, полили все скипидаром, подожгли здание, прогнали прибывшую полицию и пожарных. Кроме мобилизационного бюро, сгорело 6 зданий. Толпы разгромили и сожгли еще одно мобилизационное бюро на Бродвее, разграбили близлежащие магазины, сожгли 12 домов, разбили стекла и двери дома республиканского мэра Опдайка, разграбили его имущество и в полночь сожгли дом генерального почтмейстера США Абрама Вэйкмана, предварительно разграбив имущество. Были сожжены здание паромной переправы, гостиницы, аптеки, магазины одежды, фабрики, салуны, хозяева которых отказывались бесплатно поить грабителей, полицейские участки, методистская церковь, протестантская миссия, сиротский приют для черных детей.

Из арсенала прогнали 40 полицейских и 15 вооруженных рабочих, убив при этом пятерых, захватили мушкеты и патроны, затем арсенал подожгли. Ежедневно эти шайки вешали по три негра; был повешен на фонарном столбе капитан 11-го гвардейского полка штата; негритянское население бежало из города. Были воздвигнуты баррикады на нескольких улицах. Бунтовщики распевали песни вроде: «Мы повесим старика Грили на ветвях закисшей яблони и отправим его прямо в ад»; орали: «К черту мобилизацию и войну!» и «Передайте старине Эйбу, пусть-ка приедет в Нью-Йорк!»

Не слепая ярость выгнала толпы на улицу. Кто-то все продумал, выбрал время, когда губернатор отправил боеспособные части в Геттисберг. Против бунтовщиков можно было выставить всего лишь 1 500 полицейских. Денно и нощно они дрались, пуская в ход дубинки и револьверы. Десятки полицейских были убиты, сотни ранены.

В первые дни бунтовщиками двигало одно чувство: они ненавидели мобилизацию. Бунт начался в понедельник, а в предыдущую субботу человек с завязанными глазами вытащил из барабана-вертушки 1 200 листков с фамилиями новобранцев. Фамилии эти были опубликованы.

Если они поверили таким газетам, как «Уорлд», «Джорнэл оф коммерс», «Экспресс», «Дэйли ньюс», «Дэй бук», «Мэркюри», они добровольно становились пушечным мясом тиранического и деспотического правительства, ежедневно нарушающего конституцию и основные законы страны. Против правительства и мобилизации выступили бывший президент США Франклин Пирс и губернатор Нью-Йорка Симур.

Независимо от всяких дискуссий огромное значение приобрел простой и ясный факт — за 300 долларов любой рекрут мог купить себе замену. Оказалось, что это «война для богатых и смерть на поле боя для бедных», как говорили в 5 тысячах салунов и за семейным столом в 100 тысячах домов нью-йорка.

Толпы несли плакаты с лозунгами: «Долой обязательную военную службу!» и «Долой 300-долларовый выкуп!» Но были и демонстранты с плакатами: «Кровь бедняка — это золото для богача». Были и шайки преступников из молодежи, занимавшиеся только грабежами и поджогами.

13 июля мобилизованные, их родственники и друзья, к которым присоединились тысячи сочувствующих, вооружились дубинками, палками, брусками и железинами, собрались на пустырях и организованно двинулись к пункту недалеко от Сентрал-парка. Первоначальные действия этого людского урагана были похожи на бунт народа против правительства, проводящего при рекрутировании дискриминацию между богатыми и бедными. Но во второй и третий дни тон задали шайки преступников: в то время в Нью-Йорке последних насчитывалось 50–70 тысяч. Их целью стал грабеж и разгром полицейских участков.

Губернатора Симура вполне устраивало несколько мелких вспышек, которые можно было бы охарактеризовать как здоровый демократический протест против обязательной воинской повинности, но когда толпа вышла из-под контроля и начала войну против богачей, он решил, что наступила пора поставить вопрос о неприкосновенности собственности, о безопасности и строгом соблюдении законов и что это гораздо важнее, нежели проблема неприкосновенности личности и классовой дискриминации в законе о военной службе.

По приказу из Вашингтона призыв новобранцев был отложен, и сразу наступило заметное успокоение. К тому же прибыли воинские части из потомакской армии: пехота, кавалерия, артиллерия. Бунт кончился, когда 150 солдат кадровой армии остановили толпу из 2 тысяч человек и дали залп боевыми патронами в воздух. Их забросали камнями. Солдаты дали залп по бунтовщикам, убили 12 человек, ранили значительно больше, и беспорядки прекратились.

К 19 августа в Нью-Йорке уже было 10 тысяч солдат потомакской армии. Им помогала 1-я гвардейская дивизия штата Нью-Йорк. Губернатор Симур объявил, что граждане обязаны подчиняться закону о военной службе. Начали работать новые мобилизационные пункты. По улицам города разъезжали конные патрули.

Теперь призыву оказывалось скрытое сопротивление. Газеты «Уорлд», «Экспресс», «Дэй бук», «Мэркюри», суетливые политиканы, врачи, дававшие свидетельства о состоянии здоровья, торговцы секретными снадобьями, адвокаты — все они делали всё от них зависевшее, чтобы помочь уклонявшимся от военной службы.

Линкольн послал Симуру точные сведения о ходе призывной кампании: из барабанов-вертушек вытянули фамилии 292 441 военнообязанного. Из них 39 877 вовсе не явились для медицинского освидетельствования, 164 394 были по разным причинам освобождены от военной службы, 52 288 уплатили по 300 долларов за освобождение, и правительство получило от них 15 686 400 долларов прибыли. Из оставшихся 35 882 призывников 26 002 купили заместителей. Таким образом, осталось всего 9 880 человек, у которых не было влиятельных заступников среди политических деятелей или которые действительно хотели вступить в армию и воевать с мятежниками.

Линкольн отправил письмо Джеймсу Конклингу с просьбой прочесть его на массовом митинге в Спрингфилде. «Среди вас есть люди, которым не нравится моя деятельность. Им я говорю: «Вы хотите мира и вините меня в том, что мира нет. Можно добиться мира, подавив мятеж силой оружия. Я это стараюсь сделать. Вы против этого? Если нет, значит мы заодно. Если вам этот путь не нравится, есть другой — сдать Союз южанам. Вы за этот путь? Тогда скажите об этом открыто. Если вы против применения силы и в то же время против ликвидации Союза, остается лишь какой-то воображаемый компромисс».