— Па, дорогой, — прошептала она, — он родился.

Роджер прочитал это по ее губам, и огромная радость засияла в его глазах. Он помог бы ей сделать то, что нужно было сделать, но ее лицо мерцало и ускользало от него. Роджер вздохнул и, склонившись к кровати, положил голову на руки.

Когда Сьюзэн, Эймос и доктор Флэг вбежали в кухню пять минут спустя, они услышали жалобный плач ребенка. Они бросились в маленькую комнатку и увидели Эспер, спящую в полном изнеможении, и Роджера, который казался тоже спящим. Только он не спал.

Эспер уже десять дней лежала в маленькой спаленке при кухне. Ей не хватало самой малости — той внутренней силы, которая пришла к ней в ночь пожара и рождения ребенка. Так как, кроме глубокой скорби по отцу и сожаления, что она не может проводить его в последний путь, было еще острое беспокойство за Эймоса.

Несколько дней муж пытался скрывать от нее истинное положение дел, уклоняясь от любых вопросов. Когда Эймос входил в ее комнату, он громко восхищался новорожденным — мальчиком с темной кудрявой головкой, тяжелым и сильным, как маленький бульдог, несмотря на то, что родился преждевременно.

Но Эспер больше не хотела, чтобы с ней нянчились. Наутро после похорон Роджера она проснулась с решимостью, рожденной крепнущей физической силой. Эспер приподнялась на локте и заглянула в маленькую сосновую колыбель, стоявшую рядом с ее кроватью. Ребенок еще спал. Эспер слышала, как кто-то возится на кухне, и позвала через полуоткрытую дверь:

— Ма!

Но это была Тамсен Пич, пришедшая помочь Ханивудам, едва услышав новости о рождении и смерти в этом доме.

— Доброе утро, Хэсси, — сказала она, приближаясь к кровати с чашкой горячего кофе и ломтем маисовой лепешки. — Твоя мать еще не спустилась. Она очень устала, бедняжка. Как ты отдохнула? — Тамсен поправила постель Эспер и проверила ребенка, не мокрый ли он.

— Прекрасно, — ответила Эспер. — Миссис Пич, вы так добры к нам!

— Боже милостивый, Хэсси! — в голосе Тамсен было удивление. — Мы все должны помогать друг другу в тяжелую минуту.

«А я не помогала», — подумала Эспер и вспомнила обо всех тех годах, когда избегала эту женщину. Внезапные слезы навернулись на глаза Эспер.

— Ну, ты не должна так горевать по своему отцу, детка, — сказала Тамсен, увидев их, — ты потеряешь молоко. Ты знаешь, что он ушел легко, и на его похороны собрался весь город.

Эспер кивнула. Она знала, что поклониться отцу пришли старые марблхедцы, чьи корни уходили так же глубоко, как его собственные: Семаны, и Пикеты, и Клутмены, и Таккеры, и Орны, и Джерри, и Бримблкамы, и многие другие, и, конечно, Пичи и Доллиберы. И это бы понравилось ему, несмотря на то, что отец сторонился их при жизни.

— Я больше не скорблю, — вздохнула Эспер. — Я знаю, что он был готов уйти.

Она допила кофе и доела лепешку, и Тамсен, взяв проснувшегося голодного ребенка, положила его к ней на руки. Мальчик ел жадно, громко сопя и причмокивая, обе женщины посмотрели друг на друга и улыбнулись.

— Генри еще спит? — спросила Эспер и, когда Тамсен кивнула, добавила после маленькой паузы: — А Эймос?

Старая женщина заколебалась, затем сказала:

— Нет, он ушел очень рано, как только я пришла сюда. Сказал, что вернется поздно. Я думаю, у него много забот из-за пожара.

Она не собиралась это говорить, так как Эймос запретил ей и Сьюзэн тревожить Эспер напоминаниями о пожаре. Тамсен очень жалела мистера Портермэна. За дверями комнаты жены он был очень рассеянным в те последние дни. Эймос отказывался от еды, убегая из дома по каким-то делам. Он даже не был на похоронах своего тестя, но пришел некоторое время спустя усталый и молчаливый, только чтобы закрыться в Желтой комнате наверху, которую временно занимал. Конечно, он потерял свою фабрику, но многие другие фабриканты также потеряли свое имущество, а мистер Портермэн был все же богатым человеком.

Эспер переложила ребенка на другую руку и спросила тихо:

— Есть ли в доме какие-нибудь газеты? Я бы хотела почитать, что пишут о пожаре.

И еще увидеть, есть ли какие-нибудь воспоминания о Нате, подумала она. В эти горестные дни, когда тело Роджера лежало в гостиной и она была в полном изнеможении от эмоционального напряжения и родов, Эспер никого ни о чем не спрашивала, но теперь решила, что должна выяснить происходящее за стенами «Очага и Орла».

— Сейчас принесу, — ответила Тамсен неохотно. Она вышла из комнаты и вернулась с «Салемским наблюдателем» и двумя выпусками «Марблхедского вестника», посвященными пожару.

Эспер поблагодарила ее и после того, как сытый ребенок был положен в свою кроватку, начала читать.

Цифры ужасали. Весь деловой район в новой части города был разрушен, и более того, сгорели Саут-Черч, вокзал, Речабит Билдинг, Алертон-Блок, тридцать домов и двадцать обувных фабрик. На пятнадцати акрах не осталось ни одного здания. Но, к счастью, человеческих жертв не было, не обошлось, конечно, без легких ожогов.

Никаких напоминаний о Нате Кабби не было, хотя «Вестник» содержал одну заметку о том, что будет назначен суд для расследования причины пожара, поскольку по городу ходили странные слухи о подозрительных обстоятельствах пожара.

Не было никаких упоминаний и об Эймосе, кроме того, что его фабрика была в списке полностью разрушенных.

Эспер сложила газеты и задумалась. Нат причинил гораздо больший ущерб, чем намеревался, но ему не удалось уничтожить единственную жизнь, что было его целью. «Вдруг он попытается снова?» — подумала Эспер с внезапным ужасом. И что делал Эймос в эти последние дни? «Идиотка, — крикнула она себе, — пустить все на самотек, спрятать голову в песок!»

— Ма, — позвала она резко, вглядываясь через дверной проем в кухню, — Ма, подойди ко мне.

— Из-за чего весь этот шум? — спросила Сьюзэн, появляясь в дверях. — Хэсси, немедленно ляг! — скомандовала она, так как ее дочь уже почти вылезла из кровати. — Что в тебя вселилось?

Сьюзэн толкнула Эспер обратно на подушки и подоткнула одеяло. Затем она села на кровать и оглядела дочь с мрачным весельем, которое та иногда внушала ей. Сьюзэн очень глубоко скорбела о Роджере, ей будет недоставать его весь остаток ее жизни. Но Сьюзэн была не из тех, кто показывает чувства, и теперь, хорошо отдохнув благодаря Тамсен, она твердо смотрела в будущее.

— Ма, — требовательно сказала Эспер, — я должна знать. Что случилось с Натом? Нашел ли Эймос его в ту ночь?

Лицо Сьюзэн изменилось. Она встала с кровати, прошла к сосновому комоду и механически переставила таз и кувшин:

— Ты волнуешься о муже?

— Да, я должна знать. Как я могла, — воскликнула она с горячностью, — быть такой сентиментальной, лежать здесь, как в тумане, думая только о рожденном ребенке и умершем отце?

Сьюзэн снова подошла к кровати:

— Ты очень изменилась, Хэсси. В тебе гораздо больше мужества, чем я ожидала. Только не кидайся в противоположную сторону — не нужно чувствовать себя ответственной за все. Ты имела право на несколько дней отдыха. Твоему телу это было необходимо.

— Но ведь что-то случилось, Ма?

— Эймос запретил мне говорить тебе, — сказала Сьюзэн, нахмурившись, — однако я все же скажу. Нам всем нужно быть готовыми к любым испытаниям. Мне кажется, что большинство бед в этой жизни происходит из-за того, что мы бываем не готовы.

Эспер резко вздохнула, но ждала дальнейших слов матери.

— Эймос нашел Ната в ту ночь, — продолжила медленно Сьюзэн. — Сначала он обнаружил Генри. Он нашел парнишку с Джонсоном, вне опасности, мальчик пил горячее молоко с солодом в аптеке Эбена Дорча. Там я нашла потом и доктора Флэга наполняющим медицинскую сумку свежими лекарствами. Я велела Джонсону и Генри не спешить с возвращением домой из-за твоего состояния, и мы с доктором отправились назад по Вашингтон-стрит. — Она замолчала, взглянув на напряженное лицо Эспер. — Ну, когда мы проходили мимо Стейт-стрит, я посмотрела на нее и увидела Эймоса. Он как раз входил в дверь дома Кабби. Я побежала по улице, как ошпаренная кошка, доктор помчался за мной, думая, что я выжила из ума. Дверь была открыта, и я не намного отставала от Эймоса, поднимающегося по лестнице. Я крикнула ему, но он не слышал меня, он распахивал двери и искал... и я взмолилась тогда...