«Вот пообедаю, и все как рукой снимет», – сказал он – себе.

Еда заглушила боль в желудке, но не могла заглушить чувства одиночества и заброшенности, которое гнездилось у Винсента где-то глубоко внутри. Он купил дешевого табака, пошел домой, лег на кровать и закурил трубку. Тоска по Кэй снова нахлынула на него. Он чувствовал себя таким обездоленным, что у него от обиды теснило грудь. Он вскочил с кровати, открыл окно и высунул голову в темень снежной январской ночи. Он вспомнил о преподобном Стриккере. Его пронизал такой озноб, словно он прижался всем телом к каменной церковной стене. Он закрыл окно, схватил пальто и шляпу и вышел, направляясь в кафе, которое приметил перед вокзалом Рэйн.

Кафе было освещено двумя керосиновыми лампами – одна висела у входа, другая – над стойкой. Посреди зала царил полумрак. Вдоль стен стояли скамейки и столики с каменными столешницами, испещренные щербинами и царапинами. Это заведение с мертвенно-тусклыми стенами и цементным полом было предназначено для рабочего люда и скорее походило на жалкое убежище, чем на место, где веселятся и отдыхают.

Винсент присел за одним из столиков и устало прислонился спиной к стене. Не так уж плохо жить, когда работаешь, когда есть деньги на еду и на модель. Но где твои друзья, где близкий человек, с которым можно было бы запросто переброситься словечком хотя бы о погоде? Мауве – твой наставник, учитель, Терстех – вечно занятый, важный коммерсант, Де Бок – богатый светский человек. Может быть, стакан вина принесет облегчение? Завтра он снова сможет работать, и все будет выглядеть не так мрачно.

Он неторопливо потягивал красное вино. В кафе было малолюдно. Напротив него сидел какой-то мастеровой. В углу, около стойки, устроилась парочка, женщина была одета ярко и аляповато. За соседним столиком сидела еще какая-то женщина, одна, без мужчины. Винсент ни разу не посмотрел на нее.

Официант, проходя мимо, грубо спросил у женщины:

– Еще стаканчик?

– У меня нет ни су! – отвечала она.

Винсент повернулся к ней.

– Может быть, выпьете стаканчик со мной?

Женщина окинула его взглядов.

– Конечно.

Официант принес стакан вина, получил двадцать сантимов и ушел. Винсент и женщина сидели теперь совсем близко друг к другу.

– Спасибо, – сказала женщина.

Винсент вгляделся в нее повнимательней. Она была немолода, некрасива, с несколько увядшим лицом – видимо, жизнь крепко потрепала ее. При своей худобе она была очень хорошо сложена. Винсент обратил внимание на ее руку, державшую стакан, – это была не рука аристократки, как у Кэй, а рука женщины, много поработавшей на своем веку. В полумраке кафе она напоминала ему некоторые типы Шардена и Яна Стена. Нос у нее был неровный, с горбинкой, на верхней губе слегка пробивались усики. Глаза смотрели тоскливо, но все же в них чувствовалась какая-то живость.

– Не за что, – ответил Винсент. – Спасибо вам за компанию.

– Меня зовут Христиной, – сказала она. – А вас?

– Винсентом.

– Вы работаете здесь, в Гааге?

– Да.

– Что вы делаете?

– Я художник.

– О! Тоже собачья жизнь – не правда ли?

– Всякое бывает.

– А я вот прачка. Когда у меня хватает сил работать. Но часто сил и не хватает.

– Что же вы тогда делаете?

– Я долго промышляла на панели. Вот и теперь снова иду на улицу, когда хвораю и не могу работать.

– Тяжело работать прачкой?

– Еще бы! Мы работаем по двенадцать часов. И нам не сразу платят. Бывает, проработаешь целый день, а потом ищешь мужчину, чтобы малыши не сидели совсем голодные.

– Сколько у тебя детей, Христина?

– Пятеро. А сейчас я опять с прибылью.

– Муж твой умер?

– Я всех прижила с разными мужчинами.

– Тебе, видать, нелегко приходится, правда?

Она пожала плечами.

– Господи боже! Не может же шахтер отказаться идти в шахту только потому, что там его того и гляди прихлопнет.

– Конечно. А ты знаешь кого-нибудь из тех мужчин, от которых у тебя дети?

– Только самого первого. Других я даже не звала, как звать.

– А как с тем ребенком, которым ты беременна сейчас?

– Ну, тут трудно сказать. Я была тогда очень хворая, стирать не могла, все время ходила на улицу. Да и не все ли равно!

– Хочешь еще вина?

– Закажи джину и пива. – Она порылась в своей сумочке, вынула огрызок дешевой черной сигары и закурила его. – Вид у тебя не шибко шикарный, – сказала она. – Ты продаешь свои картины?

– Нет, я только начинающий.

– Староват ты для начинающего.

– Мне тридцать.

– А выглядишь на все сорок. На какие же деньги ты живешь?

– Мне немного присылает брат.

– Черт побери, это не лучше, чем быть прачкой!

– Где ты живешь, Христина?

– У матери.

– А знает мать, что ты зарабатываешь на улице?

Женщина громко захохотала, но смех ее прозвучал невесело.

– Господи, конечно, знает! Она меня и послала на улицу. Она сама занималась этим всю жизнь. И меня и брата прижила на улице.

– Что делает твой брат?

– Содержит у себя женщину. И водит к ней мужчин.

– Наверное, это не очень полезно для твоих пятерых детишек.

– Плевать. Когда-нибудь все они займутся тем же самым.

– Невеселые дела. Так ведь, Христина?

– Ну, если распустишь нюни, лучше не станет. Можно еще стаканчик джина? Что это у тебя с рукой? Большущая черная рана…

– Это я обжегся.

– Ох, тебе было, наверно, очень больно.

Она ласково взяла руку Винсента и чуть приподняла ее над столом.

– Нет, Христина, не больно. Это я нарочно.

Она опустила его руку.

– Почему ты пришел сюда один? У тебя нет друзей?

– Нет. Есть брат, но он в Париже.

– Небось тоска тебя заедает, ведь правда?

– Да, Христина, ужасно.

– Меня тоже. Дома дети, мать, брат. Да еще мужчины, которых я ловлю на улице. Но все время чувствуешь себя одинокой, понимаешь? Нет никого, кто бы мне действительно был нужен. И кто бы нравился.

– А тебе нравился кто-нибудь, Христина?

– Самый первый парень. Мне тогда было шестнадцать. Он был богатый. Не мог жениться на мне из-за своих родных. Но давал деньги на ребенка. Потом он умер, и я осталась без сантима в кармане.

– Сколько тебе лет?

– Тридцать два. Поздновато уже рожать детей. Доктор в больнице сказал, что этот ребенок меня погубит.

– Если врач будет внимательно следить за тобой – тогда ничего.

– А где я возьму такого врача? Я не скопила ни франка. Доктора в бесплатных больницах за нами не очень-то смотрят – там у них слишком много больных.

– Неужели тебе негде раздобыть хоть немного денег?

– Негде, хоть лопни. Разве что выходить на улицу каждую ночь месяца два подряд. Но это погубит меня еще быстрее, чем ребенок.

Несколько мгновений Винсент и Христина молчали.

– Куда ты пойдешь сейчас, Христина?

– Я весь день простояла у лохани. Устала как собака и пришла сюда выпить стаканчик. Они должны были заплатить мне полтора франка, но задержали деньги до субботы. А мне надо два франка на жратву. Хотела здесь отдохнуть, пока не подвернется мужчина.

– Можно мне пойти с тобой, Христина? Я очень одинок. Можно?

– Само собой. Мне это в самый раз. К тому же ты очень милый.

– Ты мне тоже нравишься, Христина. Когда ты притронулась к моей руке и сказала… это было первое ласковое слово, которое я услышал от женщины уж не знаю с каких пор.

– Странно. С виду ты не урод. И такой воспитанный.

– Просто мне не везет в любви.

– Да, тут уж ничего не поделаешь. Можно мне выпить еще стаканчик джина?

– Слушай, ни тебе, ни мне не нужно напиваться, чтобы что-то почувствовать друг к другу. Лучше положи себе в карман вот эти деньги, я могу без них обойтись. Жаль, что их маловато.

– Поглядеть на тебя, так деньги тебе еще нужнее, чем мне. Ступай-ка своей дорогой. Когда ты уйдешь, я подцеплю какого-нибудь другого парня и заработаю два франка.