— Сам, честно скажу, не хотел. А так давай. Вот она сегодня из Москвы вернется — и спросим.
«Крепкий» и «тихий» — почему-то отпечатались именно эти два слова. Никольский задумался и подтвердил:
Ну не ночью же за ней бежать! Давай, если ничего не случится, прямо завтра и решим эту загадку. Сразу после завтрака... Ну а еще чего знаешь? — спросил хмуро, потянувшись к зажигалке.
— Еще? — В глазах Арсеньича появились бесенята. — А что, очень хочется услышать? Да?
— Не валяй дурака, я серьезно, как друга. — Никольский поморщился, но рот его непроизвольно растянулся в улыбке.
— Ладно, ладно, — успокоил его Арсеньич и взял свой стакан. — Когда мы сегодня уезжали... — Он начал деловито, не торопясь готовить себе следующую порцию джина с тоником, но кроме льда теперь выдавил и бросил в стакан дольку лимона, после чего по-простецки облизал пальцы. — В общем, предупредил я Витюшу, чтобы он в случае чего хватал ее с дочкой в охапку и волок сюда. Он пока еще там... Звонил ее мужик, интересовался, как дела, она сказала, что его фирма, как он и договаривался, продлила ему командировку на две недели. Судя по голосу, он был очень рад. Передал привет Алене и повесил трубку. А та весь день проболталась в парке Горького с компанией наших. Ну там-то все в норме было, Сережа докладывал. Проводил ее на троллейбусе до самого дома. Его сменил Игорь...
— Что бы я без тебя делал... — покачал головой Никольский. — А вы что, уж не «клопа» ли там залепили?
— Обижаешь, начальник, — усмехнулся Арсеньич. — Витюша ведь у нас обаяшка, Татьяна ему сама тут же все и выложила, просто так, за красивые глазки. Ладно, не бери в голову, мы делаем то, что положено, ты меня знаешь. Конечно, мой совет тебе не нужен, но, будь я на твоем месте, я б за две-то недели... О-го-го, сколько бы глупостей натворил! Да каких! Ну а если серьезно, тут сам думай...
— Угу, — кивнул Никольский.
— Да-а, — протянул Арсеньич. — Но лучше бы ей, конечно, сюда. И Алене тоже. У этой до начала занятий еще целая неделя, а в деканате сказали, что их, вернее всего, в начале сентября на картошку пошлют. В Дмитровский район. Я знаю. Бывал в Рогачеве, водка там прескверная. Да и погода сейчас стоит дерьмовая. Надо бы ее под рукой держать, мне силы разбрасывать сейчас совсем ни к чему. Ты бы поговорил, а?
— А кто ж меня станет вот так сразу слушать?
Ну ладно, что-нибудь придумаю.
6
Утро началось как обычно. Пробежка, зарядка на свежем воздухе. Потом Никольский покидал гирю в спортзале и сделал с короткой передышкой две стометровки в бассейне.
Завтракали вдвоем с Иваном Арсеньевичем в служебке, как они называли одноэтажное строение, стоящее напротив дачи и, похоже, тоже не лишенное неких инженерных хитростей и секретов.
Наталья порхала крупной такой бабочкой и вовсю сияла отмытыми крылышками. Наблюдая за ней, Никольский подумал, что влюбленность воистину преображает человека. Исчезли без следа привычные Наташкины грузноватость и мешковатость, и нос вроде сразу стал нормальным, ну а уж как плоть в ней играла... Вполне достойная внимания стала вдруг девушка-то.
В общем, никакой загадки тут нет, и разговор сейчас пройдет безо всякой натуги. Намудрил чего-то Арсеньич...
Внезапно в работающем в углу телевизоре суровый голос диктора прервал какой-то детский мультик и сообщил, что по всем программам в ближайшее время будет транслироваться передача первого общесоюзного канала.
Никольский с Арсеньичем быстро переглянулись и одновременно встали из-за стола, не закончив завтрака. Все дела, включая Наташкины метаморфозы, сразу отошли на задний план.
Никольский вернулся в свой кабинет, на связь, а Арсеньич отправился к своим орлам.
Телевизор, время от времени прерываясь на краткие повторы о скором сообщении, продолжал показывать какую-то муру. Но вот, наконец, передача прервалась. Диктор стал читать «Обращение к советскому народу», которое, как оказалось, было подписано еще вчера, в воскресенье. И вчера же образовался Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР. Значит, Горбачев уже отстранен от власти, скорее всего арестован, хотя и говорят, что по состоянию здоровья. Но у нас так всегда говорили и, вероятно, еще не раз говорить будут.
Следом зачитали указ, которым вице-президент назначал сам себя исполняющим обязанности Президента страны — и смех и грех. Ну кто ж из бывших комсомольцев его не знает? В свое время проворовался, будучи «на комсомоле», откуда его вытащили буквально за уши, потом секретарствовал в придворном ВЦСПС и, наконец, попал в окружение Горбачева. Пьяница и, рассказывали, большой бабник. Нарочно себе такую клоунскую аттестацию не придумаешь...
Так, значит, вот кто нами отныне руководить будет?! Интересно, куда они все смотрели, эти Сучковы и иже с ними? Кто ж поверит такой «могучей силе»? Бред какой-то...
А потом начали читать «Заявление советского руководства», «Обращение к главам государств и правительств и генеральному секретарю ООН». И все это было подготовлено и подписано еще вчера, втайне от государства, от народа. Почему?..
Да и речь-то о чем, собственно, идет? О стабилизации, о преодолении в обществе конфронтации, хаоса и анархии. О кризисе. О нормализации социально-экономической жизни. Ничего ж нового! Каждый Божий день с утра до вечера об этом по всем программам и волнам талдычат.
Так что же все-таки произошло? Если это переворот, то какой-то очень уж странный. А правильнее — никакой. Значит, либо это очередная показуха, либо вуаль, под которой вызрел очень серьезный нарыв, и он мог, наконец, прорваться.
Странное ощущение: нет опасности. А душа не приемлет. Будто грубую ложь чувствует, хотя после каждой произнесенной диктором фразы сам собой напрашивается ба-а-льшой вопрос!
Ну а если наложить теперь все сказанное на предупреждение Сучкова, то что мы имеем?
— А имеем мы... — сказал вслух Никольский, глядя через окно на двор, где Арсеньич построил в шеренгу два десятка ребят в камуфляже и, переходя от одного к другому, вероятно, ставил на сегодня задачу. — Имеем мы, значит, серьезнейшую попытку уже государственной и компартийной мафии, что одно и то же, снова забрать чрезвычайную власть в государстве в свои руки. И если до сегодняшнего дня их всех хоть в какой-то мере сдерживало хилое, пустозвонное подобие нашей демократии, ну хотя бы свободы выбора своей судьбы, то с этой минуты преград вообще нет. Делай что хочешь, война дворцам, отнять и поделить, чтоб все досталось лишь узкому кругу угодных.
Так как он там говорил? Мы поглядим, кто был с кем? И это уже, к великому сожалению, не простая дилемма: был не был, это реальная угроза жизни.
Они скажут: этого желают все коммунисты, все, сколько нас — восемнадцать миллионов? Они очень любили митинги в поддержку. Вот и надо начать с того, чтобы хотя бы лишить их этой поддержки. Исключить поголовное «за». Пусть сами выкручиваются!
