Увы, необходимо было признать, что за прошедшие годы Пашка неузнаваемо изменился. И не только внешне. В нем изменилось то, что определяет суть и основу человека… До недавних пор Вадим Николаевич почти не задумывался об этой разительной перемене. Достаточно было того, что Литвинов исправно платил ему деньги. Разумеется, будучи человеком неглупым, Ступишин понимал, что эти деньги берутся не из воздуха. Что Пашка наверняка связан с какими-то мафиозными кругами. Но в подробности он предпочитал не вдаваться. Ибо любопытные, как и дураки, живут недолго…

Офис торгово-посреднической фирмы «Урания» располагался в одном из старинных, капитально отремонтированных домов в районе Таганки, в каких с недавних пор обосновались многие частные компании. Будучи экспедитором, то есть человеком разъездным, Вадим Николаевич бывал здесь всего несколько раз. Однако успел заметить, что и само помещение, и множество хлопотливых сотрудников были скорее ширмой, за которой прокручивались дела поважнее. Вдобавок десяток постоянно торчавших в офисе крепких бритоголовых парней определенно не имели никакого отношения к торгово-посреднической деятельности.

Один из таких «качков», встретив Ступишина в парадном, молча повел его во внутренние помещения, которых в этом здании было немало. Зная, что деваться ему просто некуда, Вадим Николаевич покорно следовал за ним, как обреченная на заклание жертва.

Спустившись в подвал, где располагались склады, молчаливый «качок» бесцеремонно втолкнул злосчастного должника в какую-то темную комнату без окон и запер за ним дверь. Вадим Николаевич оказался в полной темноте и, несмотря на летнюю жару, ощутил леденящий озноб. Подобное начало не предвещало ничего хорошего. Неужели его будут пытать? Или сразу убьют?! Если это произойдет здесь, там, наверху, никто даже не услышит…

Терзаясь страшными догадками, Ступишин обреченно уселся прямо на ледяной пол и принялся ждать. И это ожидание в полной темноте и неизвестности было для него хуже самой изощренной пытки.

Где-то за стеной, очевидно в соседнем помещении, слышались приглушенные голоса. Может быть, в эти минуты там решалась его судьба. А может, просто оттягивались какие-то здешние громилы. Вадим Николаевич не был трусом. Но с отвращением почувствовал, что его начинает трясти. Это унизительное ожидание лишало его последних остатков мужества.

Внезапно, когда Ступишин уже потерял счет времени, прямо в капитальной стене образовалась трещина, и на фоне освещенного проема перед ним выросла огромная зловещая фигура.

— Выходи, — произнес низкий бесстрастный голос.

Вадим Николаевич вскочил и на предательски дрожащих ногах шагнул в соседнюю комнату.

Это было просторное, великолепно обставленное помещение, напоминавшее обычный офисный кабинет, только почему-то без окон. Оглянувшись, Ступишин уже не увидел дверного проема, в который вошел, — на том месте была гладкая стена, облицованная дубовыми панелями.

— Проходи, Вадим, — так же бесстрастно произнес знакомый Пашкин голос.

Только сейчас Вадим Николаевич заметил, что в этой комнате он был не один.

Не считая молчаливого «качка», застывшего у стены, скрестив на груди руки, здесь находились еще четверо. Расположившись в массивных кожаных креслах перед низким журнальным столиком с дорогими закусками и винами, на вошедшего пристально смотрели трое респектабельных немолодых мужчин. Четвертым был Пашка. Но он сидел не поднимая глаз и, казалось, любовался изящной формой своего бокала.

— Это он? — равнодушно спросил один из соглядатаев.

— Ступишин Вадим Николаевич. Кандидат наук. Микробиолог, — невозмутимо представил его Литвинов. — Прошу любить и жаловать.

Под цепкими взглядами этих испытующих ледяных глаз бедный должник чувствовал себя так, будто его нагишом выставили на позорище.

— А чего он в медицине понимает? — недоверчиво спросил другой.

— Все, что нужно, — ответил Пашка. — Хирургического опыта у него, конечно, нет. Но определить качество товара он способен куда лучше наших «спецов». Профессионал…

Возникла напряженная пауза.

— Продаст, — наконец безапелляционно заявил третий.

— Зачем? — возразил Литвинов. — Он умеет хранить тайны. Правда, Вадим? И потом, у него семья. Сыну уже четырнадцать. Хороший мальчик. Здоровый. Спортом занимается…

— Смотри, Паук, ты рискуешь.

— Не больше, чем с другими, — усмехнулся Пашка. — Надо же ему как-то долги отрабатывать…

— Ладно, — заключил, вставая, первый и, очевидно, главный. — Кто не рискует, тот шампанского не пьет. Пусть работает… Но запомни, Паук, в случае чего — ты за него головой отвечаешь.

Распрощавшись с Литвиновым, все трое молча вышли.

— Ну вот и все, старик, — хлопнув старого друга по плечу, улыбнулся Пашка. — Теперь у тебя действительно есть шанс.

— А что… — не своим голосом спросил Вадим Николаевич. — Что мне придется делать?

— Скоро все узнаешь. А пока — выпей коньячку. Жизнь, старик, чертовски клевая штука. За нее стоит выпить…

Когда Вадим Николаевич возвращался домой, в груди у него царила холодная пустота, будто оттуда заживо вынули сердце. То, что он узнал о Пашкином бизнесе, потрясло Ступишина до глубины души. Ему даже в голову не приходило, что бывший однокурсник мог заниматься таким грязным делом!

— А ты что думал, чистоплюй хренов? — зло усмехнулся Пашка, заметив его брезгливое отвращение. — Деньги мне даром даются?! По уши, по уши надо искупаться в дерьме, чтобы в карманах у тебя зазвенело! И не пялься на меня так. Ты теперь только одной ногой на земле стоишь. Другая у тебя уже в могиле. Так что, как говорится, шаг в сторону — и сам знаешь, что будет…

Вадим Николаевич знал. Очень хорошо знал, что это была не пустая угроза. Впрочем, о своей жизни он уже не думал. Сейчас главное было спасти Альку — сына, которого он вынужден был на время отдать Пашке-Пауку в заложники.

— Так будет надежнее. А то мало ли что тебе сдуру в голову стукнет… И мальчишка пока отдохнет у меня на даче. Чего ему летом в городе болтаться? Не волнуйся, пока ты со мной — с ним ничего не случится. Отныне мы, старик, повязаны. И никуда нам друг от друга не деться…

Жена встретила его на пороге — каким-то потаенным женским чутьем угадала, что это муж поднимается в лифте. Казалось, она уже не надеялась увидеть его живым и теперь не знала: человек перед нею или призрак?

— Ну что? — бездыханно спросила Наташа.

Вадим Николаевич плотно закрыл за собою дверь. Усевшись на ящик для обуви, неторопливо принялся снимать ботинки. Вздохнул и произнес отстраненно:

— Обошлось вроде… Пока… Отсрочку мне дали…

Жена тихонько захныкала.

— Да не реви ты! — неожиданно вспылил Ступишин. И сухо распорядился: — Лучше налей мне из холодильника водки…

С тех пор прошел месяц.

Когда вечером Турецкий вернулся домой, настроение у него было, мягко выражаясь, далеко не праздничное. События минувшего дня однозначно наводили на мысль, что дело, за которое взялся неутомимый прокурор, было куда серьезнее, чем представлялось на первый взгляд. Лучшим тому доказательством могло служить и все более отчетливое появление на горизонте пресловутого гэбья, с которым у Турецкого были давние счеты. И наконец — бесследное исчезновение следователя Кулика. Единственного свидетеля темных махинаций вокруг авиакатастрофы в Белграде. А ведь свидетели никогда сами по себе не исчезают… В глубине души Александр Борисович еще надеялся, что Кулик все-таки позвонит ему домой. Мало ли что могло случиться у человека? В противном случае завтра он сам займется его поисками.

Не способствовала праздничному настроению и скупая телеграмма, которую Александр Борисович по возвращении извлек из почтового ящика. (Очевидно, почтальон, не застав адресата, просто бросил ее в ящик.) «Поздравляем с днем рождения. Еще надеемся. Жена, дочь».

Это укоризненное «еще надеемся» неожиданно заставило его вновь испытать мучительное чувство стыда за свою непутевую жизнь, в которой никак не находилось должного места для семьи. Жизнь, из-за которой он постоянно не мог уделить необходимого внимания той единственной женщине, которая всегда преданно и бескорыстно его любила…