Значит, что-то случилось. И не обязательно самое худшее. Может, просто в аварию попал… Решив ждать до вечера — на крайний случай у коллеги был его домашний телефон, прокурор пока никаких действий не предпринимал, а чтобы немного отвлечься, принялся размышлять о посмертных загадках профессора Ленца.

С первой же минуты после прочтения его тревожного письма Турецкого не оставляла смутная мысль, что здесь что-то не так. Например, почему профессор сам назвал свое письмо доносом? Ведь такое определение предусматривало наличие конкретного лица, на которое указывает доносчик! Впрочем, учитывая лагерное прошлое покойного, можно допустить, что сама мысль о «стукачестве» была для него тягостна. Не отсюда ли появилась фраза: «после долгих и тягостных раздумий»? Однако и это не объясняло в полной мере, почему Ленц, если знал конкретные факты о преступной торговле человеческими органами, не упомянул никаких имен? Или эти имена были широко известны?! Не исключено также, что профессор просто опасался за свою жизнь. И надо признать, его опасения оказались ненапрасными.

Размышляя о своих вчерашних находках в квартире покойного, Турецкий неизбежно пришел к выводу, что эти загадки, пожалуй, — единственная ниточка, которая может помочь распутать само убийство. Вынув из сейфа упрятанные туда вещественные доказательства, он еще раз всесторонне их изучил и пришел к выводу, что необходимо будет проверить через АТС, кому принадлежал телефонный номер с таинственным кодом «017», а также показать семейный фотоальбом профессора кому-либо из знавших его людей. Например, тому же доктору Градусу…

Но тут в кабинет к нему неожиданно заглянул с поздравлениями еще один давнишний приятель: Семен Семенович Моисеев. Старый прокурор-криминалист, он фактически давно был на пенсии, но время от времени наведывался в прокуратуру, где занимался тем, что делился своим богатым опытом с молодежью.

— Поздравляю, Саша! Поздравляю от всей души! — И понизив голос, спросил: — А ты чего такой хмурый? Наверное, переживаешь из-за своей колымаги? Которая по счету она у тебя была?

— Третья, Семен Семеныч, — вздохнул Турецкий. — Но дело не в этом…

— Ну, не будем уточнять. Ты вот что, если не очень занят, то пойдем лучше ко мне. Посидим. И вообще. Заодно помянем твою колымагу…

«И вообще» оказалось двумя стаканами ядреного чистейшего спирта, которым заслуженный прокурор-криминалист по старинке угощал в своем кабинете людей исключительно хороших и приятных. Турецкий входил в их число с незапамятных времен и всегда любил такие задушевные посиделки с Моисеевым.

— Семен Семеныч, — начал он, после того как оба пропустили по маленькой и немного поговорили о том о сем. — Тут у меня одно странное дело вырисовывается. Может, чего посоветуете?

— Валяй, Саша, выкладывай, — охотно согласился Моисеев.

Вкратце изложив старому криминалисту суть намечавшегося дела, Турецкий откровенно спросил:

— Как вы думаете, это серьезно? Семен Семенович заметно помрачнел.

— Более чем серьезно, Саша… Я, конечно, знаю немного. Но и того, что знаю, достаточно, чтобы сделать такой вывод. Это дело может оказаться чрезвычайно темным. И грязным… Впрочем, чтобы не быть голословным, могу дать тебе координаты человека, который сумеет объяснить все и подробно, и профессионально.

Турецкий раскрыл блокнот и приготовил шариковую ручку.

— Записывай: Горелов Лев Яковлевич. Старший научный сотрудник НИИ трансплантологии и искусственных органов. Телефон… Позвонишь ему. Скажешь, что от меня. Лучшего консультанта по этому вопросу я просто не знаю… Ну, может быть, еще по одной, за успех твоего расследования?

— А, была не была — наливайте!

Кулик не позвонил. Просто как в воду канул. К исходу дня Турецкий даже всерьез начал сомневаться: а была ли вообще эта вчерашняя встреча? От жары всякое может померещиться… Затем, устав от бесплодного ожидания, раскрыл ведомственный справочник, отыскал телефон авиатранспортной прокуратуры на Ленинском проспекте и позвонил туда сам.

— Следователь Кулик? — ответил ему приятный женский голос. — Аркадий Викторович? Одну минуту…

Эта минута показалась Турецкому вечностью.

Наконец тот же мелодичный голос сообщил:

— К сожалению, его сейчас нет. Следователь Кулик уже две недели находится в очередном отпуске. И по нашим сведениям, он вообще уехал из Москвы…

Александр Борисович ошеломленно положил трубку.

В этот момент дверь его кабинета распахнулась, и вошел Меркулов. Едва взглянув на своего друга, Констатин Дмитриевич сразу все понял.

— Что, не позвонил? — с тревогой спросил он.

Турецкий уныло покачал головой.

— Я так и думал… Знаешь, Саша, похоже, тут действительно не обошлось без участия спецслужб. Впрочем, сейчас я тебе все расскажу…

И усевшись в кресло, Меркулов принялся рассказывать. Как выяснилось, сегодня в Доме культуры медработников состоялась не одна, а сразу две гражданские панихиды. Прибыв на место немного раньше указанного срока, Константин Дмитриевич прошел в актовый зал и был немало изумлен тем, что мероприятие уже началось. Вернее, подходило к концу. Еще большее изумление ожидало его, когда он приблизился к гробу и взглянул на покойного.

— Это был совершенно другой человек! Бывший заместитель министра здравоохранения. Некто Муранов Юрий Владимирович. И между прочим в последнее время он возглавлял некий гуманитарный фонд «Интермед» при российском отделении Красного Креста.

Турецкий насторожился. Ему тотчас вспомнились строки из письма профессора Ленца: «При содействии одной из гуманитарных организаций при российском отделении Красного креста…»

— Отчего он умер?

— Самоубийство, — многозначительно произнес Константин Дмитриевич. — При загадочных обстоятельствах. Об этом вчера во многих газетах писали. Но главное не в этом. Народу на панихиде было довольно много. Родные, друзья, знакомые, бывшие работники министерства. И среди них — немало субъектов, принадлежность которых к так называемым мафиозным кругам очевидна с первого взгляда! А еще я засек в уголке несколько, как выразился твой Кулик, весьма «характерных лиц». Гэбье, одним словом. Так вот это самое гэбье осталось в зале и на следующую панихиду — по профессору! Не думаю, что эти типы были из числа его знакомых.

— Полагаешь, они за кем-то следили?

— Скорее, присматривали. Они всегда за кем-нибудь присматривают. Или за чем-нибудь… Что скажешь, любопытная информация к размышлениям?

— Любопытнее некуда. Между прочим, у меня для тебя тоже кое что есть, — и Турецкий рассказал о своем недавнем звонке в авиатранспортную прокуратуру.

Константин Дмитриевич озабоченно нахмурился.

— Вот тебе, Саша, и взаимное притяжение случайностей, — задумчиво произнес он.

— Особенно если учесть, что случайностей не бывает…

Человеку свойственно бояться смерти.

Не составлял исключения и Вадим Николаевич Ступишин. Но, как и большинство людей, он слишком поздно начал осознавать, что главное и единственное богатство человека — это жизнь.

За мучительную и бессонную ночь, предшествовавшую встрече в офисе, он многое понял. На многое взглянул по-иному. И если бы такое было возможно, предпочел бы жить в полной нищете, но только жить! Однако теперь он уже не распоряжался собственной жизнью.

За эту ночь Вадим Николаевич словно постарел на десять лет. И виски у него поседели. Увидев его наутро, жена невольно ахнула и заплакала. Она еще многого не знала, но сразу все поняла. А ему нечем было ее утешить.

Сегодня должна была решиться его судьба. И не только его одного. Отправляясь на встречу с Литвиновым, Ступишин проклинал себя за то, что в слепом азарте подписал эту страшную бумагу. Вот уж поистине — бес попутал!

Он до сих пор не мог поверить, что Пашка, старина Пашка, вместе с которым в былые годы было выпито столько пива, который списывал у него конспекты и обхаживал с ним одних девчонок, мог хладнокровно отдать его на расправу каким-то безжалостным мафиозным партнерам!