— Кто?

— Шнурки? Предки!

— Родители, что ли?

— Ну да! Слушай, ты же молодой, чего базара нашего не знаешь?

— Я из деревни.

— Да? А с виду совсем бундесовский мэн!

— Ладно, хозяйка, если не веришь, угости родню из деревни кофе.

— Да? В деревне, по-моему, только самогон пьют.

— Это смотря в какой.

— Нет, я не за этим пришла.

Девчонка сбросила в прихожей на тумбу куртку и, оставшись в джинсах и мохнатом свитере, по-хозяйски двинулась в комнату. Марк шел за ней, все больше сомневаясь в том, что эта пигалица бывала в квартире раньше.

Девушка зашла поочередно в одну, в другую комнату, в конце концов остановила свой выбор на той, где отдыхал Марк, — с велюровым диваном. Девица с размаху хлопнулась на его широкую упругую поверхность, которую язык не поворачивался назвать сиденьем.

— Меня зовут Оля.

— Меня Гена. Так чего пришла?

— Хочу, чтоб ты меня полюбил!

— Хорошо, я тебя люблю.

— Э нет, устное творчество мне душу не терзает. Люби меня на этом диване!

— А может, лучше на полу?

— Давай!

— А в лифте?

— М-м… Не, к лифту я еще не готова.

— Оля, ты где живешь?

— Тебе это знать не обязательно.

— А сколько лет, можно узнать?

— Можно. Скоро будет пятнадцать.

— Тогда иди ты, Оля, домой. За тебя дадут больше, чем ты стоишь…

Ольга согнала с лица озорную и немного вульгарную, похожую на оскал улыбку:

— Тебе не этого надо бояться, Гена-крокодил. Это когда еще случится или не случится. А если спать со мной не будешь, тебя убьют!

— Это кто же?

— Кто надо!

Марк пытался понять, что это за девчонка, кто и с какой целью послал ее сюда. Впрочем, может быть, она раньше приходила сюда к тому офицеру, который холостой? Маловероятно, слушатель военной академии не станет ради смазливой дуры рисковать погонами и перспективами. Если, конечно, здесь живут настоящие слушатели, а не какой-нибудь левый контингент. Трудно было найти этому логическое объяснение. Собственно говоря, логика — далекая от алогичной жизни вещь. Но и такого абсурда, который происходил сейчас на двух десятках метров казенной жилой площади, не должно было быть.

— Если бы сейчас было лето, я решил бы, что ты перегрелась на солнце. Ну а раз всего-то ранняя весна, значит, на почве порнухи вскипела дурная кровь, — сделал вывод Марк. — Сейчас перекусим чего-нибудь, и отведу я тебя домой, к папе и маме. Так?

— Не-а! — кокетливо улыбнулась она.

Марк вздохнул и поплелся на кухню.

Сварил кофе, сделал по паре бутербродов с колбасой и сыром «Виола», взгромоздил все на поднос, потащил в комнату и остановился, ошарашенный, в дверях.

За те десять минут с небольшим, что он провел возле кухонного стола, Ольга устроила следующее: погасила верхний свет и включила ночник над диваном, повозилась возле музыкального центра и включила негромкую, но отнюдь не убаюкивающую музыку.

Сама она совершенно обнаженная лежала на диване, закинув за голову руки, так что маленькие упругие грудки задрались вперед и вверх, открывая нежную белизну кожи у основания грудей. Ноги с полудетским бесстыдством и непосредственностью раскинуты, открывая небольшие, рыжеватые, полупрозрачные в мягком свете кудряшки.

Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга, затем Марк осторожно поставил поднос на одну из перевязанных коробок и, теребя пальцами ремень, подошел к дивану.

— Ты что, милая, хочешь меня убедить, шо этими маленькими ножками уже успела желоб на панели протопать?

— Чево? — брякнула Ольга.

— А повернись-ка, посмотрю, так ли ты совершенна сзади, как спереди.

— У, извращенец! — хихикнула она.

Однако послушно начала поворачиваться спиной.

Одним движением Марк выдернул из брюк джинсовый ремень и сильно, но не чрезмерно стегнул по нежно-розовым половинкам Ольгиного зада.

Девчонка взвизгнула от неожиданной жгучей боли, хотела вскочить, но Марк уже прижал одной рукой ее спину и охаживал быстро краснеющие ягодицы ремнем.

— А-а! — орала девчонка, бешено вертясь под ударами. — Сука!.. Козел!.. Больно! Больно!..

Всыпав шлепков десять, Марк отпустил ее и быстро отскочил от рванувшихся к его лицу пальцев с длинными лакированными ногтями.

— О-ой! — стонала Ольга, осторожно дотрагиваясь до болезненных мест. — Ну ты, с дерева упал или правда извращенец! Предупреждать надо!..

— О чем?

— Что больной!

— Короче, так, малышка, если я не услышу через две минуты, кто послал тебя ко мне, мы продолжим интенсивный массаж глубоких мышц твоей попки, и тогда уже моли Бога, чтоб вода в ванной была, а то шкура так гореть будет, что свернется! Время пошло!

— Дурак! — бросила со слезой в голосе Ольга и покосилась на часы.

Когда до истечения срока оставалось не больше десяти секунд, Ольга, судорожно вздохнув, сказала:

— Михалыч меня попросил… сказал, что приехал симпатичный парень, одинокий, надо помочь ему расслабиться, пятьсот баксов обещал…

— Так ты же несовершеннолетняя! Он же может загреметь, и я вместе с ним!..

— У Михалыча все схвачено, все на поводке. Он и сам еще может, сам мне целку ломал.

— Ты что, сирота?

— Почему? У меня батя такой же авторитет, как Михалыч, может, и покруче…

— Тогда зачем тебе этим заниматься из-за денег?

— Я, может, не только из-за денег. К тому же у папки своя придурь — хочет меня учиться отправить за границу, чтоб я, в отличие от него, настоящей аристократкой была. И в бабках прижимистый. Говорит: живешь при коммунизме, все что ни захочешь тут же появляется, зачем тебе еще и деньги? Конечно, учиться поеду, если справлюсь с экзаменами, только… а, ладно.

— Что ж он тебя одну поздним вечером отпускает? Далеко небось?

— Порядком. Только я на машине. Как привезли, так и увезут…

— Ждут, значит?..

Марк пока еще не понимал, какую цель преследует затея Робинзона, но чувствовал, что его хотят сделать пешкой в какой-то предваряющей съезд воров игре. Даже не пешкой, а, скорей, мишенью.

— Ясно, малыш, — пробормотал он, машинально вдевая ремень на место. — Ясно, что ничего не ясно…

— Ну теперь, когда я тебе все рассказала, трахни меня, пожалуйста! Ты правда мне очень понравился…

Марк с испугом почувствовал, что девчонка таки добилась своего — он испытал острый укол возбуждения. Нет, нельзя! Также нежелательно, чтобы она поняла, что это самоограничение вызвано нравственными причинами. Бандит не может быть нравственным. А он для Ольги бандит.

Марк мягко опустил ладонь на ее голое, острое от юной худобы плечо и сказал:

— Видишь ли, малая, у меня принцип — кто, когда и куда, я решаю сам. Ты мне очень понравилась, только давай перенесем нашу теплую встречу на тогда, когда мы сами этого захотим, а не когда Робинзон шо-то придумает. Твой отец кто? — неожиданно спросил Марк.

— Копытов Федор Федорович.

— То есть Копыто?

— Да, а что?

— Ничего! Должна батьке помогать, если такая ранняя, а ты какого-то слушаешь!

— А че ты на меня наезжаешь?! Сам ваще из деревни, а меня учишь!

— Я тебе добра желаю, глупая! Сейчас провожу тебя домой, а завтра, после сходняка, если не передумаешь!..

— Точно?

— Век воли не видать! — вспомнил Марк старинную воровскую клятву.

На Ольгу она не произвела впечатления, наверное, теперь клялись по-другому. Но суть она уловила сразу:

— Значит, завтра вечером?

— Шоб я сдох!

Все с той же обезоруживающей Марка непосредственностью Ольга оделась, подкрасила губы, навела прочий марафет.

— Тебя проводить?

— Не надо, — отмахнулась она. — Там меня «вольво» ждет с двумя гориллами, довезут.

— Уверена?

— Куда они денутся? Для них Робинзон страшней черта!

Марк, как вежливый, но немножко ленивый кавалер, проводил Ольгу до лестничной клетки, позволил чмокнуть себя в щеку в опасной близости от губ, помахал на прощанье рукой и скрылся за дверью своей квартиры. Но плотно ее не закрыл, словно чувствовал, что столь безмятежное расставание никак не подходит для стиля Ольги Копытовой, непутевой дочери Феди Копыто, который за украденный бывший в употреблении носок способен ухо отрезать. А уж за свою дочь!..