Однако желчный, недовольный Цепень обратил внимание на то, что Секач орудует вилкой в то время, когда все, в том числе и он сам, смиренно пережидают бурю. Цепень счел это не самообладанием, а тупостью и жадностью.

— Что ты жрешь?! — заорал он. — Тебя не касается? Может, ты и порубал их, не зря погоняло такое носишь — Секач!..

— Вы кто? — спокойно спросил Марк. — Мне ваш портрет шо-то напоминает. Вы Цепень?

— Ну.

— То не кричите, Цепень, может быть, при Генерале, будь он живой, вы бы за столом мне прислуживали, как настоящий халдей. Шо-то вас там у нас на Урале не видно и не слышно было, когда господин Колбин службу правил, а?

— Да ты оборзел!.. — задохнулся от возмущения Цепень.

— Прикажите мне вломить, — предложил Марк, прекрасно понимая, что чужие «быки» Цепня не послушают, а своих он по малозначительности не имеет.

— Надо будет, прикажу! — буркнул Робинзон.

— Шо вы митуситесь, как торговка при внезапном поносе? — ласково спросил Марк. — Если вы вор на пенсии, так ведите себя как Аксакал Саксаулыч…

— Михаил, да что он меня поучает, фраер долбаный!

— Когда высокое собрание воров даст тебе по ушам, а ты знаешь, что достоин такого почета, мне стоит только мнение Генерала о тебе сказать, — так вот, когда уши твои будут красные и большие, ты будешь иметь и за «долбаного», и за все остальное. Но бить я тебя не буду, как человека престарелого. Я тебя молодой крапивой выпорю по прыщавой заднице!

— Ого, паренек! — с нотками уважения в голосе молвил Робинзон. — У тебя зубки, оказывается, есть?

— С волками жить… — пожал плечами Марк.

— И что ж такого про него Генерал рассказывал? — кивнув в сторону Цепня, спросил Робинзон.

— Сказать? — поинтересовался у Цепня Марк.

Тот отвел глаза, проворчал:

— Не надо…

— Ладно, — согласился Марк. — Мне и в самом деле не по чину между вами разборки устраивать.

Робинзон тяжело посмотрел на притихшего товарища, повернул лицо к Майеру.

— Хорошо, что ты это понимаешь, — сказал веско. — А что еще тебе Генерал, земля ему пухом, говаривал? Какие базары вы с ним водили после трудов?

Пока Марк собирался с мыслями, Лис не выдержал, незаметно наступил ему на ногу, намекая на то, что болтать нельзя.

— Так о всяком разном, мемуары в основном… За дела его не было разговору.

— Не было?

— Нет.

— А отчего тогда все тебя Генераловым наследником называют?

— Кто — все?

— Я спросил!

— Это не от меня пошло. Мне Генерал дал полденьги, сказал: если что со мной случится, пойдешь к ворам, покажешь, не дадут пропасть…

— Не дадим, — сказал Робинзон улыбаясь. — Так ты, значит, просто мочила?

— Просто мочила, — согласился Марк.

— Зачем же тогда Генерал тебя так прятал от всех?

Марк пожал плечами:

— Не знаю, не говорил. Может, хотел моими руками и разделаться с теми, от кого прятал.

— И так бывает. Тебя Генерал в деле пробовал?

— Было. Убрал двоих.

— Чисто?

— Не жаловались покойнички.

— А чем ты больше любишь — ножичком или пистолетиком?

Марк поиграл желваками, попросил:

— Сначала выпить разреши.

— Сколько душа просит! — развел руками Робинзон. — У нас не банкет, да и халдеев нету, наливай!

Марк выпил полстакана, утер губы ладонью, чего в своей подлинной жизни никогда не делал.

— Больше всего мне по душе карабин и автомат, господа хорошие. Если подхожу, скажите. Генерал на меня в обиде не был. Только детей и баб не предлагать — я не отморозок.

— Хорошо, — одобрительно кивнул Робинзон и ткнул пальцем в Цепня. — А вот его замочишь?

Цепень дернулся от пальца, словно это был ствол пистолета:

— Ты че, Михалыч?! Ты че?..

Марк усмехнулся:

— Так ты за него много не дашь!

— А по дружбе?

— Не, мне клиент посолидней нужен, чтоб профи себя ощущать. А этого, если надо, молодой «бычок» для гимнастики задавит!

— Палку-то не перегибай! — не зло прикрикнул Робинзон. — Он все же вор в законе!

— Извиняюсь, конечно, — согласился Марк. — Только не хватает у него солидности.

— Ничего! Вот поставлю его заместо Генерала к вам, тогда и солидность появится! В общем, так, пить хватит, на том кончаем пустые базары. Завтра после похорон соберемся. Алик знает где. Разговор будет большой и серьезный. Сдается мне, Лис, что ты сильно темнишь насчет дел Генерала. Что-то ты знаешь! Смотри!.. Тебя, Лис, и тебя, Алик, жду. Не вздумайте слинять, достану! А ты, Секач, гуляй пока. Пригодишься — позову. Ну а если окажется, что знаешь больше, чем напел…

Когда они уже покинули городскую квартиру Робинзона и ехали в «мерседесе» Месхиева на Полярную, Лисовский спросил у Марка:

— Что это ты там на Цепня бочку катил? Что ты про него знаешь?

— Да ничего.

— Как — ничего?! Что ж он тогда спекся?

— А ты думал, если авторитет, так уж и железней самого Феликса? Гонору в них много, а прижмешь, так сплошная срань получается!

— Так ты блефовал? — повернулся к нему от руля Алик.

— Ну да! Я этого сдыхлика первый раз видел в своей жизни.

— Ты молодец, Секач! — искренне похвалил Алик. — Я так тебе скажу. Не знаю, как там у вас в провинции, кто масть держит. А здесь «синие» уже надоели всем, понимаешь! Подумаешь, заслуга — украл, выпил, в тюрьму сел! А ты воруй и не попадайся, или попал, а выкрутился — вот это заслуга. У нас теперь две мафии — «синие» и «белые». И я тебе скажу, мы их потихоньку прижимаем. И совсем прижмем!

— Если прежде того нас завтра вечерком эти самые «синие» не прирежут! — мрачно добавил Лисовский.

— Гусь не ссыт, и ты не ссы! — весело крикнул Алик. — Сейчас забросим Гену спать и поедем пить отличный крепкий кофе, дорогой Саша, у нас есть еще дела!

Марк молчал, делал вид, что клюет носом, и думал о том, как бы не упустили ребята из отдела наружного наблюдения этот темно-синий «мерседес». Потому что он, Марк, конечно, поспрашивает у Лисовского, чем он занимался и где, но нет гарантии, что директор по коммерции скажет всю правду.

Александр Андреевич Лисовский настолько устал от переживаний, что с огромной радостью переложил все заботы по доведению операции до пределов Российской империи на Алика Месхиева. А эти пределы, если повезет, совсем неподалеку — в Шереметьеве.

— Ну что скажешь? — спросил Робинзон, когда он и Цепень остались одни.

— Отдай мне завтра этого Секача, а? И своих парней штуки… четыре. Он у меня тогда поиграет на кожаной флейте!..

— Не о том думаешь, дурак! — обругал его Робинзон. — Видно, ты уже и в самом деле сносился!

— Да я!..

— Молчи! Слушай! Если завтра мы прощелкаем, не дадим Месхиевым по ушам, считай, мы покойники! Он цацкаться не будет. Нам надо их опередить. Кое-кто из наших будет нашу польку наяривать, но это где-то половина, а нам надо большинство. Значит, надо хорошенько ихний кодлан замарать и поднять хипиж. Тут нам и земеля твой пригодится, стрелок. Я хочу сегодня положить под него бабу, она его расшевелит, разговорит, а потом, когда тебе, слышишь, тебе информацию сдаст, ты с моим бойцом ее завалишь, а свалим все завтра на Секача. Вот тогда и бери его!..

Цепень только головой качал, на лице поочередно появлялись то выражение восхищения, то ужаса.

— Ты стратег, Михалыч!

— А чтобы сходняк сто процентов был возмущен и разгневан, пойдет туда дочка Феди Копыто…

У Цепня едва не отпала челюсть:

— Михалыч, не губи! Копыто ж меня…

— Не тебя, Секача! Если, конечно, чисто сделаешь. А не согласишься — на сходе про свои грешки расскажешь и тогда точно получишь и по ушам, и по жопе!

— Не, Михалыч, ты зверь! Ей же небось и шестнадцати нет…

— Ей и пятнадцати нет! — зло рассмеялся Робинзон. — Только если выбирать, кому очередь кости в земле парить, то у меня принцип: ты сдохни сегодня, а я завтра! Это одно. Второе: еще до поминок надо взять за жабры Лиса. Какой ни будь жадный, когда голову в костерок сунут, все скажет! Крупное дело проворачивал Генерал! Нюхом чую! Бабу в Германию отправил. Неспроста это все! Я должен это дело до конца довести, потому что Генерал был наш, «синий». За то, что с Месхиевым спутался, тоже получил бы по ушам, если б их не отрезали… Как ты базлал? Им уши отрезали?