— Ты можешь сделать это, если хочешь, — говорит Джеймс.

Я буду счастлива, когда Джеймс наконец вырастет из подросткового вампирского возраста.

— Ты должен прекратить это.

— Я не могу с собой ничего поделать. Твои мысли очень громкие, — отвечает он, — Это еще одна причина, по которой я хотел бы перестать быть... таким. Читать мысли — очень весело, до тех пор, пока не обнаруживаешь, что твоему учителю по химии прошлой ночью снилось, что он трансвестит.

— Мистеру Джорджу? — спрашиваю я, представляя себе картину одновременно смешную и пугающую.

— Мистеру Джорджу, — подтверждает Джеймс. — Твои мысли, которые я слышу, по крайней мере, забавные.

Наверное, мне не должно это льстить? Потому что мне это льстит. По крайней мере до тех пор, пока мне в голову не приходит очень важный вопрос.

— Забавные ха-ха или забавные хе-хе? — спрашиваю я.

— Не вижу никакой разницы.

Я бросаю на него уничтожающий взгляд, который, к сожалению, теряется в темноте.

— Забавные ха-ха — значит остроумные. Забавные хе-хе подразумевают насмешливое хихиканье. Это же очевидно.

— Понял, — отвечает он и замолкает, заставляя меня с нетерпением ждать ответа. — Забавные ха-ха.

Ладно, я польщена. Это вдохновляет меня на то, чтобы высказать идею, которая мелькала в моей голове в течение нескольких последних недель.

— А что, если, когда я найду ее, мы с ней поговорим? Объясним ей все. Тогда, если она захочет тебе помочь, если она решит тебе помочь... — я замолкаю, но смысл уже ясен. — Мы могли бы сотрудничать.

— Сотрудничать, — произносит Джеймс, подходя ко мне ближе. Вот только то, как он это говорит, заставляет это слово звучать так волнующе...

— Сотрудничать, — повторяю я. Мое сердце колотится так громко, что я опасаюсь за сохранность остальных своих органов. Чтобы скрыть это, я начинаю болтать какой-то вздор:

— Это не так уж сильно отличалось бы от того, чтобы просто попросить кого-то сдать кровь. Ну, то есть я не совсем уверена насчет деталей. Например, ты обязательно должен выпить кровь у нее из шеи? — спрашиваю я. — Или, возможно, нам не нужно ей ничего рассказывать. Мы можем сказать, что это для больных детей, а потом, ну, не знаю, налить ее в термос. Не знаю, как это выглядит с этической точки зрения, но об этом можно подумать. — Я замолкаю, осознав, что он застыл в неподвижности — скорее всего от отвращения. — С термосом я, наверное, хватила через край, да? — По-прежнему молчание. — Джеймс?

Я едва успеваю заметить, как он наклоняется ко мне из темноты. В следующую секунду он меня целует. И хотя это Отвлекающий Фактор, сейчас мне на это наплевать. Я хочу этого. Его губы твердые, но прохладные. Я хватаюсь за боковую полку, чтобы не потерять равновесие. Сперва я слишком потрясена, чтобы нормально отреагировать — например, закрыть глаза, — и я рада, что его глаза закрыты, так что он не может видеть, что я уставилась на него, как пучеглазая амфибия. Я опускаю веки и сосредотачиваюсь на том, чтобы ответить на его поцелуй, вознося к небесам горячие молитвы о том, чтобы мои неоднократные просмотры финальной сцены «Бриолина»[6] в пятом классе принесли, наконец, свои плоды. Потому что его мастерство, несомненно, улучшилось со времен гамака.

Губами я чувствую, как он улыбается, и понимаю, что он, должно быть, это услышал, но на этот раз мне все равно. Его рука скользит к моей талии, и я наклоняюсь вперед, обвив руки вокруг его шеи. Он притягивает меня к своей груди и проводит ладонью по спине. Я становлюсь на цыпочки, чтобы быть еще ближе, когда он внезапно отстраняется. Несмотря на темноту, я понимаю, что он озадачен.

— Ты надела на себя аккумуляторную батарею? — спрашивает он.

Его пальцы наткнулись на твердый угол блокнота Влада. Доказательства моего шпионажа быстро положат конец нашим примирительным поцелуям. А я только вошла во вкус.

— О, ну, это забавная история... — начинаю я, чувствуя, как его пальцы скользят выше. Когда они прикасаются к открытой коже на моей спине, я подпрыгиваю: — У тебя холодные руки!

Не стоило этого говорить. Джеймс отстраняется.

— Не в плохом смысле холодные, — торопливо поправляюсь я. — Прохладные — как сыр! Как сыр, когда его достаешь из холодильника.

Он издает какой-то неопределенный сдавленный смешок.

— А сыр, он... э-э-э... богат протеинами.

«Заткнись, Софи. Заткнись».

Джеймс никак не реагирует на мои диетические соображения. Вместо этого он выглядывает на кухню.

— Мне пора, — говорит он, и я понимаю, что все испортила. — Влада нигде не видно. Тебе тоже нужно идти.

Внезапно я чувствую укол совести за то, что целуюсь, спрятавшись в кладовке, в то время как Влад преследует девушек, которых я вроде как должна защищать.

— Я еще не закончила свои дела на вечеринке, — говорю я и затем слышу знакомый голос, доносящийся с кухни.

— Что это такое, Марисабель? — раздраженно спрашивает Влад. — Еще остались девушки, у которых надо проверить кожу. И ты не видела мой дневник? Я был уверен, что он наверху.

Джеймс смотрит на меня. Его глаза сужаются.

— Софи...

— Все в порядке, — шикаю я на него, бросаясь к двери и выглядывая наружу. Влад прислонился к плите, а Марисабель стоит лицом к нему. Виолетта куда-то исчезла, и, судя по мрачному виду Влада, она поступила очень мудро. Он нетерпеливо сжимает правую руку в кулак. Когда Марисабель не отвечает, он с силой ударяет по горелке.

— Что это такое? — снова рявкает он.

— Подожди минутку, хорошо? — говорит Марисабель, закрывает глаза и начинает массировать виски. — Мне это трудно.

— Думать? Я знаю.

Марисабель открывает глаза:

— Это.

— Что «это»?

— Это высокомерие, этот тон, вот что. Ты не выказываешь мне того уважения, которого я заслуживаю, — с жаром говорит она, и если бы для сохранения жизни мне не нужно было вести себя тихо, я бы зааплодировала.

Однако Влад не аплодирует, он закатывает глаза:

— Ей-богу, Марисабель. Неужели мы должны обсуждать это прямо сейчас?

— Не делай вид, что мы это уже обсуждали. Шестьдесят лет я держала рот на замке. Я делала для тебя все. Я своей рукой написала сотню приглашений на эту дурацкую вечеринку только для того, чтобы ты смог найти свою драгоценную девушку, а в ответ не услышала ни слова благодарности.

Он фыркает, словно не веря своим ушам, но это только заставляет ее говорить еще громче.

— Я охочусь для тебя, когда тебе лень, — продолжает она, — и убираю за тобой, когда тебе противно сделать это самому. Но с этим покончено. Между нами все кончено, Влад.

Ее последние слова звенят в воздухе. Я точно знаю, что теперь Марисабель с замиранием сердца ждет ответа. Думаю, единственная радость плохих отношений — это увидеть, что ты можешь заставить его плакать. Но если это то, чего она хочет, то она этого не получает. Влад выглядит шокированным — после того как он шестьдесят лет отделывался ехидными замечаниями, эта речь, несомненно, является для него неожиданностью. Как бы то ни было, он не становится на колени и не начинает умолять о прощении.

— Думаю, это к лучшему, — спокойно говорит он. Если у него на лице что-то и отражается, то только облегчение.

Уверенность Марисабель тает.

— Не понимаю, — говорит она голосом, дрожащим от волнения. — Тебе все равно?

— В любом случае все это должно было скоро закончиться.

— Что ты имеешь в виду?

— Я думаю, что так будет лучше, — неопределенно отвечает он. — Полностью порвать отношения.

Марисабель отворачивается и пристально смотрит куда-то в дальний угол комнаты, кусая губы и стараясь не расплакаться. Влад же выглядит так, как будто сейчас начнет насвистывать.

— Что-то здесь не так, — шепчет Джеймс, и я подпрыгиваю, вспомнив, как близко он от меня.

— Почему?

— Я никогда не видел, чтобы Влад так просто от чего-то отказывался, — отвечает он.

— Но почему тогда он тащил ее за собой всю дорогу? Я хочу сказать, если ему все равно...