«Софи МакГи, главный редактор».

Звучит, надо сказать, отлично. Я смакую эти слова снова, на этот раз с нелепым французским акцентом, вроде того, что бывает в плохих комедиях. Звучит так же классно, если не лучше. Дело, кажется, идет на лад, так что я пускаю в ход несколько других акцентов — южный (великолепно), австралийский (пикантно), швейцарский (свежо и естественно, но человек с таким акцентом по-хорошему должен быть судьей). Мистер Амадо, мой преподаватель по журналистике, точно дал бы мне сейчас эту должность. Только я собираюсь испробовать акцент Человека-робота, как кто-то стучит в дверь моей спальни.

— Что ты там делаешь? Ты что, говоришь сама с собой? — спрашивает приглушенный голос, в котором слышится одновременно любопытство и нетерпение — фирменная интонация моей сводной сестры Кэролайн.

— Я говорю по телефону, — громко отвечаю я и тут же понимаю, что вчера оставила телефон внизу на журнальном столике. Нужно добавить в список дел на этот год: «Научиться врать лучше».

— Снова играешь со своим именем, да? — спрашивает она. — Сомневаюсь, что твой преподаватель сделает тебя главным редактором, если ты чокнутая.

Справедливо. Но...

— Что тебе нужно? — спрашиваю я.

— Мама говорит, что съест твой свежий французский тост, если ты сейчас же не спустишься к завтраку.

Дело касается сахарной пудры, а значит, нельзя терять времени зря. Я благодарю Кэролайн за предупреждение и снова начинаю собирать сумку, слыша, как сестра сбегает вниз по лестнице. Ручки? Проверила. План работы? Проверила. Записная книжка по журналистике с идеями статей на этот год? Проверила трижды. Помимо того что я могу безупречно представиться, есть еще масса причин, по которым я заслуживаю звания главного редактора. Я сделала все от меня зависящее, чтобы доказать, что это действительно должна быть я: писала заметки для журналов, ходила на факультативные курсы по фотографии и даже была в летнем журналистском лагере, где нас заставляли носить ядовито-зеленые футболки и работать над несуществующей газетой «Тинейджеры сегодня».

Убедившись, что моя прическа не выглядит слишком уж экстравагантно, я скатываюсь по лестнице на кухню, где вижу свою семью в самом разгаре утреннего ритуала под названием «Завтрак семьи МакГи».

Кэролайн сидит за круглым столом, разодетая как на прием, и подозрительно выбирает кусочки со своей тарелки с фруктами. Марси снова дала ей три ломтика дыни и, как обычно, сидит в уголке и с улыбкой наблюдает, как Кэролайн давит виноградины, как будто это маленькие фиолетовые взрывающиеся гранаты. Они не проходят испытания. Отодвинув тарелку с фруктами, она вытягивает загорелые ноги и принимается счищать невидимые пылинки со своего наряда. Сегодня это короткая джинсовая юбка и несколько слоев маечек девчачьей расцветки под дымчатым подобием кардигана, надетого специально для того, чтобы вскружить голову почтенной директрисе. Кэролайн это ни за что не признает, но ее любимое занятие — после просмотра реалити-шоу — это проектирование нелепых прикидов.

Мой папа сидит напротив нее в синем офисном костюме. До девяти лет я была твердо уверена, что он и в постели не снимает галстук. Сегодняшний его выбор — красный в полоску — выглядывает из-под газеты со сводкой бизнес-новостей. Папа покачивает головой и бормочет себе под нос что-то про фондовую биржу и застой на рынке недвижимости.

Итак, не хватает только моей приемной мамы, Марси, хрустящей моими тостами (коварная!) и осведомляющейся, когда же я, наконец, запишусь на теннис — чтобы восполнить ее собственную нехватку спорта в средней школе. Вместо этого она выглядывает в окно, выходящее прямо на дом наших соседей — или то, что было их домом, пока полгода назад они оттуда не съехали. Я проскальзываю на последнее оставшееся свободным место и как можно незаметнее перекладываю немного тостов себе на тарелку — совершенно необязательно привлекать внимание Марси.

— Кажется, соседний дом наконец-то купили, — объявляет она, ни к кому конкретно не обращаясь. — Там свет в верхних окнах... но я пока не видела, чтобы приезжали грузовые машины.

Она перегибается через раковину, не заботясь о том, что розовый поясок ее шелкового халата попал в слив. Если и есть что-то, привлекающее Марси больше, чем роль судьи, присяжного и массовика-затейника в нашей семье, так это сбор информации о наших соседях.

— Это, наверное, просто солнце отсвечивает, — говорит папа.

— Но таблички на дверях уже нет.

— Значит, они приехали поздно вечером.

На лице Марси написано сомнение — возможно, потому, что вчера за ужином она тоже шпионила за соседями. Но она все-таки опускает занавеску и возвращается на свое место рядом с Кэролайн.

— Вот бы это были Хэллоуэлы, — с грустью говорит она, протягивая руку за отвергнутым Кэролайн ломтиком дыни. — У тебя все так замечательно складывалось с их сыном.

Я спешно запихиваю себе в рот еще один кусок тоста, что избавляет меня от необходимости отвечать. Марси уверена, что их сын Джеймс — мой друг сердца, потому что однажды за весь пикник мы ухитрились ни разу не развязать кетчупную войну и не обозвать друг друга «ведром с соплями». В реальности же наши отношения заключались в таскании друг друга за волосы (в шесть лет), варварском обращении с куклами (в семь лет) и нескончаемых издевках по поводу моих веснушек (в одиннадцать лет). Не слишком-то похоже на Ромео и Джульетту, но попробуй-ка убедить в этом Марси! К счастью, Джеймс успел переехать в Нью-Йорк раньше, чем кому-то из нас пришлось выпить яду или убить двоюродного брата.

— Надеюсь, у них есть сын-подросток, — говорит Кэролайн, счищая семечки со своей клубники. — Симпатичный, — добавляет она, прежде чем бросить испытующий взгляд на мою одежду. — Ты что, серьезно? И это ты собираешься надеть в свой первый день в школе?

Я смотрю на свою линялую зеленую футболку, джинсы с низкой талией и классические конверсы. По мне так не повод рыдать в углу.

— А что? спрашиваю я. — Мне не хватает надписи на попе?

Кэролайн пропускает мою шутку мимо ушей.

— Если хочешь одолжить у меня что-то, просто спроси. Ну, что-нибудь типа юбки. Или что-нибудь не из хлопковой ткани.

— Буду иметь в виду, — отмахиваюсь я от нее. Это может прозвучать как клевета, но Кэролайн действительно искренне обеспокоена судьбой несчастных жертв моды мира сего. Однажды я застала ее всхлипывающей над списком самых безвкусно одетых звезд журнала «Пипл». Она утверждала, что дело в аллергии, но я подозреваю, что ее здоровье в тот момент подорвали фотографии звезд с грудью, выпадающей из бюстгальтера.

Как только Кэролайн возвращается к изучению фруктов, папа опускает угол газеты и подмигивает мне — традиционный способ меня поддержать. Прежде чем я успеваю подмигнуть ему в ответ, Марси склоняется над столом и легонько стучит мне по запястью наманикюренным ногтем указательного пальца, ожидая моего полного внимания, и только потом задает вопрос.

— Так ты подумала насчет тенниса в этом году?

В этот момент я понимаю, что пришло время брать рюкзак и ехать в школу.

Средняя школа Томаса Джефферсона расположена на окраине города, в месте, которое обычно отводят для психиатрических больниц и промышленных предприятий, выбрасывающих опасные отходы. Я приезжаю заранее — как раз чтобы успеть припарковаться на своем привычном месте в дальнем конце площадки, вблизи лесного массива, который примыкает к ней с запада. Высокие сосны гарантируют, что мой джип не нагреется под солнцем до состояния сауны, что, в свою очередь, спасет меня от неминуемой смерти в раскаленной машине после полудня. Вот почему я люблю лес. Мои одноклассники тоже любят лес, но в основном потому, что там можно тайком целоваться за деревьями.

Что касается самого здания школы, то с мая ничего не изменилось: оно по-прежнему могло бы служить по совместительству тюрьмой — правда, тюрьмой со школьной атмосферой и классами различной специализации. Узкие окна подошли бы скорее для орудийной башни в какой-нибудь крепости, чем для учебного заведения, а в пасмурные дни стены по цвету сливаются с небом. Хотя неожиданная реконструкция здания этим летом явно пошла ему на пользу, внутри оно не стало менее мрачным.