Я не знаю, что на это сказать. Мне кажется, что я тоже должна открыть ему что-то личное — например, что, когда он поцеловал меня в гамаке, я только притворялась спящей. Что в тот день, когда они переехали, я плакала. «Или, — шепчет мой внутренний голос, — ты можешь сесть рядом с ним. Это хороший знак душевной близости». Этот тихий голос прав, и то, с каким выражением Джеймс продолжает смотреть на меня, заставляет меня решиться оказать ему более существенную поддержку, чем просто пара шуточек. Перебравшись через кучу одеял, я придвигаюсь к краю кровати и сползаю на пол. Теперь нас разделяет очень небольшое расстояние, но даже эти жалкие шесть футов кажутся мне футбольным полем. Должна ли я броситься к нему, обняв за плечи, или достаточно наклониться к его лицу с сострадающим выражением лица а-ля Опра Уинфри?

Я все еще борюсь сама с собой, уставившись вниз с таким интересом, словно сижу на Эвересте, и размышляю, как во всю эту историю вписываются вампиры, когда Джеймс подает голос:

— Теперь удобно? — осведомляется он со странной ухмылкой, словно говорящей о том, что он точно знает, о каких глупостях я сейчас думала.

— Кровать слишком мягкая, — торопливо отвечаю я, отчего его ухмылка становится еще шире. Но он снова улыбается, а это прекрасно. Видимо, все, что я должна сделать, чтобы ему стало лучше, по умолчанию встроено в мой социальный идиотизм. — Мне очень жаль, Джеймс.

Он снова пожимает плечами.

— Это не твоя вина.

— Но это все равно не объясняет, откуда взялись клыки. Ставлю на некую подружку с той стороны загробного мира.

Он уклончиво отвечает:

— Возможно.

— Ты хочешь сказать, что есть несколько вариантов? — спрашиваю я, подавляя желание ударить себя в грудь. Откуда взялся этот взрыв эмоций? Как будто кто-то без моего ведома сменил обои на рабочем столе, поставив картинку «ревнивая подружка». Откашливаясь, чтобы избавиться от всего этого, я стараюсь ответить что-нибудь более спокойное. — Я имею в виду, единственный логичный вариант — это Виолетта.

— У меня были и другие подружки, если что.

— Я не говорю, что единственная девушка, которая находит тебя привлекательным, — это та, у которой серьезные проблемы с зависимостью. Я просто хочу сказать, что последнюю неделю мы с Виолеттой были лучшими подружками, и она рассказала кое-какие подробности, которые только теперь, кажется, начинают проясняться. И еще то, как она влетела в столовую, увидев, что мы разговариваем.

— Ладно, да, это была Виолетта.

— Ты проиграл спор? Не там поставил галочку в опросе? Потому что она вроде как немного странная.

— Смешная шутка, — замечает он. — Так я уже говорил, что ферма Сюзанны и Яна была в глуши, так? В радиусе пяти миль было, наверное, всего три дома. В двух из них жили пожилые пары на пенсии. А третий, закрытый, был необитаем. По крайней мере, так все думали.

— Тупицы-тупицы-тупицы.

— Да, тупицы-тупицы-тупицы. Спасибо.

— Без проблем.

— Через пару недель после того как я переехал, я стал гулять по окрестностям. Иногда я отправлялся на прогулку посреди ночи: вылезал из окна и спускался по дереву, как в кино. Однажды ночью я зашел дальше, чем когда-либо, — я просто делал все, чтобы забыть про реальность, — и наткнулся на один из этих старых, бестолково построенных сельских домов с верандой. На секунду, всего на секунду, мне показалось, что это наш старый дом. Или этот дом, — говорит он, бросая взгляд на потолок. — Но, честно говоря, на этот он был похож только размером. Но и этого оказалось достаточно, чтобы я попробовал войти внутрь.

— Взлом с проникновением. Потрясающе, — говорю я, радуясь, когда мои слова вызывают у него улыбку. А улыбка лучше грусти, в этом нет сомнений.

— Внутри все было совсем не таким ветхим, как я ожидал, — продолжает он, — а напротив стены стоял старый диван. Повсюду валялись газеты. Старые, пожелтевшие. А в дальнем углу было сложено что-то — мне показалось, что это куча веток, — говорит он.

Акцент на «мне показалось» вызывает у меня легкое недомогание. Мне даже почти не хочется уточнять, что же это было. Почти.

— Дай угадаю. Это были не ветки?

— Нет, — отвечает он без всякого выражения. — Не ветки. Кости и мех животных — множества животных. И всего этого было больше, чем осталось бы от животных, которые заползли погреться и потом умерли на месте. Я повернулся и побежал к двери, и тут увидел Виолетту, которая стояла, обняв руками столбик веранды, и улыбалась. Знаешь, я, кажется, даже сказал: «Привет». Она была похожа на куклу, особенно в одном из этих платьев.

— Любая девушка будет похожа на куклу, если утянуть талию до размеров бутылочного горлышка, — раздраженно замечаю я и тут же чувствую себя глупо, когда Джеймс смущенно смотрит на меня.

— Как бы то ни было, — говорит он. — Виолетта взяла меня за руку и сказала, что она рада со мной познакомиться.

— А потом утащила тебя в сарай и укусила, так? — продолжаю я, гордясь тем, как любезно я помогаю ему заполнять пробелы в рассказе. Пять с плюсом мне. Я жду знака подтверждения, подергивания уголков рта, движения ресниц, кивка головы — чего угодно. Но ничего не происходит. — Так? — повторяю я.

Джеймс с неожиданным интересом изучает свои шнурки.

— Ты что, издеваешься? Ты хочешь сказать, что это произошло не той ночью? Ты хочешь сказать, что ты вернулся?

— После смерти родителей я не мог смириться с обычным течением жизни, — говорит он прежде, чем я успеваю спросить, как он мог быть таким идиотом. — И хотя я жил в другом месте с другими людьми, я все равно чувствовал то же самое. Сюзанна каждый вечер готовила ужин в то же время, что и моя мама. Она даже использовала те же самые рецепты из журналов. Каждое утро я просыпался под одно и то же тупое щебетание птичек и каждый день надевал одну и ту же одежду. И все-таки все это напоминало мне о том, насколько теперь все по-другому, насколько все ужасно. Но в Виолетте все было другим. И она, и ее жизнь, и все остальные. Это напоминало то чувство, когда забываешься за книгой или фильмом. Это было спасение.

— Но неужели их безумная странность не заставила тебя насторожиться?

Он награждает меня испепеляющим взглядом.

— Не считай меня таким дураком. Но ведь вампиры находятся за пределами возможного, так? И, кроме того, что-то я не заметил, чтобы ты подняла шум, увидев вампиров в столовой.

— Верно. Но, с другой стороны, я не видела их коллекцию костей.

— Логично, — соглашается он. — На самом деле мне было плевать. Я чувствовал себя как во сне, и происходило все как во сне. Однажды ночью Виолетта спросила меня, хочу ли я, чтобы все это длилось вечно. Я сказал «да». Она укусила меня, приказала мне укусить ее, и к тому времени я настолько утратил связь с действительностью, что послушался. Проснувшись, я подумал: «Ага, теперь, по крайней мере, все никогда не будет по-прежнему». — Он откидывает голову назад. — Это был самый идиотский поступок в моей жизни. Ты не сможешь винить меня сильнее, чем я сам виню себя.

— Ты не мог просто покрасить волосы в фиолетовый и на этом остановиться? — безнадежно спрашиваю я. Когда я представляю себе одиночество и горе, толкнувшие его на это, у меня сжимается горло. Я придвигаюсь немного ближе к нему, чтобы дать ему понять, что я ценю его откровенность. Когда я замираю рядом с ним, он приподнимает одну бровь.

— Ого! Это лучшая сентиментальная история, которая есть у меня в запасе. Что еще должен сказать парень, чтобы заставить тебя придвинуться совсем близко?

Поскольку я ничего не отвечаю, он сам рывком придвигается, преодолев всю дистанцию между нами. Я с пересохшими губами смотрю на тот дюйм, что разделяет теперь наши колени.

— Ты знаешь, что вся твоя кровь сейчас прилила к щекам? — спрашивает он. — Они пылают.

Я резко поднимаю голову и машинально трогаю себя за другие части тела, которые действительно едва теплые.

— Какая разница. Здесь слишком темно, чтобы увидеть это, — с напускной храбростью говорю я.