— Это все очень хорошо... Слушай, у тебя есть цветы? Ну, какой-нибудь букет или там горшок. А, вот же! Кажется, это георгины? Или пионы.

— Хризантемы, ведь скоро осень... Зачем тебе цветы, Саша?

— Эти твои соседи с седьмого этажа, с которыми ты ехала в лифтер в какой квартире живут?

— Прямо надо мной. Но что ты...

— Найди мне какой-нибудь лист бумаги завернуть цветочки. Я их тебе сейчас буду преподносить. Как я выгляжу для визитера — не очень? Галстуки я не ношу, поэтому ограничимся прической.

Турецкий достал расческу, пригладил волосы перед зеркалом в прихожей:

— Не Шварценегер, конечно, но вполне респектабельный советский молодой человек с букетом цветов для любимой девушки.

— Шварценегер тебе в подметки не годится. Я не шучу. Я же помню, как у нас все девчонки в школе были в тебя влюблены. Почти все...

— С тех пор прошло тринадцать лет, Ника. И все мои девчонки куда-то подевались. Так я пошел. Я скоро.

Турецкий вышел из квартиры, а Ника так и осталась стоять в коридоре, лицом к двери, прижав ладони к щекам, до тех пор, пока он не вернулся.

— Ну вот, теперь можно спокойно покурить. Идем на кухню... Вот так... Подведем итоги по делу о ценной пропаже из квартиры Вероники Славиной. Первое. Никакой пропажи не было. Второе. Так как не было предмета пропажи. Не перебивай. Третье. Вероника Славина, будучи не совсем в трезвом состоянии, в пятницу ночью вместо своей вошла в открытую дверь квартиры на пятом этаже, что было подтверждено соседями, ехавшими с ней в лифте. Я с цветочками в руках звоню к ним в дверь. «Здрасьте, здрасьте. Хочу Веронику поздравить с прошедшим. Ах, вот как? Она живет этажом ниже? Смотрите, запамятовал, а ведь был здесь пару недель тому назад... Да, действительно легко спутать: все одинаковое... Она и сама, говорите, перепутала этажи? Вместо шестого на пятом вышла? Когда же это было?.. Ах вчера... Немного от нее коньяком попахивало? Да, да, у нее была компания, справляли ее день рождения. Так что не мудрено, тем более около часу ночи. Извините за причиненное беспокойство, с совершеннейшим почтением и прочая, и прочая». Четвертое. Вы с Кешкой смело можете ходить по своему коридору и забыть о том, что на свете существовал — или существует — человек по имени Бил. Не думаю, что тебе надо объявлять кому бы то ни было о своем приключении. Лешку я беру на себя. Так же, как и официальную часть, то есть следствие по делу об убийстве — или покушении на таковое — гражданина Била, имевшем место в квартире на пятом этаже данного дома...

«Значит, я все-таки не совсем сумасшедшая. Значит, все это было. Слава Богу, что не здесь, спасибо Саше, что разобрался». Ника в который раз повторяла про себя одно и то же, пытаясь сосредоточиться на английском тексте пособия по программированию, перевод которого на русский язык она должна была закончить к понедельнику.

«Слава Богу, что они не прикончили ее там же, на месте». Турецкий уже два часа сидел на платформе Матвеевская, пропустив две электрички и не зная, что предпринять, чтобы спасти от смертельной опасности жену своего друга.

5

11 августа, воскресенье

Александр Борисович Турецкий просыпался по утрам, если его будили — намеренно и целенаправленно. Никакие раскаты грома или топот «гуляющих» наверху соседей не могли вывести его из состояния сна. Он реагировал только на звонки — телефона, будильника и в дверь. Поскольку в выходные дни эти пробуждающие факторы обычно отсутствовали, часам к двум дня его поднимал с постели голод. Но сегодня он спал часа два, не больше, и сейчас, в шесть утра, бездумно смотрел в окно на рябую от дождя Москву-реку. Привычную для августа жару сменили за два дня дожди и грозы. И вместе с грозами пришли проблемы, от погоды, однако, никоим образом не зависящие.

Разбудив в два часа ночи телефонным звонком из автомата у платформы Матвеевская майора милиции Вячеслава Грязнова (за что выслушал поток изощренной брани), Турецкий изложил как можно более связно историю Ники Славиной. Услышав знакомое — «Все понял, товарищ генеральный прокурор»,— он немного успокоился, еще раз прошелся вокруг Никиного дома и заметив вдалеке зеленый огонек такси, бросился ему наперерез.

Дома в почтовом ящике его ждало письмо от Ирины — она собирается провести отпуск в Москве, остановится у своей подруги... Он тут же, среди ночи, бросился к телефону и, угрожая встречать подряд все рижские поезда, добился признания, что приедет она в девять тридцать вечера, в понедельник, то есть завтра. Положив трубку, он испугался своей напористости. Целый год ждал встречи, а теперь вот просто-напросто испугался: холостяцкая жизнь неотвратимо вступала в полосу завершения.

На письменном столе стоял новенький «дипломат» с поздравительной открыткой — от матери. Турецкий совсем забыл, что у него сегодня день рождения. Однако содержание открытки было отнюдь не поздравительным, Елена Петровна просила сына срочно приехать, потому что Павлу Петровичу «совсем плохо». Это не означало, конечно, что отчим смертельно болен, это означало, что мать будет «просить за него» — и надо будет изворачиваться, чтобы не обижать ее.

«Посадят Пашку — возьму мать к себе»,— подумал Турецкий и отошел от окна. «Вот здесь можно будет поставить диванчик. Шкаф, конечно, маловат, стол придвинуть поближе к окну...» На столе лежала аккуратно подшитая папка — труд веселого следователя Гены Бабаянца, которого Турецкий ожидал к двенадцати часам дня к себе в гости с обещанной информацией, не вошедшей в материалы дела, возбужденного «по факту смерти гражданки Т. А. Бардиной». Каким-то образом это в общем-то рутинное дело соотносилось с проблемами — Ника, Ирина, мать,— хотя никакой связи между ними не наблюдалось.

Турецкий заварил кружку растворимого кофе, открыл новую пачку сигарет, лег не раздеваясь на диван поверх одеяла и взялся за чтение. Он знал многих, почти всех, участников расследования — следователей, экспертов, прокуроров. За суконными фразами документов вставали живые лица, он домысливал то, что не нашло своего отражения в деле, не было замечено следователем и прокурорами по надзору за следствием...

...Без четверти семь утра 9 мая 1989 года путевой обходчик у насыпи железной дороги возле станции Красный Строитель наткнулся на труп Татьяны Бардиной. Следственная бригада из транспортной прокуратуры и милиции появилась на месте происшествия со сказочной быстротой (ничем не обоснованный домысел А. Т.). И судебно-медицинский эксперт, дыша водочным перегаром (также домысел А. Т., хотя на этот раз весьма обоснованный), сказал, обращаясь к следователю: «Смертельное ранение черепа. Но о механизме следообразования ничего пока сказать не могу, сложный случай — надо прочитать следы!»

А этого как раз не удалось сделать ни дежурному следователю, ни Бабаянцу, которому транспортники умело и вполне законно отфутболили дело: труп лежал на «городской территории», то есть в трех метрах тридцати сантиметрах от полотна дороги, что на тридцать сантиметров превышало юрисдикцию железнодорожных органов следствия.

С месяц Бабаянц бродил в районе места происшествия, надеясь напасть на след преступника. Узнал лишь, что незадолго до обнаружения трупа мимо Красного Строителя проследовал товарняк. Опрошенный машинист утверждал, что никакой женщины в районе следования не видел. Ни орудий преступления, ни самого преступника не смогли отыскать и сыщики _из" районного отдела уголовного розыска. А медики дали уклончивое заключение: «причиной смерти является разрушение костей черепа от сильного воздействия твердого тупого предмета». То есть возможен был любой вариант: убийство, самоубийство, несчастный случай.

Сам товарищ Бардин во время гибели жены находился в служебной командировке.

Прошло более двух лет с того дня, как опергруппа из транспортной прокуратуры и милиции уехала с места происшествия, отныне Турецкий должен будет заниматься этой «висячкой», как сыщики называют нераскрытое преступление.