— Интересно. А может и правда для уборки? Или это лично против Ельцина брошена целая армия...

— Ирония здесь ни к чему. Давай, Саша, задавай вопросы.

— Тогда вопрос первый. Удалось узнать настоящую фамилию Бардина? — спросил Турецкий вполне по-деловому, но его удивила озабоченность Меркулова идиотическими слухами.

— Да. Бардаков. Неблагозвучная, не правда ли?

— Значит, не Дробот... Тогда все остальные вопросы отпадают.

— Погоди, погоди. Не снимай всех вопросов. Дело в том, что с именем товарища Бардина, в прошлом сотрудника КГБ, связано кое-что. В частности, есть сведения, на этой неделе Бардин принимал участие в двух загадочных операциях. Он приложил руку к вывозу во Владивосток, а оттуда в Токио золота. И сколько ты думаешь вывезено? Не ломай голову, все равно не догадаешься. Триста тонн. Для чего, спрашивается, это делается? Ребята из РСФСР считают: ЦК и ГБ хотят дестабилизировать обстановку в стране и мире. В первую очередь на токийской и других биржах. И еще деталька. Ельцинская команда застукала Бардина на перекачке партийных вкладов в швейцарские банки. Называют цифру в сто миллиардов фунтов стерлингов! Кручину, это управделами ЦК КПСС, связывает давняя дружба с твоим Бардиным. Разгадкой этого кроссворда я сейчас и занимаюсь, а для этого нужен домашний уют. Кстати, ты читал «Слово к народу», опубликованное в «Советской России»? Там великие писатели земли русской зовут народ к топору. А «Приглашение в окопы» в тридцать втором номере «Огонька»? Автор называет членов возможного военного заговора. Крючков, Язов, Варенников. Как бы действительно чего не накаркал этот журналист! Один мой сотрудник уверяет, что сам видел в Магадане пустующие лагеря для зэков. И еще информация к размышлению. В Лефортовской только закончен ремонт. Теперь там можно поместить тысячу политических. Не для депутатов ли российского парламента чекисты готовят тепленькие места?

— Я все это читал, Костя. Но сейчас пишут и более того — печатают такую ересь, что не знаешь кого слушать.

Помолчали.

— Теперь, Костя, проза жизни. Откуда в святом семействе Бардиных это ожерелье?

— Это длинноватая история. Теперешняя жена его, Галушко Нинель, женщина упрямая. Еще до знакомства с Бардиным была она на соревнованиях в Мюнхене и увидела в витрине магазина красивую книгу. На обложке изображена была сановная дама. На шее герцогини изображено было ожерелье необычайной красоты с буквой «N» в орнаменте. Нелька выложила на прилавок всю свою скудную валютную мелочь. Увезла эту книженцию, в Москву, повесила вырезанный из книжки портрет дамы с ожерельем над своей кроватью, чтоб любоваться. И когда Бардин предложил ей руку и сердце, то потребовала от жениха свадебный подарок — точно такое же ожерелье.

— Он за эту вещицу заплатил триста тысяч рублей. Заметь, было все это до нынешней чехарды с деньгами, когда сотни тысяч чего-то еще стоили. Но почему Бардин так испугался, когда я спросил его об ожерелье?

— Все очень банально. Бардин испугался ответственности. Если бы он сказал, что завязан в деле ювелирной фабрики, постоянным клиентом которой был наряду с Галиной Брежневой, то что? Ты бы его наградил медалью «За доблестный труд»?

— Свалил мне дело об убийстве жены Бардина, из него вырос такой хвост, что мне до его конца теперь не добраться, а сам иронизируешь.

— Я тебе очень сочувствую, я тебе очень даже благодарен, что ты помог мне разобраться с Бардиным. И извини, что заставил тебя заниматься в твое рабочее и нерабочее время своими личными делами.

Меркулов оборвал фразу, слышно было, как чиркнула спичка. Турецкий подождал, пока Меркулов раскурит сигарету, но тот молчал.

— Костя, ты не возражаешь, если я к тебе заеду при первой возможности?

Турецкий даже отдаленно не мог предполагать, при каких обстоятельствах эта возможность очень скоро возникнет... Он вытащил из пепельницы два бычка, обжег пальцы и кончик носа, прикуривая. Каждого хватило на одну затяжку. Он растер в пепельнице почти сгоревший фильтр сигареты, и в двери снова выросла фигура Красниковского:

— Между прочим, имеются нашинские, ровно десять рублей за блок. Я специально для тебя договорился.

Турецкому представилось, как он вынимает из блока пачку «Столичных» и закуривает целую сигарету. Искушение было слишком сильным, и он сказал:

— Я, пожалуй, двину. Давай адрес... Тьфу, я же к Зимарину иду на прием!

— Да он только после обеда будет! Я сам его жду. За сорок минут обернешься...

Прежде чем «двинуть», Турецкий позвонил домой:

— Ирка, живем. Через час привезу блок сигарет.

23

— Проснитесь же, Грязнов! Сколько можно стучать? — раздалось за дверью. Грязнов открыл глаза. Кто-то настойчиво пытался прорваться в его обитель, давно не ремонтированную однокомнатную квартиру на 12-й Парковой.

— Кто там, ...вашу мать?

Грязнов грипповал, наглотался с вечера разных лекарств, разбавил их напитками, и эта ранняя побудка была ему ни к чему.

— Комитет государственной безопасности. Нам с вами побеседовать надо, Вячеслав Иванович,— ответил вежливый тенорок за дверью.

Гебешников Грязнов не любил — так он сам, публично, определял свое отношение к этому ведомству. В частных же беседах, а также наедине с самим собой, он иначе как «долбоёбы» или «вонючее дерьмо» в адрес славных представителей госбезопасности не обращался. И дело было не только в том, что его дядька по материнской линии был расстрелян в шестьдесят втором году по «новочеркасскому делу» за то, что осудил на митинге массовый расстрел рабочих местного электровозостроительного завода, а у него самого, Грязнова, были бесконечные свары со «смежниками». Он был уверен, что КГБ занимается на девяносто один процент тем, чем не должно заниматься ни одно ведомство в нормальном государстве, восемь процентов — чем должны заниматься другие ведомства, а один процент по праву принадлежащих комитету обязанностей выполняется или плохо, или незаконно, или глупо, или смешно.

— Сейчас открою, долбоёбы,— проговорил Грязнов, но продержал товарищей за дверью не менее двадцати минут, пока сидел в туалете и брился.

Нежданные гости затем сидели в комнате и наблюдали, как Грязнов неспеша уминал полбатона со сгущенкой, запивая это дело крепко заваренным чаем, а после в черной «волге» отвезли его на площадь Дзержинского, в новое здание Второго главного управления КГБ СССР, занимающегося контрразведкой, то есть обеспечением внутренней безопасности и пресечением деятельности иностранных разведок на территории СССР. Сейчас, правда, в перестроечное время, эта контора хвастает еще и тем, что активно включилась в борьбу с организованной преступностью и экономическим саботажем. Хотя сие по убеждению Грязнова — полная лажа: настоящими делами, в том числе и организованными как преступниками, так и сыщиками, занимаются не в ГБ, а в утро.

Принял его в своем стометровом кабинете моложавый генерал-лейтенант, начальник 6-го управления Феоктистов. Протянул упругую ладонь, указал на кресло напротив.

— Сердитесь на нас за побудку? Тысяча извинений, но мы знаем: если с утра Грязнова не отловишь, прощай Грязнов. Дел-то у вас невпроворот, а нам поговорить надо, тем более, что вы человек, самостоятельно мыслящий.

Грязнова. так и подмывало сказать: «Просрал ты своего Биляша, теперь перед начальством выкрутиться хочешь». Но вместо этого он закурил, не спрашивая на то генеральского разрешения, посмотрел закаменевшим взглядом:

— Какую информацию вы хотели бы получить от МУРа?

Генеральское лицо посуровело.

— Нас интересует смиренное кладбище, где вы отыскали девять трупов. И почему-то не сочли нужным сообщить о вашей находке в Комитет государственной безопасности. Мне сейчас к председателю идти надо, к генералу армии Крючкову. А что доложишь, «если в этом деле одна чернота. Убит известный, очень известный в наших кругах ученый. Убит наш сотрудник, выполнявший особые поручения за границей. А контрразведка располагает сведениями в объеме ноль целых и хрен десятых.