— Отчасти.

— Отчасти... Извините меня, мне надо в туалет...

* * *

— Дежурный Гончаренко слушает.

Это было совсем некстати. Турецкий слегка изменил голос, сказал отрывисто:

— Грязнова.

— Майор Грязнов на задании. А кто...

Он повесил трубку и набрал номер телефона Романовой.

— Александр Борисович, Вячеслав по твоим делам летает, а ты меня пытаешь. Ну, не тоскуй. У меня ту точки его Горелик сидит с рапортом, пока ничего серьезного, его твоя спортсменка замотала по городу, адская водительница. Он с ними уток покормил в какой-то луже, сейчас они обедают. А Славина отправилась на пароходную прогулку в высокой компании. Его туда не пустили. Но там своей охраны хватает. Я так думаю. Так что передать Вячеславу-то?.. Пишу. Вторая половина сентября... гостиница «Белград»... Так. Второе. Подруга Бардиной Клара, фамилия неизвестна, знает Била. Зацепил мальчика-то?

— У меня Бардин на допросе, побежал в туалет от расстройства души.

Романова засмеялась:

— Это теперь так называется?

* * *

Турецкий снова и снова задавал Бардину вопросы о знакомствах его жены, возможных контактах с воротилами преступного мира, таких, как, например, Кондаков и Троекуров, проходивших по делу Меркулова, о подругах и любовниках, об образе жизни и привычках, о заработках и незаконных сделках Татьяны. Меркулову нужны были связи Бардина в подпольном бизнесе, самому же Турецкому надо было допытаться: кто такой Бил и какими узами он был связан с супругами Бардиными.

— Александр Борисович,— встрепенулся вдруг допрашиваемый,— вы меня все время спрашиваете о... знакомствах моей погибшей жены. Ведь у нее была записная книжка, которая была изъята Галактионом Ованесовичем: Таня была деловой женщиной. Я не был посвящен в ее дела, но хорошо помню, что у нее всегда под рукой была записная книжка, скорее даже книга. Я, правда, никогда в нее не заглядывал. Она наверняка имеется в деле. Во всяком случае, товарищ Бабаянц может это подтвердить.

Нет, никакой записной книжки в деле не было. Кто изъял ее из дела? И как много других — каких? — доказательств было изъято, уничтожено, перепрятано? Кому это было выгодно? Бардину, если он организовал убийство жены. Но почему он сообщает с готовностью об исчезнувшей записной книжке? На каком этапе исчезли из дела записи Татьяны Бардиной? Были изъяты Бабаянцем еще в Москворецкой прокуратуре или кем-то уже здесь, кто имеет доступ к следственным делам?

Турецкий выключил магнитофон. Визит московского банкира в прокуратуру подошел к концу.

— Вы меня еще будете вызывать? — не то с беспокойством, не то с живым интересом спросил он.

— Ничего не могу сейчас сказать,— произнес Турецкий дежурную фразу, раздумывая — говорить или не говорить Бардину о том, что Бил — убийца. Решив, что говорить об этом еще рано, отвалился вместе с креслом назад, закинул устало руки за голову и сказал, будто спохватился:

— Еще одну минуту, Владлен Михайлович. Посмотрите, пожалуйста, на это ожерелье, не покажется ли оно вам знакомым.

Турецкий взглянул на снимок, передавая его Бардину, и поморщился: фотограф, делая по просьбе Меркулова репродукцию ожерелья, не потрудился отретушировать снимок, и то, что было на нем изображено, производило впечатление обезглавленного женского тела. По-видимому и Бардин почувствовал себя неуютно, как будто он рассматривал не фотографию ювелирного изделия, а результат работы -гильотинного устройства.

— Это всего лишь неудачная фотография,— решил успокоить его Турецкий и в следующее мгновение понял, что Бардин узнал ожерелье.

За год, прошедший со дня встречи с -умирающим сумасшедшим чекистом, Меркулов двести семнадцать раз — как следовало из его записи — достает из портфеля портрет Наталии Меркуловой, урожденной княгини Долгоруковой, в надежде, что кто-то узнает ценную поделку и он возьмет след убийцы своей матери. И двести семнадцать раз надежды оборачиваются пустыми хлопотами. «Я буду искать его, пока не найду. Даже если на это уйдет вся моя жизнь». И наступает двести восемнадцатый раз, и совсем не Меркулов, а он, Турецкий, видит, как маска страха наползает на лицо сидящего перед ним человека.

— Э-это моё... это Неля...

Бардин бормотал что-то весьма нечленораздельное, а Турецкий лихорадочно соображал, как действовать дальше: он был абсолютно не готов к такому обороту дела.

— Каким образом оно к вам попало, Владлен Михайлович?

— Просто осталось от моих... предков.

У Турецкого не было никаких полномочий от Меркулова ни вести допрос, ни вступать в сердцещипательные беседы в подобной ситуации. Кто мог предположить, что она так быстро возникнет!

Затянувшееся молчание было прервано телефонным звонком Ирины. Скороговоркой — как можно меньше занять ценного времени следователя — она сообщала, что тщетно обегала весь Комсомольский проспект в поисках хоть какой-нибудь еды и спичек, нечем зажечь газ, не говоря уже о сигаретах, а на ужин будет одна жареная капуста и то только в том случае, если у соседей найдутся спички. Потом ей стало вдруг от чего-то очень смешно, она, оказывается, вспомнила о настольной зажигалке.

Турецкий положил трубку и с ненавистью посмотрел на Бардина. Безделушка для этой коровы за сотни тысяч тугриков, каждый день обед или ужин в ресторане, а иногда и то, и другое. А что Ирке подарить — вшивое колечко стоит месячную зарплату! Пообедать вдвоем у Серафимы — недельную! Спички днем с огнем не найдешь — хороший каламбур для «Литературной газеты»! Мыло — как во время войны — режут ниткой от целого куска! Он довольно бесцеремонно выпроводил Бардина восвояси. Потом позвонил матери и напросился на ужин — настало время познакомить дорогих родителей с будущей женой (дальний прицел — выудить у отчима что-либо о Бардине), закурил последнюю сигарету из пачки и набрал номер телефона Меркулова.

14

Зеркало в каюте отражало фигуру только до коленок, и Ника осталась довольна собой, хотя знала — старые туфли выпадали из общего элегантного ансамбля, сооруженного этой ночью. Ника вздохнула — в который раз! — о потерянных босоножках. Главное — делать вид, что всё в полном порядке. Предстоял ленч на палубе теплохода, завершающий первую половину программы, намеченной на сегодня.

Утро выдалось тяжелым. Все говорили разом, она еле успевала переключаться с немецкого на английский. И хотя немцы из ФРГ прекрасно понимали английский, этикет требовал перевода на родной язык гостей. Ника привыкла работать с туристами, но сегодня была особая публика, интересующаяся достопримечательностями из вежливости. Под прикрытием непринужденной беседы главы крупнейших концернов Европы и Америки, финансовые менеджеры нащупывали возможности советского рынка, советские руководители выжимали кредиты по всему фронту. Глава экономического ведомства державы Шахов в общей беседе участия принимал мало, но Ника неизменно чувствовала его присутствие рядом с собой.

За столом было легче. Geben Sie mir, bitte... Do you mind... Ника была жутко голодна, но проглотив чуть ли не целиком бутерброд с черной икрой, больше есть не могла: она представила себе Кешку с Анной в поисках мяса для обеда,, тоскливое беспокойство накатило на сердце, стали ненужными и иностранные бизнесмены, и комфортабельный теплоход, и сама Волга, уносившая её всё дальше от привычного мира.

— Почему богиня загрустила? — услышала она голос Шахова.— Богиням победы полагается быть всегда воинственными, не так ли?

— Wie, bitte? — встрепенулся сидящий справа от Ники представитель «Сименса».

— Переведите ему, богиня, а то мы не получим пятьдесят тысяч обещанных компьютеров,— засмеялся Шахов,-и Ника старательно объяснила немцу, что господин министр надеется на сотрудничество в области электронной технологии, столь необходимой разоренному сельскому хозяйству и нашей отставшей от Запада промышленности: без помощи развитых стран нам не провести земельной реформы, не отладить промышленности, и да поможет ему в этом богиня победы Ника, то есть она сама, поскольку ей при рождении дали это имя. Электронщик сделал комплимент остроумию господина Шахова, и разговор переключился в область греческой и римской мифологий.