Девушка поежилась, не решаясь сделать следующий шаг. Вслед за ней вошел лечащий врач, и она на радостях едва не вцепилась в его рукав.

Доктор остановился возле кровати Райна. Он не был таким впечатлительным, однако странности пациента складывались во всё более неприятную картину, которую он пока не мог прочесть и уже не был уверен, что хотел бы. Вторые сутки всех знобило от недосыпа. Люди – врачи, медсестры – чаще жаловались на бессонницу, словно их заражало исходящее от Райна напряжение. Не беда, что большую часть времени тот пребывал без сознания, это не мешало распространению слухов. «У нас нечасто случаются серьезные преступления, это объясняет всеобщий мандраж», думал замученный Джереми Кранц. «Но, черт возьми, господин Райн, вы окажете нам большую услугу, если хотя бы этой ночью не поднимете всех на уши».

Каждый раз под утро пациент дезертировал из сна в кому, теряя пульс и давление; его в спешке подключали к аппаратам и ждали, когда минует загадочный приступ. К обеду ситуация в корне менялась: Райн приходил в себя, но оживлялся лишь ради обсуждения собственной выписки. Его речь всегда была связной, он мгновенно заучил имена персонала, но общением не злоупотреблял. Вытянуть из него хотя бы слово было одинаково нелегко и полицейским, и докторам.

Кранц постоял, разглядывая показатели на мониторе. Поманил медсестру. Девушка подала ему карту, надеясь, что доктор скажет что-нибудь утешительное (например, «мы переводим его в другое отделение»); но врач лишь устало перечитал записи и осел на стоявший рядом с кроватью табурет.

– Не спускайте с него глаз, – наконец шепотом распорядился он. – Если что – зовите. У дверей поставили полицейского, но вы тоже не зевайте. Да не зевайте же вы… – шикнул он. – С любыми изменениями немедленно ко мне.

– Хорошо, доктор Кранц.

– Я буду в ординаторской.

Врач еще несколько минут просидел неподвижно, шаря подслеповатым от усталости взглядом по цифрам на графике. Цифры молчали.

То, что творилось с Райном, ставило его в тупик. Коллеги предположили наличие психического недуга, но пока это не спешили обсуждать всерьез. После стремительной ремиссии состояние пациента то и дело ухудшалось, он апатично отказывался от всего, кроме сна. Как будто решил заживо похоронить себя в собственном теле. Не было объяснения и его седине: даже самый жестокий шок не заставит побелеть за неделю – на это нужны месяцы. Единственное, что приходило на ум: дело было не в недавних травмах, и даже не в том, что кто-то покушался на жизнь Райна; всё началось гораздо раньше, задолго до инцидента в Астоуне. Но, увы, установить, каково было душевное состояние пациента до приезда в Англию, Кранц не смог: в сведениях, которые он получил из клиники в Брисбене, не было нужной информации. Джулия Грант развела руками, с отцом Райна связаться так и не удалось.

Когда обнаружились проблемы с памятью, Алекса начал навещать психиатр. Но каждый раз, выходя из его палаты, тот лишь пожимал плечами. Никому не удавалось подловить Райна на симуляции, хотя именно на этом – по своим причинам – настаивала полиция. В конечном счете, заключения сводились к общим фразам о депрессии и посттравматическом шоке. Возможно, это была вся правда, но что-то во взгляде пациента пугало Кранца не меньше, чем медсестер.

Врач задумчиво покачал головой:

– Если проснется, зовите.

Он не стал оглядываться на пороге, хотя едкое чувство, что Райн смотрит ему вслед, невольно ударило в затылок. Однако сегодня Кранц беспокоился зря.

* * *

– Мое мнение тебе известно! Я не стану этого делать! – Он стоял, возвышаясь над ней, словно ощерившийся зверь. Она смотрела снизу вверх и улыбалась. – Элинор, хватит!

Девушка насмешливо кивнула главному наследнику рода Чесбери – главному до недавнего времени. И он понял, что проиграл, на сей раз окончательно.

– Дорогой мой, ты не можешь просто уйти. Ведь ты этого не хочешь.

Он силился возразить, но протест спекся, как стаявшая плитка шоколада. Он отвел глаза и вздрогнул, наткнувшись на затравленный взгляд Виктории. Элинор заметила и это. Ее улыбка стала явственней:

– Что ж, тогда предлагаю закрыть тему.

Верно, продолжать не имело смысла. Ведь всё, что он скажет, для нее не имеет значения. Отныне будет только так, как решит Элинор, достойная замена почившей родоначальницы. Все присутствующие это понимали, теперь поздно менять ход вещей.

Элинор отвернулась.

Немолодая женщина, стоявшая за ее спиной, равнодушно взирала на семейную сцену. Привычный театр – уже в который раз Ричард Уэйнфорд пытается бунтовать. Он делает эти попытки с механической закономерностью, как лунатик, против воли бредущий к краю крыши. И, как обычно, его одним точным ударом возвращают на землю; это действительно больно, но именно там его законное место. Место ответственного исполнителя – надежные силки, учитывая кровные узы.

Элинор плавным движением водворилась за стол. Она обожала этот стол, эту комнату, этот момент.

– Марго, – пропела она. Потом минуту делала вид, будто глубоко задумалась.

Женщина, оказавшись к ней лицом, сменила равнодушие на заинтересованность и послушно сделала шаг вперед. Однако шаловливое настроение Элинор внезапно улетучилось.

– Думаю, поздно всё отменять, операция близка к завершению, хотим мы этого или нет. Теперь, когда леди Каталины нет, будете отчитываться только передо мной. Гордон, – ее взгляд переметнулся на приземистого мужчину возле окна.

Ожидая, пока Элинор удостоит его вниманием, он дремал на диване, не забывая раскусывать фисташки и смахивать шелуху на любимый ковер леди Каталины. – Хм?

– Астоун мы теряем. Наша дальновидная старушка надежно перепрятала завещание, но информация верна: она переписала его на Райна. Придется перевести оборудование в мой домик на берегу и посидеть там какое-то время… Гордон! – Мужчина скривился и засунул оставшиеся орехи в карман. – …Пока я не найду способ вернуть замок обратно.

Элинор резким движением отодвинула стопку бумаг и принялась рыться в банковских счетах: – Как только все деньги будут у нас, можете расплатиться с командой. Порадуйте их: в этот раз им перепадает больше обычного.

Гордон не успел отобразить понимание, как его опередил Ричард:

– Элинор, да сбавь же обороты! Тридцать лет назад это могло сойти с рук, но не теперь. Я диву даюсь, как по нашу душу еще не нагрянули волкодавы. Тебе не кажется… подозрительным, что мы каждый раз теряем одного-двух убитыми? Или это тоже входит в твои планы? Чтобы избежать всех неприятностей, человеческих мозгов мало. Почему ты не хочешь угомониться?

– Ах… Инициативность мне всегда по вкусу, – медленно протянула Элинор. – У тебя есть другие идеи, как заработать пару миллионов за вечер?

Ричард мгновенно затих, будто его выключили.

В ее глазах мелькнула злая тень. Она и без его напоминаний знала, как шаток тонкий золотой мостик протяженностью в тридцать лет. Они танцуют на нем с ловкостью эквилибристов, хотя сейчас их безопасность держится скорее на удаче, нежели на расчете. Но она всегда хорошо защищала тылы. Бумага умеет отбивать шрапнель – главное помнить о быстром беге и не забывать своевременно проверять подпругу на обласканных лошадях.

Мысль была к месту. Элинор открыла верхний ящик стола и вытянула из него тяжелый конверт. «Бумага. Самый ценный материал». С удовольствием пересмотрела содержимое пакета и протянула его Гордону. – Займись.

Помощник взвесил в руке конверт с фотографиями и мельком заглянул внутрь. Покосился на Викторию. Нечто похожее на уважение отразилось на его лице. Он сполз плотным взглядом по ее плечам до талии и кивнул со знанием дела. Элинор осклабилась, Ричард тихо застонал: – Какое безумие… Ты вовлекаешь в это всё больше людей. И даже ее!

– Ричард. – Голос Элинор стал почти нежным. – Давай обсудим это позже. Что за тяга к семейным скандалам при свидетелях? Ты не заметил гостей? Мы ведь можем поговорить наедине, тем более, такие разговоры приносят значительно больше… удовлетворения.