Дэн не перебивал. Коллинз выдохнул и уронил листок.

– Хотя – нет, я соврал, это не самое интересное, – продолжил он. – Согласно нашим чудо-экспертам, все раны мистера Райна стерильные. Колотых и огнестрельных нет, нанесены различными предметами, но ни одного мы так и не нашли. В замке – чисто. Получается, что парня могли избить или сбросить с лестницы, а мог и сам упасть. Правда, после кто-то тщательно обработал все открытые повреждения – наверное, побоялись, что бедняжка схлопочет заражение крови, а также затерли саму кровь, которой он потерял предостаточно. Среди Чесбери есть вампиры? Отметь, никаких следов борьбы. Даже если бы Райн свалился с самой высокой лестницы в Астоуне, то под ней бы он и остался, ножки-то тю-тю. Но! Его нашли в подвале, в котором всё та же картина: крови нет, улик нет. – Коллинз махнул рукой: – Синяки и порезы – бог с ними. Переломы? И переломы сойдут. Но откуда ожоги? На что он напоролся, едва не оторвав себе ногу? Почему на нем нет ни единой пылинки, хотя нашли его в самом грязном закутке этого чертового замка? Ну, хотя бы на спине! А что с головой? Ах, да – голова! Последние новости. Сегодня утром он начал соображать, но когда его спросили, что с ним стряслось, у него обнаружилась… та-дам! – посттравматическая потеря памяти. Занавес.

Трей выдохся и умолк. Байронс поглядел на него с сочувствием, но вполне по-дружески.

– Худо, – высказался он.

– Ну скажи мне, дураку, что это было?!

– Как насчет предпоследнего пункта, который ты опустил? Накануне Райн был болен – вирусная инфекция, возможно, грипп. Судя по всему, он перенес кризис на ногах. Знаешь, что такое кризис? «Острое течение может сопровождаться лихорадкой, состоянием бреда, аффектацией и потерей сознания», – процитировал Дэн и увидел, как просветлело лицо Коллинза.

– Ага! – подхватил тот. – Райн пошел шататься по замку, забрел к леди Чесбери и напугал ее до смерти. Затем помчался биться головой о стену, попутно решив поиграть в оловянного солдатика. А заночевал в камине? Нет, Дэн, на объяснение это не тянет. Какой надо было ядреной дури нажраться, чтобы такое учудить. А он и в этом смысле… «стерилен».

– Но у леди Чесбери Райн все-таки был. У нее нашли подсвечник из его комнаты, с его отпечатками. Служанка утверждает, что накануне вечером этой вещи там не было. Но я о другом. Если Райн был болен и находился в невменяемом состоянии, с ним могли сделать что угодно. Вопрос в том, что именно с ним хотели сделать.

– Его могли подкинуть. Подсвечник, я имею в виду – это к версии об убийстве. Вот, послушай. – Коллинз снова вдохновился. – Все, кто был на банкете, утверждают, что леди Чесбери глаз не спускала с Райна, намекала на завещание и всячески его обхаживала. Допустим, она действительно ему что-то оставила – завтра мы об этом узнаем. Зато вот Райн завещания пока не писал. Некто был в курсе и решил, что самое время устранить неудобного родственничка.

– И как «он» это сделал?

– Накачал Райна быстро выводящейся химией, чтобы сымитировать убойный грипп, и приложил об пол с высокой лестницы. Правда, зачем было тащить его в подвал? Наводит на предумышленное… Н-да, концы не сходятся, как ни крути. И еще кое-что, ну просто доканывает, сил нет. Прочитал в рапорте, глазам не поверил, хотя чему уж тут удивляться после всего.

– Джулия Грант?

– Она самая.

– Слышал о телепатии?

– Она что, телепатка?

– Откуда мне знать, просто такие вещи случаются.

– Райн находился в южном крыле, в подвалах, там когда-то были темницы. Даже если бы он орал во весь голос, его бы никто не услышал. Думаю, потому он там и оказался. Предположим, Джулия Грант заранее знала, где он, но тогда получается, что она в этом замешана. А где мотив? Зачем она бросилась спасать его, если дело было практически сделано? Замучила совесть? Или ее кто-то предупредил? Но опять же-таки, кто – и зачем? И по какой причине она это скрывает?

– Отличные версии, есть, с чего начать.

– Издеваешься?

– Отнюдь.

– И что будем отрабатывать?

– Факты.

– Что, прости?

– Факты, Коллинз. Для начала тебе надо смириться с тем, что у нас есть, иначе ты так и будешь долбиться в «этого не может быть».

– Как смириться? Вот с этой фигней? Может, тебе раньше приходилось видеть подобное, но я себя чувствую… я себя чувствую так, словно меня снимают скрытой камерой! Все эти совпадения… – Он прижал ладонь ко лбу, будто проверяя, нет ли у него жара. – Каталина Чесбери умерла. Вызвали семейного врача засвидетельствовать смерть. Внезапно появляется девушка, которая слышит голос Райна; она идет на этот «голос» и безошибочно находит его в совершенно незнакомом месте! А ирландец? – Трей встрепенулся. – Что дернуло его схватить появившегося врача и поволочь следом за девицей, когда он ни черта не знал, что именно происходит и куда она умчалась? У Райна на десять минут остановилось сердце. На десять минут, Дэн! Если бы не притащили доктора, у нас было бы два трупа. А теперь у мистера Райна амнезия, какая удача. Нет, я не спорю, ему досталось, но я не верю в потерю памяти. И врачи, кстати, тоже. Скажи, скрытой камеры точно нет?

Трей выглядел так, будто сейчас заплачет.

– Кофе хочешь? – спросил Дэн.

Коллинз вздрогнул. – Хочу. Хочу, чтобы меня тоже слышали сквозь стены.

– Мы этого пока не доказали. Полагаю, всё гораздо проще. Может, тебя с фантазий об утке в винном соусе развезло?

– Это дело – утка, – огрызнулся Трей. На секунду задумался. Потом вдруг с пугающей скоростью расцвел улыбкой от уха до уха: – Так вот, значит, для чего ты взял дело Райна? Чтобы достать Фитцрейна?

– Поклон твоей логике.

– А как же? С тех пор, как он спутался с Викторией Чесбери, расшатывание их благородного склепа ему вовсе не на руку.

– Слухи?

– Никак нет. Джек Фаэрби помогает ему с оформлением развода.

Дэн задумчиво склонил голову на другой бок. Коллинз поцокал языком и заговорщически навис над столом:

– Есть еще кое-что. Парень, первым бравший показания у Джулии Грант, сказал одну презанятную вещь. Я не вижу ее в официальном отчете, но он говорил мне лично: сперва мисс Грант была уверена, что до нее в подвал никто не заходил. Когда она открыла дверь, на полу был толстенный слой пыли – и никаких следов. Потом, конечно, там натоптали врач и ирландец с дворецким, а под конец она сама отказалась от своих слов, потому как не была абсолютно уверена… А как же, телепатия – дело серьезное, по сторонам не повертишься.

Дэну почудилось, или Коллинз искренне злорадствовал над бедственным положением следствия?

* * *

Со стороны могло показаться, что Дэн спешит. Задрав воротник и надвинув шляпу, словно забрало, он не отрывал глаз от дороги и не оглядывался – лишь изредка смахивал с ресниц постоянно налипающий снег. Ветер, поднявшийся после полудня, толкавший в спину, пока они с Коллинзом шли к пабу, теперь вовсе осатанел. Снежная крупа хлестала со всех сторон, Байронс тщетно кутался в осенний плащ, но холоду было плевать. Через какое-то время Дэн перестал сопротивляться. Почти с облегчением прислушался к боли в онемевших ладонях, уцепился за нее, стараясь отвлечься. Ноги сами гнались за смутно маячившим впереди. Был это вопрос или ответ, он толком не знал.

«Сожаление».

По дороге домой он думал только о том, в какой хитроумный расклад его закинуло, и как он боялся, что это случится, и как этого хотел. Уже давно кто-нибудь должен был разрубить лихого детектива Байронса пополам, чтобы обе его половины перегрызли друг другу глотки и успокоились на чём-то одном. Туда или сюда. Стать убойным поленом или пьянствовать в одиночку в крохотной квартире на втором этаже, в городке с населением в четыре тысячи триста восемнадцать человек, не пьянея, без забытья? Похоже, все эти годы вовсе не детектив Байронс притворялся полицейским без чувства юмора, а полено прикидывалось полицейским, и так искренне. Теперь всё рухнет. Лишь потому, что старым друзьям понадобилась его помощь. Вранье. Просто к самому носу поднесли долгожданную конфету, вот он и завертелся волчком. Вдруг на этот раз получится? Вдруг за дверью никого не будет? Шанс. Снова искать себе место, снова надеяться перебороть иссушающую тоску, страх перед собой, перед затягивающим вперед чувством, словно подминающая воздушная волна из-под поезда. Но даже в тот вечер на пустыре, – ему всего пятнадцать, но он уже чует неладное за восторгом, – Дэн хотел только одного: сбежать.