Петер берет меня за руку. И поднимает ее высоко, будто эта рука королевы. Он торжественно выводит меня из квартиры. Улыбается довольный...
Со стороны мы выглядим, наверное, глупо. И даже совершенно точно — мы глупо выглядим. Король и королева на лестничной площадке возле лифта, на дверях которого уже кто-то что-то написал (хорошо, что Петер практически не понимает по-русски, не то бы он заинтересовался этим граффити!). Однако нам сейчас неважно окружение. Вокруг нас уже образовался свой иллюзорный мир, как вокруг всяких влюбленных. Этот мир розовый (а может, тюльпановый!). И нам в нем очень хорошо.
Взявшись за руки и мало что замечая вокруг, мы идем по недавно заасфальтированной дорожке в сторону гостиницы «Агат».
Ох уж эти новостройки!
В одном месте дорожку переехал гусеничный трактор и оставил на ней комки жирной липкой грязи. Мы преодолеваем это опасное место на цыпочках. Петер поддерживает меня под локоть. В этот момент я почему-то вспоминаю Сережу.
«Ах, как это было давно! Будто уж в другой жизни!»
Сережа взял бы меня сейчас на руки. А Петер поддерживает под локоть. Я невольно сравниваю их... До меня сейчас доходит, что они просто несравнимые; они очень разные, и сравнивать их, а тем более делать из сравнения какие-то выводы — глупо. Потом я думаю, что многие уж годы сравниваю с Сережей разных людей. Быть может, поэтому я до сих пор одна?.. Может, кто-нибудь из них тоже был несравним... с прошлым? И был весьма достоин... Но только не Кандидат.
Я смотрю на Петера. Он мужчина. Он действительно похож на Зигфрида, о котором я читала в детстве. А Сережа был совсем молодой. Юноша, мальчик... Он мужчина был в душе. И я была не та — совсем девочка. Таких — озорных, легкомысленных, веселых — только и следует носить на руках. Сейчас я — женщина. К женщине и отношение другое. Женщину полагается поддерживать под локоть. Петер отлично чувствует разницу между принцессой и королевой.
Я с благодарностью смотрю на него. А он смотрит на меня с любовью. От этого взгляда его замирает мое сердце...
... Но вот и гостиница — посреди пустыря. А рядом — ресторан. Двухэтажное невыразительной кубической формы здание.
В вечерних сумерках ярко горят большие окна. Мы поднимаемся по ступенькам. Слышим приглушенные звуки музыки. Публика уже веселится в зале...
Но здесь немноголюдно. Видимо, сказывается малозаселенность района. Заняты не более половины столиков.
На эстраде в углу — группа музыкантов. Когда мы входим, они играют что-то из ресторанно-похмельно-хрипловатого, из полублатного-полуэмигрантского, с дурным вкусом — как раз то, что я очень не люблю; ухо мое этого просто не переносит. Но не поворачивать же обратно?! К тому же меня несколько успокаивает, что исполнение не очень громкое.
«Все нормально! Все нормально! — твержу себе. — Можно показать Петеру и эту нашу грань».
Мельком оглядываюсь на него. К моему удивлению, Петеру, кажется, нравится такая музыка...
Нас встречает пожилая женщина-администратор и проводит к уютному столику у окна. Наметанным глазом она быстро угадывает в Петере иностранного гостя. Заговаривает с ним по-английски. Он отвечает. Они, как будто, обмениваются любезностями. Потом администратор подает Петеру меню. Петер передает меню мне. Все блюда именованы здесь по-английски, по-русски и почему-то по-фински.
Я удивленно вскидываю брови.
Петер поясняет:
— Совместный с финнами бизнес.
Я киваю, отчеркиваю ногтем несколько блюд. Петер склоняется, прочитывает то, что я выбрала, а когда мы поднимаем глаза, видим перед собой вместо администратора официантку — совсем молоденькую, почти девочку. Она принимает заказ и исчезает — будто ветром уносит пушинку.
Меня удивляет быстрота, с какой нас обслуживают.
За едой говорим о том о сем. Петер делится некоторыми впечатлениями от съезда, радуется, что и в деловом, и в научном отношениях приехал в Петербург не напрасно. Очень любопытным показался доклад академика Генералова.
Вдруг без всякого перехода Петер говорит:
— Люба, я хочу в лес.
— Сейчас? — у меня вилка едва не выпадает из руки.
Он смеется сам над собой:
— Нет, не сейчас, конечно. Например, завтра... Ты говорила, что у тебя выходной.
— Да, завтра выходной.
Глаза его становятся мечтательными:
— Понимаешь, я давно хочу побывать в настоящем дремучем русском лесу.
— Чтоб страшно стало? — улыбаюсь я.
— С тобой мне не будет страшно, — усмехается он. — С тобой я — хоть на край света!
— Хорошо! — я осторожно промокаю салфеткой уголки рта. — Могу предложить тебе завтра поход за грибами. Я слышала, что сейчас много белых грибов. Люди привозят по двести, по триста штук.
— По триста штук! — Петер недоверчиво качает головой.
Но мне почему-то кажется, что он сейчас просто насмехается надо мной.
Хочу сказать ему что-нибудь колкое, но в этот момент музыканты на эстраде «ударяют по струнам и клавишам». Они покушаются на репертуар «Queen»... От их дерзости у меня вздрагивает сердце. Я вслушиваюсь с минуту... Но вообще-то ничего! Эти ребята кое-что умеют и кроме «Постой, паровоз; не стучите, колеса...». Держатся весьма на уровне. Хотя, конечно, подражание — всегда подражание.
Петер говорит, что у него есть двоюродный брат Артур. Он меломан-фанатик. И лично был знаком с музыкантами из группы «Queen». У него есть альбом с их автографами. Артур через день хвастает, что дважды пил пиво в обществе Фредди Меркюри. Друзья подтрунивают над Артуром, делают вид, что не верят. Тогда Артур очень злится.
Музыканты, «отработав» песню, «выложившись на всю катушку», минут пять отдыхают.
Теперь Петер имеет возможность говорить не так громко:
— Я сейчас подумал: неплохо было бы пригласить тебя ко мне в Лейпциг, познакомить с друзьями, с Артуром. Они бы тебе понравились...
Теперь я усмехаюсь:
— Я же отказалась от работы у тебя.
— Это неважно. Есть масса других возможностей. Например, в качестве...
Он делает паузу. Слух мой обостряется — так хочется услышать; я едва не наклоняюсь вперед...
Но Петер не успевает договорить.
Кто-то из музыкантов берет микрофон:
— А теперь, господа, спецзаказ!.. Для красивой девушки, блондинки за вторым столиком у окна мы изобразим что-нибудь из фольклора...
Я с любопытством озираюсь по сторонам. До меня не сразу доходит, для кого заказана музыка. А когда доходит наконец, я почему-то готова провалиться сквозь землю.
