«Ты умница-разумница! Так их всех! Одного выгнать, от другого сбежать! По боку их! А сама — под одеяло. С головой уйти от этого странного, жестокого мира, забыться. Правильно, дорогая, драгоценная...»
Кажется, именно так я сейчас и поступлю, если никто не явится.
И здесь, действительно, над самой моей головой раздается звонок. Бодрый, даже веселый какой-то, — он оглушает меня. И еще я в некоторой растерянности:
«Кто это? Петер или Кандидат?..»
Кто бы ни был! Не следует спешить открывать дверь.
Я кладу руки на замок и считаю до тридцати.
Звонок повторяется. Тогда я открываю.
Это Петер. И даже не один, а с каким-то человеком, который держит в руках большую корзину с тюльпанами. Петер смотрит на меня очень серьезно и чуть-чуть вопросительно. Он как будто полагает, что этот момент многое решает в его жизни. А тот человек тоже смотрит на меня и как-то очень уважительно улыбается. Я думаю, что это друг Петера, — тот врач, у которого Петер сейчас живет.
«Какой ловкий ход! Привел друга, чтобы избежать разборок?»
Я отступаю на шаг, приглашаю их срывающимся голосом:
— Проходите...
Прокашливаюсь.
Но они не спешат проходить. Петер принимает у того человека корзину с цветами, дает ему какую-то не нашу купюру (я догадываюсь: за услуги) и один заходит в квартиру. Обе руки Петера заняты, поэтому дверь он закрывает спиной. Так и остается стоять, прислонившись спиной к двери.
— Петер... — смотрю я на него вопросительно.
Он ставит корзину к моим ногам:
— Вот это... точно из Амстердама!
Я наклоняюсь, нежно трогаю цветы руками, поправляю узкие длинные листы — влажные и прохладные; цветы вздрагивают. И даже чудится, что они тянутся ко мне.
Я не могу им не улыбнуться:
— Боже мой! Какое чудо! — бросаю быстрый взгляд на Петера. — Но они же... наверное, дорогие. Это целое состояние!
Петер вздыхает облегченно, убедившись, что его подарок принят. Пожимает плечами:
— Извини меня, Люба. Я вчера... повел себя... не очень. Не сдержался. Но, признаюсь тебе, мне и сейчас нелегко сдерживаться — ты так прекрасна! Руки мои сами тянутся к тебе. И я ничего не могу с собой поделать.
В такие моменты глаза всегда подводят меня — полнятся слезами. Так и сейчас.
— Ты меня тоже извини, Петер! И я повела себя не лучшим образом. А сегодня весь день пытаюсь себя понять. Кажется, я боялась потерять голову, боялась переступить грань. Ты бы потом первый не простил мне этого.
— Нет, это я потерял голову и переступил грань, — настаивает Петер. — Я за это винюсь, но не раскаиваюсь. Я будто погрузился на мгновение в волшебный сон.
— А ты дерзкий, — я улыбаюсь, присаживаюсь на корточки и зарываюсь лицом в цветы.
«Как нежен их аромат!»
Слышу, Петер подходит ко мне сзади. Он берет меня за плечи, помогает подняться.
Вот мы стоим с ним лицом к лицу. Близко-близко.
Я стою — чуть-чуть запрокинув голову, потому что он много выше меня. Он — прекрасная скала в Альпах, а я — восторженная путешественница, взирающая на ее вершину. Это, конечно же, скала любви...
С нее доносятся до меня приятные речи:
— Сон этот так взволновал меня. Я растерял все свои силы, я потерял себя. Я будто глотнул дурмана и уже не хочу возвращаться в реальность. Чудное видение не отпускает меня. Имя твое — Любовь...
Я гляжу в глаза его — высокое ясное небо; я гляжу на губы его — сладкий грех. И зажмуриваюсь — крепко-крепко, и кладу голову ему на грудь.
— Можно?.. — тихо спрашивает он.
Я киваю и открываю глаза.
Я вижу, как он сейчас прекрасен. Я почему-то этого не видела вчера. Он — легендарный Зигфрид. В нем сила и любовь! Голова моя кружится, но Петер вовремя поддерживает меня. Лицо его уже совсем близко. Дыхание обжигает меня; дыхание любимого (да, да, любимого!) так вкусно! Аромат тюльпанов в сравнении с ним — ничто!
Петер нежно целует меня в губы. Но уже не так, как вчера. А как — я понять не могу. Во всяком случае руки мои вовсе не думают обращаться в лапы кошки. Руки мои — тонкие сильные лианы сейчас; они обвивают плечи его и шею. И они — словно живут сами по себе. Они не слушаются меня. Я бы и рада придержать их немного, да не могу. Они ласкают шею ему, взлохмачивают волосы на затылке... Руки мои покоряют Зигфрида, ему нравятся их ласки.
Петер отпускает мои губы:
— Достаточно?
Мне бы хотелось еще. Однако я киваю. Иначе вчерашняя моя выходка не имела бы никакого оправдания.
И все-таки не удерживаюсь: оставляю на его губах свой недолгий благодарный поцелуй. Это чтобы мой Зигфрид был увереннее, чтобы знал — он мне приятен, если не сказать большего...
Я отхожу к зеркалу и причесываюсь. Я краем глаза вижу, как зачарованно смотрит на меня Петер, будто я не просто причесываюсь и встряхиваю белокурыми лохмами (именно лохмами, ибо волосы мои сейчас почему-то невероятно перепутаны), а совершаю некое таинственное мистическое действо, будто я жрица какая-нибудь. Жрица любви — вернее всего. В чистом, конечно, светлом, возвышенном значении этого выражения, — если таковое вообще возможно!
Петер приобщается к таинству: поправляет один локон у меня на виске...
Мужчины вообще неравнодушны к женским волосам. Особенно — к длинным. Сколько раз я наблюдала где-нибудь в метро или в парке: если девица хочет привлечь внимание парней, она начинает встряхивать волосами (если, конечно, есть чем встряхивать!). Весьма примечательно: и парни, и даже иные солидные мужчины, как по команде, начинают оборачиваться на этот «трепещущий флаг». Я думаю, это не просто уловка «озабоченных» женщин и девиц, — проглядывается тут и природа, естество. Иная глупышка и не понимает, зачем головой трясет, а трясет, привлекает, приманивает... Я же эти азы уже давно понимаю. И причесываюсь сейчас не спеша: и так повернусь, и эдак. Волосы мои, и правда, хороши. Пышные, блестят... В детстве ребята говорили, что на мой волосок, как на леску, можно рыбу ловить.
Я причесываюсь, а Петер смотрит.
Так проходит минут пять. Мне кажется, так может пройти и больше времени. Петер, кажется, не устанет смотреть, как я причесываюсь. А я не устану от того, с какой очарованностью он на мое действо взирает.
— Я хочу есть, — говорю ему. — Не пригласишь меня в ресторан?
— В самый лучший! — с готовностью восклицает он.
— Нет, не надо в самый лучший. Это далеко! Давай найдем что-нибудь поближе... Я тут видела новую гостиницу недалеко. При ней ресторан. «Агат». Испытаем?