Большинство жизненных кризисов происходит скорее в нашем воображении. С течением времени главная нить наших неприятностей и забот до того обрастает всевозможными страхами, опасениями и категорическими решениями, что, окончательно запутавшись, представляет собой узел, который остается только разрубить. В эти последние дни июля Нэд все чаще оставлял меня одну; он рано уходил на работу, поздно возвращался и, пообедав, вечером снова куда-то уходил. Он был спокойным, приветливым и несколько отчужденным. Он больше не искал моей близости. Однажды, все еще не теряя надежды, я снова попросила:
— Отпусти меня, Нэд, ты же видишь, как мы живем.
Но ответ его был прежним.
Как-то днем ко мне неожиданно зашла миссис Скелтон. Я совсем не ждала ее; прошло довольно много времени с тех пор, как мы виделись с ней последний раз. Накануне ночью я почти не спала — у Марка снова резались зубы. Я прилегла, надеясь вздремнуть часок, хотя уснуть днем мне обычно не удавалось. Поэтому, когда я открыла ей дверь, у меня, должно быть, был удивленный, встрепанный и недовольный вид. Она объяснила мне, что проходила мимо и решила заглянуть. Меня удивило, что такая разумная женщина, как миссис Скелтон, решила прибегнуть к столь нелепой лжи. Я хорошо знала, что в этом квартале у нее не было ни друзей, ни знакомых и зайти сюда она могла только с совершенно определенной целью. Должно быть, что-то настолько встревожило ее, что она даже не потрудилась придумать более правдоподобную причину.
В течение нескольких минут она болтала о разных пустяках, прошлась по комнате, взглянула на новое платьице Марка, которое я купила, взяла в руки библиотечную книгу, которую я читала, сказала мне, что я плохо подстрижена, и порекомендовала приличного и, по ее словам, удивительно недорогого парикмахера на Кондуит-стрит.
— У меня нет времени на это, — ответила я, чувствуя отчаяние от того, что она все равно не поймет, и раздражение, ибо в ее присутствии я всегда казалась себе неопрятной и плохо одетой.
— Тетушка могла бы посидеть с ребенком, — заметила миссис Скелтон. — Мне кажется, ты не должна так опускаться.
Я промолчала.
— Что происходит между тобой и Нэдом? — наконец спросила она безразличным голосом, словно ее больше интересовала книга, которую она держала на коленях. Но вот она подняла глаза и в упор посмотрела на меня.
Она была худая, старая, но все еще красивая. У нее была нелегкая жизнь. Я поняла, что она будет презирать каждого, кто не сумеет держаться столь же мужественно, как она.
Я сказала ей, что наш брак оказался неудачным, мы не понимаем друг друга и оба ужасно несчастливы, однако Нэд упорно отказывается признать это.
— Я предупреждала тебя еще до замужества, что у Нэда нелегкий характер.
Я безропотно выслушала упрек.
— Я тоже виновата, — сказала я. — Я не подхожу ему. Возможно, с другой он будет более счастлив.
Она улыбнулась. Лицо ее подобрело и стало снисходительным.
— Все вы, молодые, думаете, что брак так же легко разбить, как чайную чашку. У вас нет выдержки и терпения. Я тоже хотела уйти от Гарольда, но не ушла. Я думала о детях.
Я была еще достаточно молода, чтобы тут же, позабыв о своих неприятностях, с любопытством спросить, почему она хотела уйти от мужа. Она улыбнулась. Ей доставили удовольствие и мой вопрос, и мое удивление.
— Потому что он неисправимый бабник. Всегда был таким. Менял женщин одну за другой. Вначале я думала, что умру от горя, а потом привыкла. Мне стало легче, когда я запретила ему рассказывать мне о его любовницах, но его это ужасно бесило. Самым большим удовольствием для него было, вернувшись домой, поплакаться мне, что очередной роман не удался.
Она сказала, что очень боялась, что Нэд будет таким же, как его отец. Но со мной он стал совершенно другим. Он не изменял мне. Как мать, она знает это. Она бы сразу заметила. Он всегда будет мне верен, и она благодарит бога за это.
Уже ни на что не надеясь, я все же попросила ее уговорить Нэда дать мне развод.
— О, не будь дурой! — воскликнула миссис Скелтон, своим видом и голосом так напомнив мне в эту минуту Нэда, словно его дух внезапно переселился в нее.
Она коснулась моей обнаженной руки, и я почувствовала, как инстинктивно отпрянула от нее.
— Возьми себя в руки и подумай о ребенке. О своем долге перед Нэдом. Ты образумила его, создала ему хорошую чистую жизнь, и я хочу, чтобы хотя бы один из моих детей был счастлив. — Она умолкла и бросила книгу на диван, словно больше не нуждалась в ней. — Я надеялась, что Нелли будет счастлива. Но ее муж умер. Теперь ее жизнь — сплошная нелепость. Собаки, глупая истеричная дружба. О, я все вижу, все знаю. Никогда не думала, что женщина может оказаться такой дурой.
Уходя, она поцеловала меня. Это было так непохоже на нее; она словно пыталась смягчить резкость и бесповоротность высказанного ею суждения. Несмотря на презрение к сыну, на то, что она нередко готова была публично высмеять его, она, как всякая мать, мечтала, чтобы у него было свое, хотя бы маленькое, спокойное счастье. Она хотела спасти обломки своих рухнувших надежд и упований. Когда Нэд был ребенком, она, должно быть, любила его страстной невысказанной любовью: ее дитя, ее сын, такой красивый рядом с неуклюжей толстой дочкой, такой одаренный — он оправдает ее мечты, ее надежды. Теперь она опять верила, что Нэд снова станет тем сыном, которым она когда-то так гордилась, и это произойдет с моей помощью. Я поняла, что мне нечего надеяться на нее, — она будет на стороне своего сына.
Когда она ушла, меня охватило острое чувство безнадежности, сознание того, что я в ловушке. Я в отчаянии металась по комнатам и колотила кулаками о стены, словно это были стены ненавистной темницы.
Через месяц мне исполнится двадцать один год. Передо мной, возможно, еще пятьдесят лет жизни, и все они будут похожи на эти три года. Я взглянула на свои руки — я содрала кожу, и ссадины кровоточили. Но это принесло мне облегчение — раз мое отчаяние такое сильное, оно станет той движущей силой, той надеждой на спасение, которая поможет мне выстоять. Я глядела в окно, но почти ничего не видела. И вдруг я заметила, как все кругом переменилось. Эта перемена приковала все мое внимание.
Был пасмурный серый день, жаркий и душный, словно обесцветивший лужайки и кусты, приглушивший блеск объезженной асфальтовой дороги. Но вдруг где-то далеко, сквозь невидимый просвет в тучах блеснуло солнце и протянуло свои длинные золотые пальцы к верхушкам дальних деревьев. Упало несколько капель дождя. Солнечные пальцы стали длиннее, они разорвали серую пелену неба, и в одно мгновение все вокруг преобразилось. Солнце разбросало во все стороны лимонно-желтые лучи, и они слились в одно сплошное сияние. И вдруг солнце покатилось по полям, все ближе и ближе, неся с собой сверкание красок: это было похоже на то, как если бы по потускневшей от пыли картине провели влажной тряпкой и краски снова заиграли. Солнечное шествие было похоже на победное шествие армий с песнями и развернутыми знаменами. Но внезапно солнце остановилось, дойдя лишь до середины пустыря, и словно разрезало надвое одинокий вересковый куст — одна половина его переливалась и сверкала драгоценными камнями, а другая оставалась в тени.
Я видела все это так, как не видела давно, целых три года. Я наслаждалась полнотой видения, как наслаждаются полнотой любви. Я поняла, что не могу быть сломлена, ибо для меня так важно видеть то, что я вижу сейчас, — все чудесное многообразие мира. По мере того как будет подрастать мой сын, я научу его видеть моими глазами, пока он сам не сможет увидеть больше и дальше меня.
В этот вечер, сидя за книгой (Нэд, лежа на диване, тоже читал и время от времени дружелюбным тоном делился со мной каким-нибудь пустячным соображением, — словно мы оба решили вот так коротать теперь наши дни), я дала себе слово написать письмо в туристскую контору, пока еще не поздно. Все равно, решила я, Нэд хочет, чтобы я взяла няньку. Если мне удастся это сделать, не будет никаких препятствий для моего возвращения на работу. Если нашей жизни суждено остаться без перемен, то по крайней мере для себя мне удастся хоть немного расширить ее рамки.
