Когда поднялся ветер, морось усилилась. Каулквейп морщился, потому что с каждым шагом его сапоги всё глубже увязали в грязноватой жиже.

— Это безнадёжно. Мы никогда не найдём их здесь, — сказал он, — а вы светитесь всё ярче.

— Пойдём-ка вон туда, — спокойно заметил Прутик.

Они повернули прочь от реки и двинулись назад по узким переулкам. Под уличными фонарями их странное свечение было едва заметно.

И всё же Каулквейп отметил, как изменилось поведение глыботрогов, мимо которых они проходили. Раньше их просто игнорировали. Теперь — если только это ему не показалось — их тщательно избегали; от них отводили глаза, а те, кто шёл навстречу, переходили на другую сторону улицы или исчезали в дверях и ждали, пока они пройдут.

— Я думаю, они заметили, — прошептал Каулквейп.

— Вперёд, — сказал Тарп Хаммелхэрд, — давайте выбираться отсюда. Мы ведь не хотим привлекать внимание?

— Поздновато об этом беспокоиться, — заметил Прутик, едва шевеля губами. — Смотрите.

Они стояли у края чего-то, что напоминало перекрёсток, похожий на середину колеса со спицами, где сходилась дюжина узких улочек. Посредине стоял огромный деревянный чан, вокруг которого так и кишела толпа пирующих глыботрогов. Шумное сборище освещалось пурпурным светом факелов из летучего дерева, отбрасывавших резкие тени на плотоядные лица глыботрогов и полностью скрывавших свечение Тарпа и Прутика.

Новопришедшие теснили их вперёд, и Прутик, Каулквейп и Тарп Хаммелхэрд всё дальше и дальше продвигались в толпе к огромному чану. Атмосфера этого места была подобна дурно пахнущему дыханию: что-то горячее, сырое и омерзительное. Каулквейп отчаянно старался, чтобы его не стошнило.

— Рыба, — пояснил Прутик, — гнилая рыба и… — он дёрнул носом, — тинник.

С детства Прутик испытывал отвращение к запаху маринованного тинника, которым несло изо рта лесных троллей. Здесь вонь была просто ошеломляющей. Острая. Кислая. Перебродившая. Похоже, она доносилась из чана, где пенилась какая-то жидкость.

— Пиво из тинника, — простонал Прутик.

— Три кружки, так? — раздался голос рядом с деревянным чаном. Приземистый глыботрог в вонючей накидке, перекинутой через руку, подзывал их к себе. Они пробрались между валяющимися телами пьяных глыботрогов, заснувших прямо в грязи.

— Я… э-э… У вас нет древесного грога случайно? — спросил Прутик.

— Не-а, — хмуро ответил глыботрог, — мы здесь настоящую выпивку продаём, а не всякую бурду.

Прутик кивнул.

— Ну тогда три кружки пива из тинника, — любезно согласился он.

Глыботрог влез по деревянной лестнице и опустил в чан три грязные пивные кружки.

— Лучше его не раздражать, — пояснил Прутик Каулквейпу, — но пить на твоём месте я бы не стал. Его варят из сгнившего тинника и внутренностей болотной рыбы.

Каулквейп содрогнулся от отвращения. Глыботрог вернулся.

— Вот, держите, — сказал он, сунув полные до краёв деревянные кружки им в руки.

— Спасибо, — ответил Прутик и положил монетку в протянутую ладонь глыботрога, — а скажите мне…

Но тот уже переключил внимание на толпу своих собратьев, которые хотели выпить и толпились с другой стороны, с бранью и руганью требуя, чтобы их обслужили. Прутик подтолкнул Каулквейпа локтем и кивнул на кружки:

— Может, при помощи этого мы сможем выудить какие-нибудь сведения.

Осторожно, чтобы никого не толкнуть, потому что, как говорится в пословице, «разлитое пиво и пролитая кровь текут вместе», они пробирались через толпу пьяных.

Вонь от пива из тинника усиливалась. Казалось, она струилась из кружек, висела в воздухе, исходила из пор на коже окружающих глыботрогов.

Один из этих монстров, здоровенный детина, повернулся и уставился на чужаков остекленевшими глазами. Его взгляд остановился на кружках в их руках.

— Это для меня? — воскликнул он раскатистым басом, но весьма неразборчиво. — Вы так добры! — Он схватил кружки, проглотил пиво одним глотком и одарил их лучезарной улыбкой. — Нектар олухов! — прогремел он и расхохотался. Потом отбросил две пустые кружки и принялся за третью. У него за спиной группа раскрасневшихся глыботрогов затянула песню. От пивного чана доносились взрывы хохота.

— А ты где работаешь? — поинтересовался Прутик.

— Да там же, где почти всё, что здесь находятся, — ответил глыботрог. — В доках. Погрузка. Разгрузка. — Он ухмыльнулся. — Ни за что бы эту работу не бросил.

Глыботрог, сидевший рядом с ним, повернулся и добродушно ткнул его мясистой рукой.

— Это потому, что у тебя башка безмозглая, Гром, — заявил он и повернулся к Прутику. — Вот что я тебе скажу, по мне, так было бы клево протирать штаны вместе с этими учёными в Санктафраксе. Живут — как сыр в масле катаются.

— Фу, — сказал первый и сплюнул, — уж лучше я буду сидеть здесь, внизу, Тагер, с кружкой в руке и в окружении приятелей.

— Слыхали? Каково? — спросил Тагер, повернувшись к Прутику и Каулквейпу, и покрутил пальцем у виска. — Я ж говорю, безмозглая башка. Они там, в воздушном городе, пьют лучшее крушинное вино, да ещё из фигурных стеклянных бокалов. Я сам слышал.

— Это совершенно верно, — подтвердил Прутик. — Мы сами там недавно были — по делу, — добавил он. По-видимому, не стоило выдавать глыботрогам, какова была их настоящая связь с Санктафраксом. — Вы не поверите, как богато они живут.

— Да уж поверим, — ответил Тагер.

— Но, знаете, никто из них не выглядит таким счастливым, как те, что сидят здесь, — заметил Прутик, оглядываясь вокруг.

— Ну, что я говорил! — победно воскликнул Гром. Он осушил кружку и сложил руки на груди.

— На самом деле, — продолжал Прутик, — все они кажутся какими-то ошарашенными. Очевидно, до них дошли новости, что в Нижнем Городе видели духов. Особенно в воздушных доках… Хотя, возможно, всё это ерунда полнейшая. Вы ж знаете, каковы они там, с их возвышенными идеями, — вот что случается, когда постоянно витаешь в облаках…

Глыботроги обменялись взглядами.

— Ну, в этих историях как раз, может, и есть доля правды…

Прутик прищурился:

— Вы же не хотите сказать…

— Да я сам их видел, — признался Гром.

— И я тоже, — подтвердил Тагер, энергично кивнув. — Их двое. — Он наклонился вперёд и заговорщически прошептал: — И они светятся!

У Каулквейпа яростно забилось сердце. Он оглядел Прутика и Тарпа Хаммелхэрда, не было ли видно их собственного странного свечения. К счастью, факелы из летучего дерева горели так ярко, что его было незаметно.

— Светятся? — услышал Каулквейп, как переспросил Прутик. — Как интересно. А скажите, в каком именно месте вы их видели?

— Один раз ниже по Реке, они светились в темноте, — был ответ. — А однажды на рынке, поздно ночью, когда все фонари уже погасли.

Гром кивнул:

— А однажды в полночь я видел, как они летели вдоль по улице. И через минуту исчезли. — Он содрогнулся. — Одно небо знает, откуда они пришли и куда уходят, но у меня от них просто мурашки по коже.

Тагер от души рассмеялся и хлопнул Прутика по спине.

— Хватит болтать о духах, — сказал он, — очень пить сегодня хочется. Ещё по кружечке?

Прутик улыбнулся.

— Да я боюсь, уже хватит, — ответил он и повернулся к остальным. — Тарп, Каулквейп, вставайте. Если мы хотим покончить с делами до полуночи, нам надо шевелиться.

— Ну как хотите. — Глыботрог отвернулся.

— С такими, как мы, им пить много чести, — сказал Гром, подталкивая Тагера локтем.

Прутик, Тарп и Каулквейп ушли. Мелкая морось превратилась в сильный дождь. Прутик почувствовал, как необъяснимая ярость поднимается в нём. Он отчаянно боролся с этим чувством. У шедших рядом с ним Тарпа и Каулквейпа тоже были вытянутые и напряжённые лица.

— А-а-а, ты, дубина стоеросовая! — прокричал сердитый голос.

— Это кто, я дубина? — проорал в ответ второй. — Ах ты, безмозглая скотина! — Раздался хруст удара кулаком в челюсть.